Мстислав Великий. Последний князь Единой Руси, стр. 44
– Вот то-то и оно! Так что позаботься о своей голове.
Святополк же ответил с сомнением:
– Правда это или ложь, не знаю...
Давыд Игоревич с досады кашлянул и ничего не сказал, только отвернулся от собеседника и сплюнул с досады.
Святополк тяжело вздохнул. Сказал после долгого молчания:
– Если правду говоришь – Бог тебе свидетель. Если же от зависти – Бог тебе судья.
Давыд порывисто обернулся к великому князю, стал горячо частить в лицо собеседника:
– Неужели тебе не понятно, что если не схватим Василька, то ни тебе не княжить в Киеве, ни мне – во Владимире!
Нил стал пятиться за угол. Он весь обливался потом от страха. «Увидят, что подслушивал, на месте убьют! Дело государственное, а я тут под ногами верчусь. Как слепого котенка в Днепре утопят!»
И – под кручу кувырком-кувырком, упал под дерево, еле отдышался. «Слава Богу, пронесло!»
Наутро его пинком разбудил Лазарь.
– Кончай дрыхнуть! Дело есть.
Нил встал, в лохани сполоснул лицо, поплелся следом за ним. В комнатушке сидели Василий и Берендий. Скоро к ним вышел Давыд Игоревич, лохматый, опухший от вчерашнего пьянства. Сказал охрипшим басом:
– Вот что, слуги верные... Вон в той горнице сидит князь Василько. Берите оковы и закуйте так, чтобы ни рукой, ни ногой не смог шевельнуть. Приказ великого князя. Понятно? – и вытаращил страшные глаза на подчиненных.
У Нила душа ушла в пятки. Но Лазарь сказал невозмутимо:
– Нам что! Было бы сказано.
И двинулся первым. Василько сидел на стуле, высокий, ловкий, сильный, красивый, с гордо посаженной головой. Вопросительно взглянул на вошедших.
– Так, держите его крепче, ребята, – распорядился Лазарь, подходя к нему сзади. – А ты, князь, шибко не ерепенься. Все равно верх будет наш, не сомневайся.
– Вы что задумали? – вскочил Василько. Он на голову оказался выше всех. – А ну прочь, холопы!
Лазарь, Василий и Берендий кинулись на него, хватая за руки и ноги, но он раскидал их, как котят. Нил забился в угол и с ужасом смотрел на происходящее. На него, кажется, никто не обратил внимания. На шум ворвалась толпа вооруженных людей, навалилась на князя, повалила, стала надевать оковы.
– Ну вот, а ты говорил, что не справимся! – удовлетворенно потирал руки Лазарь; один глаз у него заплыл, он изредка прикладывал к нему ладонь.
Нил на четвереньках выбрался из угла и нырнул в отворенную дверь. Забежал в комнату, в которой ночевал, затаился, соображая, что делать дальше. Бежать? А вдруг поймают, начнут пытать, куда и зачем хотел скрыться, уж не доносить ли самому Мономаху? Не лучше ли остаться и предаться воле Божьей?..
Долго размышлять не пришлось. Шумно раскрылась дверь, вошли его новые знакомые, поставили на стол жбан вина, вывалили разную закуску.
– Пируем, братцы! Щедрые у нас князья!
Лазарь увидел Нила, широким жестом пригласил к столу:
– Работать – так вместе, а гулять – порознь? Так не пойдет! Садись, на всех хватит!
Пировали весь день. Наутро под сильной охраной Василько был отвезен в небольшой городишко Белгород, что в десятке верст от Киева. А что случилось дальше, рассказал об этом летописец Нестор:
«...И привезли его в телеге закованным, и высадили из телеги и повели в избу малую. И сидя там увидел Василько торчина, точившего нож, и понял, что хотят его ослепить, и возопил к Богу с плачем великим и со стенаньями. И вот вошли посланные Святополком и Давыдом Сновид Изечевич, конюх Святополка, и Дмитр, конюх Давыдов, и начал расстилать ковер, и, разостлав, схватили Василька и хотели его повалить; и боролись с ним крепко, и не смогли его повалить. И вот влезли другие, и повалили его, и связали его, и, сняв доску с печи, положили на грудь ему. И сели по сторонам доски Сновид Изечевич и Дмитр, и не могли удержать его. И подошли двое других, и сняли другую доску с печи, и сели, и придавали так сильно, что грудь затрещала. И приступил торчин по имени Берендий, овчар Святополков, держа нож, и хотел ударить ему в глаз, и, промахнувшись глаза, перерезал ему лицо, и видна рана та у Василька поныне. И затем ударил ему в глаз, и исторг глаз, и потом – в другой глаз, и вынул другой глаз. И был он все время как мертвый. И, взяв его на ковре, взвалили его на телегу, как мертвого, повезли во Владимир. И когда везли его, остановились с ним, перейдя Звижденский мост, на торговище, и стащили с него сорочку, всю окровавленную, и дали попадье постирать, попадья же, постирав, надела на него, когда те обедали; и стала оплакивать его попадья, как мертвого. И услышал плач, и сказал: «Где я?» И ответили ему: «В Звиждене-городе». И попросил воды, они же дали ему, и испил воды, и вернулась к нему душа его, и опомнился, и пощупал сорочку, и сказал: «Зачем сняли ее с меня? Лучше бы в той сорочке кровавой принял и предстал бы в ней перед Богом». Те же, пообедав, поехали с ним быстро на телеге по неровному пути, ибо был тогда месяц «неровный» – грудень, то есть ноябрь. И прибыли с ним во Владимир на шестой день. Прибыл же и Давыд с ним, точно некий улов уловив. И посадили его во дворе Вакееве, и приставили стеречь его тридцать человек и двух отроков княжих, Улана и Колчака».
Мономах, узнав, что Василька схватили и ослепили, ужаснулся, заплакал и сказал:
– Такого зла никогда не бывало на Русской земле ни при дедах, ни отцах наших.
Он тотчас послал сказать Черниговскому князю Давыду и правившему в Новгороде-Северском Олегу: «Приходите к Городцу, исправим зло, какое случилось теперь в Русский земле и в нашей братии, ибо брошен между нами нож; если это оставим так, то большое зло встанет, начнет убивать брат брата, и погибнет Земля Русская; враги наши половцы придут и возьмут ее».
Владимира Мономаха поддержали и черниговский князь Давыд, и даже давнишний враг его, князь Олег. Их соединенное войско двинулось на Киев и заставило великого князя Святополка присоединиться к ним против Давыда Игоревича. Но Давыд упросил князей не наказывать его, так как он уже освободил Василька, и они договорились миром. Это подтвердил и посол от самого Василька. Соединенное войско русских князей повернуло назад.
Но долго еще гроза, разразившаяся в 1097 году, грохотала по русским просторам. Василько не мог простить обиду Давыду Игоревичу и объявил ему войну. Давыд был осажден в своем стольном городе Владимире-Волынском. Василько послал сказать гражданам города: «Мы пришли не на город ваш и не на вас, но на врагов своих, которые наустили Давыда; послушавши их, он сделал такое зло; выдайте их, а если хотите за них биться, то мы готовы». На вече граждане заставили Давыда выдать тех, кто организовал увечье Василька. Все они по приказу Василька были повешены за ноги и расстреляны из луков. Давыд был лишен княжения во Владимире-Волынском и переведен во второстепенные городки, раскиданные на огромном расстоянии между владениями других князей.
В 1100 году в Витичеве князья провели второй съезд, на котором вновь поделили владения, и на Руси установилось зыбкое единство.
XX
После победы над новгородской ратью встречать войска вышло все население Полоцка. Михаила и Росаву сняли с коня и на руках внесли во дворец. Три дня пировали и во дворце, и на улицах города.
Когда отшумели празднества, Росава завела разговор с мужем о Давыде и Глебе.
– Надо, князь, вызывать их в Полоцк и судить судом Боярской думы. Они, точно вороги, столько бед накликали на землю полоцкую, что содеянного прощать нельзя!
Михаил поморщился, ответил примирительно:
– Но ведь все обошлось как нельзя лучше. Мы отогнали от наших границ новгородцев, Давыд и Глеб помогли нам в этом. За что их наказывать?
– А разоренные селения на Новгородчине? Это ведь не какие-то иноплеменники, а русы! А сколько погибло в битве – и полочан, и новгородцев. Это тоже русы! Нет, если ты, князь, болеешь за свою землю и свой народ, то не должен спускать своим дядям. Они должны быть наказаны!
– Ах, Росава, как мне не хочется ворошить старое! Все так радовались победе, все так веселились. А теперь предлагаешь взять под стражу дядей и посадить в подвал. Как в народе воспримут такую жестокость?