Мстислав Великий. Последний князь Единой Руси, стр. 32
– Ты славный воин, Ярий. А князья замечают таких. Давай я поговорю с отцом. Он сейчас правит в Переяславском княжестве. Войны идут беспрерывно, гибнут бояре. Наверняка освободились поместья, надо на них сажать новых людей. Предложу Мономаху тебя на одно из свободных поместий. Будешь взамен приводить ему вооруженных крестьян, сам поведешь их в бой.
Ярий даже растерялся от неожиданности.
– А это возможно?
– Почему бы и нет? Князья дают владения на то время, пока боярин жив. Погиб – земля отходит другому боярину. Правда, жене и дочерям оставляют на прожиток, но это уже другое дело...
– Если бы мне дали деревни с крестьянами, я бы таких воинов подготовил!
– Поговорю, поговорю с отцом. Все-таки хорошо знаю тебя, могу поручиться. Мы же друзья детства!
Когда башни были построены и пододвинуты к стенам, пришла горькая весть: к Киеву вышел со своей ордой хан Боняк, повоевал села и городки около столицы, овладел княжеским селом Берестовым, сжег двор великих князей и в тот же день с большим полоном ускользнул в степь. Одновременно к Переяславлю вышел хан Куря, ограбил и пожег села вокруг города. Без малого все южные земли Руси лежали в пожарищах и руинах, а уж сколько пленных русов уведено в рабство, о том и говорить было невмоготу.
Не успели русы оправиться от этой вести, как пришла еще одна, горше прежней: тесть великого князя Тугоркан не только не удержал половецких ханов от набега, но сам со всей своей ордой нагрянул на Переяславль и стал продвигаться в сторону Киева, оставляя после себя сожженную пустыню. Вот и династический брак! Вот и десятилетия перемирия и мира, которые должны были нести установление родства между правящими семьями! Для половцев не было ничего святого. Про мирные переговоры можно было и не говорить, сколько раз они нарушали их чуть ли не на второй день после подписания. Оказалось, даже родство для них было ничем. Главным в их жизни были лишь грабеж и обогащение!
Святополк после этих известий метался на коне как угорелый.
– Кто говорил, что Стародуб надо было жалеть? Вот, дожалелись! – гремел он. – К чертовой матери сожгу этот проклятый городишко и всеми силами обрушусь на поганых! Поджигайте стрелы и пускайте их на головы пособников степняков!
Но едва первые десятки огненных стрел полетели на городские строения, как из крепостных ворот вышли бояре и объявили о сдаче города. Святополк потребовал, чтобы Олег явился вместе со своими ближними людьми и сложил оружие.
И вот выстраивается войско киевского князя и его военачальников в два ряда, отворяются крепостные ворота Стародуба, и из крепости выезжает Олег со своими боярами и дружинниками. Он одет в княжеское облачение, но тих и мрачен, ни на кого не глядит. Дорогу ему заступает Мономах на белом коне. Он помнил свое унижение под Черниговом и теперь добился, чтобы такое же унижение пережил и Олег. Двоюродные братья какое-то время смотрят друг на друга, глаза их полны вражды и ненависти, души их не смягчились и не готовы к прощению и прекращению борьбы. Обменявшись непримиримыми взглядами, они разъезжаются в разные стороны в полной уверенности, что еще встретятся на узенькой дорожке.
В шатре великого князя произошел суд над Олегом. Его лишили Чернигова и определили в далекий лесной Муром, на самую окраину Русского государства.
Тотчас войска двинулись на юг. Орда Тугоркана и его сына продолжала осаждать Переяславль, который был укреплен Мономахом и успешно противостоял приступам степняков. Святополк и Мономах ночной порой тайно вышли в тыл половцев и изготовились к наступлению. С рассветом поганые двинулись на приступ города. И в этот момент на них обрушились русы с двух сторон – из степи и из крепости. Началась страшная рубка. В этой сече половецкая орда была уничтожена почти полностью, сам Тугоркан и его сын зарублены. Их нашли под грудой тел, по приказу Святополка привезли под Киев и похоронили между дорог, идущих в Берестов и Печерский монастырь.
XIV
– Мама, Росава остается у нас! – радостный Михаил вбежал в светлицу и упал перед княгиней, зарывшись лицом в ее подол. – Я так рад, мама! Она такая хорошая, такая добрая! Все свое богатство отдала на строительство храма!
Мать гладила светловолосую голову сына, едва сдерживая слезы. Правду говорят, что детей, обиженных судьбой, любишь больше, чем обычных. Те растут и растут сами по себе, а здесь переживаешь и страдаешь за каждый шаг и за каждый вздох!
– Что ж, пусть живет во дворце. А ты приглядывай за ней, чтобы не обидели.
– Кто ей может пожелать зла? Разве может найтись такой человек на всем белом свете?
– Ты забыл про своих дядей – Давыда и Глеба. Я тебя всегда предупреждала, чтобы ты им не верил.
– Что ты, мама! Они такие хорошие, такие добрые люди.
– У тебя все люди только хорошие и добрые, – вздохнула княгиня. – Всему-то ты веришь, всем доверяешь, ни от кого не ожидаешь зла, потому что не веришь в зло. А оно есть, оно живет на белом свете. И его творят не какие-то существа, а обыкновенные люди, только ты их не хочешь или не можешь замечать.
Она погладила волосы сына, поцеловала его в макушку, продолжала:
– Мы вдвоем будем заботиться о ней. Пусть живет, потихоньку привыкает к своему новому дому, а там, смотришь, и насовсем останется!
И для Росавы потекли месяцы спокойной и безмятежной жизни в Полоцке. Иногда она прогуливалась по городу или его окрестностям, но чаще всего сидела в своей светлице, вязала кружева или занималась шитьем. Тенью за ней ходил Михаил, к которому она привыкла и стала даже скучать, когда долго не видела.
Однажды они зашли на рынок. Прогуливаясь вдоль рядов, остановилась возле купца, который ей показался знакомым.
– Ты случайно не из Новгорода? – спросила она его.
– Из него самого, нашего Великого города, – с гордостью ответил тот и в свою очередь задал вопрос: – Уж не землячка ли?
– Землячка, землячка, дядя, – обрадовалась Росава. – Что нового на моей родине?
– Новости есть, – удобнее рассаживаясь на маленьком стульчике, важно проговорил купец. – Ну, во-первых, Давыда мы прогнали, и теперь снова нашим князем стал Мстислав. Слыхала о таком?
– Слыхала! Еще как слыхала! – лицо Росавы раскраснелось от радости. – И давно это случилось?
– Да нет, совсем недавно. Народу новгородскому не по нраву пришелся Давыд Святославич, на вече решили его сместить и сместили!
– Значит, мне можно возвращаться в Новгород! – обратилась она к Михаилу и, не заметив, как он изменился в лице, продолжала расспрашивать: – Ну, а еще чем обрадуешь? Прибавилось ли вольности новгородской?
– Вольности у нас и так хватает. Как бы друг друга резать не стали из-за этой вольности. Порядку бы побольше, вот это важнее.
– Да, конечно, и порядок нужен, – согласилась, почти не думая, Росава, потому что видела перед собой только Мстислава. – Ну, а князь-то как, здоров ли, не в походе ли?
– Как не в походе? Обязательно в походе! Из одного пришел, во второй отправился. Половцы со степей наседают, жгут и грабят, как тут дома усидишь? Даже с молодой женой некогда позабавиться. Такова сегодняшняя жизнь на Руси!
– Как с молодой женой? – спросила обескураженная Росава. – Ведь он все время был холостым!
– Был, да сплыл! Оженил его отец на шведской принцессе Кристине. Видная такая девица, во дворце теперь сидит, к новой стране привыкает.
– Ты ничего не путаешь, дядя? – заплетающимся языком переспросила она. – Ведь он не хотел на ней жениться. Я точно знаю!
– Видно, передумал! Но я так скажу, что у них, у князей, свои порядки. Желания их не очень спрашивают. Вот та же самая Кристина. Разве кто-нибудь справлялся о ее мнении? Думаю, отец приказал: поезжай на Русь, вот она и поехала! Это ведь не на соседнюю улицу замуж отдают и даже не в другой город увезут! В другую страну, с чужими порядками, с чужой речью! И домой никогда не вернешься, отца-мать больше не увидишь!
Но Росава уже не слушала купца. Она, точно слепая, побрела ко дворцу, повторяя про себя: «Мстислав женился... Мстислав женился...» Нарушил свою клятву, обманул ее, бросил на произвол судьбы... Как же теперь ей быть, куда деваться? Может, и вправду, как принято у полоцких влюбленных, кинуться вниз с «площадки влюбленных»?..