Русский легион Царьграда, стр. 7

Я в ответ говорил, что это ложь, требовал поединка со Смидом, но Смид кричал мне:

– Ты убийца! Ты убил моего друга! Жаль, что я калека, иначе сразился бы с тобой! Да будет тому свидетелем Видар!

Вот так, стараниями Смида, моей сестры и влиятельных родственников Эйнара я стал изгоем за ложную клятву и убийство. Теперь я должен был покинуть свой дом и родные места…

Дома меня ждало еще одно несчастье. Сердце матери не выдержало смерти мужа, двух сыновей, моего позора и исчезновения дочери, которая после тинга ушла куда-то вместе со Смидом. Люди говорили, что они бежали, боясь моего гнева, и они были правы! Тогда! А ныне я через Смида хочу узнать о судьбе Руны, найти ее, помочь ей.

– Вряд ли он тебе что-то скажет, – засомневался Мечеслав. – Он лжец! Да и как ты ей поможешь? Твоя и ее родина далека от нас.

– Из твоего родного сельца – далека, не спорю. А выйдем на Киев, увидишь: мир тесен, радимич! И кое-какие вести о Смиде я еще до похода на вас получил. Свейнсоны за ложную клятву дали ему серебро. Но это еще надо проверять.

Орм, вздохнув, продолжал:

– После похорон матери я стал прощаться с домашними. Хозяйство я оставил детям старшего погибшего в море брата и его вдове Райнвейг, к которой приехали двое из ее пятерых братьев, опытные и прославленные воины, чтобы защитить и поддержать ее. На прощание она сказала:

– Что бы ни случилось, Орм, это все твое, этот дом твой, и когда бы ты ни вернулся, ты здесь хозяин!

Но и она, и я знали, что, возвратившись, я принесу в свою семью горе. Свейнсоны тоже не забудут своего горя ни через десять, ни через двадцать лет. И если я вернусь, они найдут способ отомстить мне. За ними остается право убить меня не в честном поединке; ведь тинг постановил, что я убил Эйнара коварно, в спину. А как только они убьют меня, мои племянники, сыновья Райнвейг, будут обязаны, чтобы честь семьи сохранить, убить кого-то из Свейнсонов. И они убьют, потом Свейнсоны убьют их. И забудется, с чего и когда все начиналось, обе семьи будут помнить, что между ними кровная месть и что ей нет конца. Я сказал об этом Райнвейг, она заплакала, согласилась со мной, и я попросил ее об одном одолжении. Я сказал, что, может быть, и когда-нибудь придет от меня посланец, принесет серебро и скажет, где я погиб. Тогда она и мои выросшие племянники пусть установят в мою честь рунный камень: только так имя мое может вернуться домой. Райнвейг обещала мне это за себя и за своих сыновей. Я обнял ее на прощание, она благодарно поцеловала меня, и я ушел. Мне было тогда двадцать четыре года. Скитался я недолго и как-то, будучи на Готланде, узнал, что бежавший от брата Хольмгардский конунг Вальдемар набирает воинов в свой хирд. Там-то и нанял меня воевода Волчий Хвост. Почти два года располагались мы становищем в Свеаланде, но не прошло и полугода, как я уже понимал речь руссов и говорил вашей речью. Узнав это, Волчий Хвост поставил меня обучать бою на мечах молодых рабов-славян, которых выкупал повсеместно князь Владимир и зачислял в свое войско – без платы, но за еду, одежду, оружие, за будущую добычу с побежденных и за свободу на родине.

– И много там наших? – с удивлением спросил Мечеслав.

– Каких «наших»? – не понял Орм. – Радимичей?

– Н-нет, – смешался Мечеслав. – Всех…

– На всех у князя казны не хватило бы. Он выкупал славян, пробывших в рабстве не более трех лет. Таких, чьи очи еще не притушены… К примеру, твои очи Волчий Хвост крепко запомнил, нет-нет да и спросит с усмешкой: «Ну, как там радимич-то? Как он на тебя поглядывает?» Отвечаю: «Как я на тебя: без страха. Добро твое ко мне буду помнить вечно, а оскорбишь и не повинишься – убью».

– И что воевода?

– А что воевода… Смеется. Он же – воин! И помнит, что из тех выкупленных рабов-трехлеток не каждый был рад мечу. Далеко не каждый! Рабство, даже недолгое, высосало из них мужество, они были согласны на жизнь-привычку. Таких мы снова продавали, воинов из них не сделаешь. Ну вот… Два года моей жизни в Свеаланде, в стане руссов, закончились. Казна князя опустела, на последнее серебро он купил драккары, погрузились мы и поплыли через Варяжское море в Гардарику – Страну городов, так у меня на родине называют ваши места, сначала в Альдейгью – Ладогу, а оттуда в Хольмгард, что на вашем языке Новгородом зовется. Отсюда я ходил с князем на Полоцк против Рогволода, затем – на Киев, здесь Владимир сел на великое княжение вместо убитого старшего брата Ярополка. Князь, чтобы оплатить мою службу, поставил меня в дальнем городце посадником. Но многих варягов, приплывших со мной и нанявшихся к нему на службу, изгнал, дал им путь в греки, к базилевсу, – там, мол, и буйствуйте, если вам позволят, гордые ярлы. А я не ярл, я из простых бондов, вся моя семья из тьмы начальной, о которой уже нет памяти, жила свободно, хлеб свой добывала трудом на земле, веслом на море и мечом в битвах. Полтора года пробыл я посадником, вижу, не по мне эта служба – себе мошну набивать, а князю выбивать дань. Обманывали меня все кому не лень… Понял я, что кормиться могу только из рук князя за ратную службу ему. Запросился назад, в дружину, князь вспомнил меня и взял.

– Стало быть, ты тоже изверг. Томится душа по родной сторонушке? – спросил Мечеслав.

– Томится, – грустно ответил Орм.

– Что ж, мыслю я, схожи тропы наши, – сказал Мечеслав. – Не уберегли мы своих матерей, наши сестры неизвестно где, ни тебе, ни мне нет возврата в семью и в род. Ты мне нож вернул, благодарю тебя, я снова воин… Окажи мне, варяг, последнюю милость и честь, позволь быть твоим младшим названым братом. А имя мое – Мечеслав!

– А я – Орм, Орм Лисий Хвост. Так меня прозвали из-за рыжих волос и боевой прически, которую я всегда делаю перед битвой, – ответил варяг и, протянув Мечеславу руку, добавил: – Орм будет тебе добрым братом!

Глава третья

Ночью Мечеслав и Орм сидели у костра, дым сероватым столбом поднимался вверх, пытаясь дотянуться до звезд. Тихо потрескивали горящие поленья, языки пламени извивались, исполняя свой завораживающий и притягивающий взгляд танец. Мечеслав, задумавшись, неотрывно смотрел на огонь.

– Мечеслав – доброе имя, это как же, по-вашему, – «человек, меч славящий»? – спросил Орм, отмахиваясь от разъедавшего глаза дыма.

– Может, и так, а может – «меч славянина». О том, как верно молвить, не ведаю, но имя это наше, славянское, мне отцом дадено! – ответил Мечеслав.

– Такого имени среди радимичей ни в своей сотне, ни в войске князя я не встречал.

– Я радимич только по матери. А отец мой Гремислав из пришлых. Ехал он как-то с двумя сотоварищами, а куда ехал, откуда и зачем, этого он мне не сказывал, о родовых корнях его я не ведаю. Обещал он мне о том позже молвить, да так и не успел. Так вот, порешили они в нашем сельце остановиться, коням роздых дать и самим заночевать. А как стали из пущи выезжать, почуяли неладное – гарью пахло, кони ржали, речь чужая звучала. Вот чего, Орм, я никак не пойму и у отца спросить не удосужился, а теперь уж и не спросишь… Люд у нас мирный, лесной, ратоборству, за малой горсткой, не обученный, но ведь и племя наше, матушка сказывала, большое, и родов у нас немало. Отчего же жили беззащитно? Почему не оборонялись заодно? Всяк, кто хотел и был в силе, тот на нас, радимичей, и нападал. Я своею детской памятью помню наезд варягов, их мы посекли, но и они нас – вдвое, мы потом долго не могли оправиться, пока работники моего возраста и помладше не подросли… А матушке было восемнадцать лет, когда они оженились с отцом, но и за эти свои восемнадцать девичьих лет она пережила два набега и тоже не знала: кто нападал, откуда пришли?