Кровь нуар, стр. 29

Молчание в телефоне стало громоподобным.

— Ну блин! — сказала я.

Совершенно нейтральный голос Жан-Клода ответил:

— К чему относится это восклицание, ma petite? Яничего не сказал.

— Иногда молчание громче слов.

— Не понял.

— Скажем так: я разбираюсь в видах твоего молчания, и вот это последнее означает, что Джейсон прав. И я вот что тебе скажу: я понятия не имею, как они это воспримут, и еще меньше имею понятие, как это восприму я. Хотя Ашер, наверное, от восторга потолок пробьет.

— Ты несправедлива. Он все это время очень терпелив.

— Я знаю, — ответила я, очень стараясь не проявить нетерпения и даже чего-то вроде гнева.

— Теперь сердишься ты.

— Мне многое нужно переварить, Жан-Клод, а репортеры с ума сходят, и это меня несколько выбило из колеи. А что там с Гретхен?

— Она подвергнется наказанию.

— В прошлый раз ты ее положил в закованный крестами гроб, и она вылезла еще психованнее, чем была. Вряд ли она переживет еще один такой сеанс.

— Я открыт предложениям, ma petite.

— Убить ее ты не можешь, потому что слишком публичная история. Будет много лишних вопросов.

— А если бы история не стала публичной?

— Не только из-за меня и моих мужчин ты кажешься слабым, Жан-Клод. Многие из них давно бы убили и Гретхен, и Менг Дье.

— Менг Дье я убить могу, она не выступала публично.

— Я не имею в виду, что ее нужно убивать. Я говорю, что они обе очень плохо себя вели, и другие мастера этого бы не потерпели. Мне очень нравится, что ты чувствуешь вину за лишение их человеческой сути. Мне нравится твое чувство вины за то, что ты никогда их не любил, а только соблазнил. Мне нравится, что ты настолько… настолько человек. Но другие вампиры видят в этом слабость, не так ли?

— Они считают меня слабым по той же причине, по которой ты меня любишь.

— Они почти все мужчины и не могут не быть… не быть такими самцами.

Он засмеялся — такое ощущение, что он пером мне по коже провел.

— Жан-Клод, больше так не делай. Нам тут хорошо.

— Вам очень, очень хорошо.

Это «очень, очень» было насыщено невысказанными предположениями.

— Прекрати, — попросила я.

Он снова засмеялся — я вцепилась в подушку, как в спасательный крут.

— Ты хочешь вызвать во мне ardeur и заставить нас с Джейсоном заняться сексом?

— Секс у вас так или иначе будет, ma petite, насколько я знаю тебя и Джейсона. Для вас двоих тут есть лишь вопрос «когда», а не «надо ли».

— Ну, спасибо на добром слове.

— А почему здоровый аппетит к телесному знанию — плохо, ma petite? По-моему, хорошо, когда знаешь, что тебе нужно, чего ты хочешь, и когда эти желания удовлетворяются.

— А я тебе не даю удовлетворить какие-то из твоих желаний?

— Мы достаточно уже поговорили на трудные темы. Когда закончите информировать мистера Гризволда, доставьте себе удовольствие.

— Мы так и собирались, но мне не нравится, что ты за это ратуешь.

— Тебе бы больше было бы удовольствия, если бы я не дал разрешения?

— Нет, я бы не стала тебя обманывать.

Он на миг затих, потом сказал:

—  Je t'aime, ma petite.

—  Je t'aime, Жан-Клод.

Он повесил трубку, я тоже. У Жан-Клода потрясающее чутье на момент, когда разговор уже окончен. В отличие от меня, которая стремится хлестать мертвую лошадь. Он давно уже научился со мной извилистых разговоров не вести. А эти разговорные лабиринты действуют лишь когда есть кого в них затаскивать… но погодите, Джейсон-то здесь? И можно будет загнать его и себя разговорами в угол, когда мы выложим все Ирвингу. Ага, ночь только начинается, и полно есть неприятных тем, которых можно коснуться.

Глава двадцать третья

Я уже давно не говорила с Ирвингом Гризволдом — с того самого времени, как он мне сказал, что мой «эксклюзивы» ему и только ему порождают сомнения: а человек ли он? Он вервольф и член местной стаи, но сильно шифруется. Его выбор, и когда он меня попросил прекратить, я прекратила.

Сейчас я могла себе его представить на том конце линии: низкорослый, кругленький, приземистый, не жирный, коренастый — будь он повыше, отличный был бы защитник. Курчавые волосы, зарождающаяся лысина, но она, наверное, появилась раньше, чем он стал вервольфом, потому что теперь она дальше не пойдет. Я его видела в зверином образе — у волка лысины не было. Интересный факт.

— Анита, я знаю, что говорил тебе оставить меня в покое с эксклюзивами, но я не ожидал, что ты вообще исчезнешь с моего горизонта.

Много чего могла я ожидать от Ирвинга, но никак не задетых чувств.

— Ты огорчен тем, что я перестала с тобой общаться или просто жаль той пользы, что наши эксклюзивы приносили твоей карьере?

— Холодно, Анита. Очень холодно.

— Да я просто спросила, Ирвинг.

Тут он рассмеялся, и таким приятно-обыкновенным был это смех по сравнению с магией Жан-Клода, что я не могла не улыбнуться.

— А не может быть, что мне не хватает и тебя, и карьерных возможностей?

— Я полагаю, Джейсон уже ввел тебя в курс нашей проблемы?

— Вот такая ты, Блейк. Деловая-деловая.

— Мы в глубокой заднице, Ирвинг. И потому только так.

Он вздохнул и заговорил уже серьезно:

— Да, Джейсон объяснил мне суть дела. Хотя тут в нашей газете мне постарались показать сегмент с твоим участием. Сказали, что там моя бывшая девушка в новостях.

— Бывшая девушка? — переспросила я.

— Как видишь, любой мужчина, которого слишком часто с тобой видели, рискует репутацией.

— Не знала.

— Тебе и не надо было знать.

— Так что дело было не только в твоей карьере?

— Да нет. Я тут встречаюсь вполне серьезно с одной девушкой из газеты. Хорошая девочка, но офисные сплетни — вещь очень вирулентная.

— Вирулентная, да. Сильное слово, и серьезное.

— Ага, мне не разрешили бы демонстрировать в статьях свой лексикон. Но должен же я показывать, что закончил колледж?

Я снова улыбнулась. Оказывается, Ирвинга мне недоставало больше, чем я сама думала.

— Можем мы навести в этом бардаке порядок?

— Мои статьи смогут уменьшить нанесенный вред, но по-настоящему хорошую сплетню трудно убить, когда она попадет на серьезные каналы.

— Что можно сделать?

— Я думаю о серии статей на тему о том, каково быть участником жизни Жан-Клода. Типа разговор с Джейсоном на тему, каково ему быть pomme de sang. Каково быть его подругой. Начнем с опровержения слуха, но, быть может, наш мастер города заждался хорошей прессы.

— Такой прессы, чтобы показывала, что это он правит своим городом.

— Да, Джейсон очертил, о чем мне не дозволено писать. Если бы я не боялся расшифроваться, история была бы намного лучше.

— Ирвинг, если ты напишешь все, что знаешь, боязнь расшифровки будет самой малой из твоих забот.

— Это угроза? — спросил он.

Я подумала и ответила:

— Нет. Сознательно — нет. Но я все еще Больверк твоей стаи. Исполнитель злых дел.

Он сказал тише:

— Да, я помню. Ты наказываешь непослушных вервольфов.

— Но это была не угроза, а замечание из жизни. Я думаю, что Ричард доберется до тебя намного раньше, чем я.

— Да, наш Ульфрик вроде бы набрался крутости нрава.

— Мне очень жаль.

— А это правда, что она ему от тебя досталась? — спросил Ирвинг.

— Похоже на то.

— Тогда позволь выразить восхищение твоему самообладанию все эти годы.

Я не была уверена, что это комплимент, и потому не стала реагировать.

— Спасибо. Так чем я могу тебе быть полезна?

— Первую статью пустим про отца Джейсона и рак. Объясним, что мастер не мог собраться в дорогу так быстро, и потому для моральной поддержки послал с Джейсоном тебя. Такая сентиментальность пройдет на ура.

— А не покажется Жан-Клод слабым в глазах других мастеров?

— Анита, у нас не так много способов опровергать этот слух. Показать, что Жан-Клод великодушен по отношению к своим, — это может создать ему репутацию слабого среди других мастеров, но мы, подчиненные, можешь мне поверить, будем читать и думать: «Вот на такого мастера бы работать. Интересно, как бы мне перебраться в Сент-Луис?» Революции делаются снизу, а сверху очень редко.