Завоевательница, стр. 81

После стольких потерь она не могла позволить уйти этой девочке, которую почти не знала. Ана скакала по тропам, вдоль которых стеной стоял тростник, заслоняя горизонт, и не перекрестилась, проезжая мимо могилы Рамона. Чересчур много смертей. Она миновала кладбище невольников. «Я не спасла их, но эта кроха, она не умрет».

Ана прикладывала к ожогам Мэри сырой картофель, мед, пальмарозовое масло, мазь из гелихризума и сок из листьев алоэ. У девочки были серьезные повреждения на шее, левой руке, груди и левой ступне. Как бы ласковы ни были пальцы Аны, малышка все равно взвизгивала от каждого прикосновения, даже если дотрагивались до тех частей тела, куда не попал горячий жир. Даже охрипнув от крика, она продолжала стонать, и волосы Аны вставали дыбом от этих стонов.

Сидя возле койки Мэри, она вливала в рот малышке подслащенный отвар, когда вошел Северо:

— Вы три дня от нее не отходите. Пусть Консиенсия побудет с ней немного.

— Если я уйду, она умрет.

— А какая разница? Если она выживет, то останется калекой.

Ана поправила повязку над локтем девочки:

— Да, возможно.

Понаблюдав за действиями жены несколько секунд, Северо спросил:

— С чего вдруг вы проявляете такой интерес к бесполезному ребенку?

— Она не бесполезная! — Ана вскинула глаза и успела заметить, как Северо вздрогнул. — Ни одного из них нельзя назвать бесполезным. Вы, несомненно, обращали внимание на то, что мы ничего здесь не можем сделать без них.

Северо шагнул поближе:

— Не разговаривайте со мной так, Ана.

Тон его был ледяным, и она на мгновение испугалась. Но затем взяла себя в руки и встала. Северо пришлось отступить.

— Я повысила голос и прошу прощения, — сказала Ана.

Муж кивнул.

— Когда девочка выздоровеет, я пошлю ее на работу к швеям.

— Не следует вознаграждать ее за то, что она не умерла.

Мэри захныкала. Ана снова уселась на стул рядом с постелью больной и влила немного жидкости ей в рот. Вновь подняв глаза, она увидела, что муж пристально смотрит на нее, как ястреб на пчелоеда.

— Ну, тогда доброй ночи. — Северо опять склонил голову, и глаза его почернели, словно лесная чаща. Он направился к двери. — Вы, возможно, спасете ее, — сказал он, перед тем как выйти, — но не надейтесь, что после всего того, что вы для нее сделали, она будет вам благодарна.

Через десять дней Мэри пошла на поправку. Ана поняла, что девочка будет жить, хотя ее рука, плечо и спина навсегда останутся изуродованными. В лазарете малышка была самым тяжелым пациентом, но не единственным. Каждый день приводили работников с порезами, ушибами, растяжениями и инфекциями. Чтобы не давать повода поденщикам бросать работу из-за плохого самочувствия, Ана с Консиенсией лечили их и принимали у них роды. Во время сбора урожая взрослым работникам, свободным и рабам, было не до женщин. В месяцы же мертвого сезона жизнь начиналась заново, и в этот период зачиналось большинство детей, которые рождались в марте, апреле и мае — в разгар полевых работ.

Кроме рожавших женщин и новорожденных младенцев, в лазарете находились и пострадавшие. Северо научил работников разводить и контролировать огонь, который выжигал листья, но оставлял нетронутыми сочные стебли, что облегчало их срезку. Во время этих пожогов случались неприятности. Бывало, яркие языки пламени завораживали управлявших быками мальчишек, и те застывали на месте, пока огонь не подпаливал им волосы и кожу. Или босоногий работник наступал на тлеющие угли. Тихий день мог превратиться в ветреный, и тогда искры разносились по рядам тростника, огонь вспыхивал в совершенно неожиданных местах, возникала паника и работники оказывались в центре пожара.

Так как Северо опасался оставлять костры на ночь, работы нередко продолжались и после заката. Это доставляло свои проблемы: мужчины, женщины и дети в сумерках могли пораниться мачете, лопатами, мотыгами или вилами, которые использовали для борьбы с огнем.

Даже до происшествия с Мэри Ана проводила большую часть времени в лазарете или поблизости. Ей помогали Консиенсия, Тео и его жена Паула. В этом году участились случаи тяжких увечий, выкидышей и рождения мертвых младенцев — и все из-за сумасшедшего темпа работ. А еще в ее двенадцатую сафру на гасиенде Лос-Хемелос огромное количество невольников подвергалось порке. Шрамы на их телах были обличающим свидетельством жестокости Северо, который по мере приближения к концу сезона неистово стремился выполнить обещание и собрать весь урожай. Ана его не останавливала, но и не подгоняла. Она восхищалась мужем и презирала его по той же самой причине — из-за его способности забывать о сострадании ради выполнения важной цели. Но, задумываясь об этом, Ана сознавала, что они похожи, разве только, в отличие от Северо, она не могла привыкнуть к страданиям людей. Она их чувствовала, пусть даже не собиралась отказываться от собственных амбиций ради облегчения жизни невольников.

К концу июня, сев за отчет по результатам сафры, Ана смогла сообщить господину Уорти, что, несмотря на нанесенный эпидемией ущерб, финансовое здоровье гасиенды Лос-Хемелос было превосходно. Она полностью осознавала иронию этой фразы. Господина Уорти и дона Эухенио совершенно не интересовало благополучие людей на плантации. Главное, чтобы цифры в ее бухгалтерских книгах демонстрировали положительное сальдо. Ана, как ее предки-конкистадоры, господин Уорти, дон Эухенио, Северо и тысячи им подобных, прибыли на эту землю, чтобы, используя силу и власть, присвоить ее богатства. К своему могуществу, раньше и сейчас, они шли по трупам.

МИГЕЛЬ ЗНАКОМИТСЯ С АЛИВИО

В Сан-Хуане Мигелю нравилось. Он жил в большом красивом доме, где в нем души не чаяли и потакали каждой прихоти бабушка Леонора, Элена, тетушка Кириака и ее дочь Бомбон. В городе, наводненном солдатами и людьми со всех краев света, его дед занимал высокое положение. Он обожал внука. Учитель дон Симон, во всем служивший примером для подражания, относился к юному Аргосо со всей добротой. В школе Мигель познакомился с двумя мальчишками, которые вскоре стали его лучшими друзьями, — Андресом Карденалесом Ромеро и Луисом Хосе Кастаньедой Урбиной. Как и Мигель, они родились на Пуэрто-Рико. Андрес, на год старше, был рослым и крепким парнем с непропорционально большой головой. Дамы вздыхали, глядя на его длинные ресницы и густые темные волосы, отраставшие настолько быстро, что частых визитов к парикмахеру было не миновать. К одиннадцати годам вокруг губ мальчика и на подбородке начала пробиваться растительность, однако бриться родители ему не разрешали.

Луис Хосе был невысоким крепышом со светло-русыми волосами, карими глазами и смуглой кожей. Озорной ребенок, на которого невозможно всерьез рассердиться, говорливый, неугомонный и невероятно веселый, он умел передразнивать всех на свете. Домашние называли его Херувим. Теперь, став постарше, он стал стесняться своего детского прозвища.

Мигель был стройнее и ниже ростом, чем Андрес, но выше Луиса Хосе. Он унаследовал грацию Рамона и Иносенте, но фигурой все же напоминал Ану. У него были светло-каштановые волосы и, как любил отмечать дон Эухенио, бабушкины серые глаза.

Трое мальчишек стали неразлучны, обнаружив, что живут в двух шагах друг от друга. Особняк семьи Андреса отделяло от владений дона Эухенио четыре здания, а Луис и вовсе жил напротив, через улицу. С возрастом мальчикам разрешили ходить в школу и обратно домой вместе — с тех пор их редко видели поодиночке. Они осваивали искусство фехтования у одних учителей, вместе изучали катехизис и приняли первое причастие. Их баловали, словно королевских отпрысков, но и поведения ожидали соответствующего. Так, по отношению к дамам они обязаны были проявлять благородство, галантность и верность. Мальчики послушно следовали наставлениям, несмотря на то что жили в городе-крепости, кишевшем солдатами, авантюристами и эмигрантами. В мужском обществе надлежало вести себя храбро, смело и благородно, выказывать горячий интерес к жизни, но в то же время готовность расстаться с ней ради благого дела.