Серп языческой богини, стр. 32
– А что вы здесь делаете?
– Курим, – спокойно ответил Родион, отправляя окурок в банку из-под кильки. – Уже докурили. Пожалуй, мне пора.
– Как пора?
Онасердится, но Родиону плевать.
– А торт? Мама торт пекла! У нее лучшие торты в городе. Особенно медовик.
– Не люблю сладкого.
Это было ложью, Калма сразу поняла. А вот она– нет. Онатак и осталась стоять с раскрытым ртом и обидой, которую никак невозможно было показать.
– Из-за тебя, да? Он из-за тебя ушел? – прошипела она, когда Калма попыталась войти в квартиру.
Еепальцы впились в руки, а перекошенное лицо оказалось близко-близко.
Над ее головой порхали пылинки. И ниточка света тянулась от макушки к потолку. Вот бы перерезать эту ниточку… взять серп и перерезать.
– Я с тобой знаешь что сделаю? Он был мой! Мой!
– Он ничей. Или свой собственный.
Впервые получилось вырваться из ее когтей. Но Калма точно знала: все только начиналось.
– Ты не умела уступать, – сказала Калма, усаживаясь за стол. Пришлось столкнуть одну из кукол – она лишняя здесь! Надо было сразу понять, что именно эта кукла – лишняя!
Все остальное тоже.
Чашки с шариками льда. Холодный самовар.
И это ее презрительное молчание, от которого становится холодно.
– И сюда пришла. Зачем? А я скажу: из упрямства. Тебе не сиделось на берегу. Как же так, а вдруг что-то да без твоего участия произойдет? Как такое представить?! И произошло. С твоим участием. Легче, да? Как же вы меня все достали… как же вы все…
Калма замолчала, она легла на стол, уткнув голову в сцепленные руки, и лежала долго, как показалось самой – вечность. Но вечность эта ничего не изменила.
– Я знаю, что подарить. Надеюсь, им понравится. Мы же хотим, чтобы им понравилось?
Взяв белый серп, прикосновение к которому успокоило, Калма склонилась над телом.
Спустя полчаса все было закончено. Оставалось лишь отнести подарок. Много времени это не заняло.
Юрася решили оставить на маяке. Тело прикрыли еловыми лапами и навалили поверх камней. Необходимости в этом иной, нежели успокоение Толиковой совести, Далматов не видел. Если волки до сих пор не притронулись к мясу, то уже и не притронутся.
Чуют отраву? Или звериный опыт, который по надежности не уступает опыту человеческому, подсказывает им, что от странных трупов следует держаться подальше?
– Его Родька убил, – сказала Зоя, разглядывая кучу валежа с видом отстраненным, даже мечтательным. – Или Таська. Ну я так думаю.
Осталось понять – почему.
– Почему Таська? – Илья подал руку, помогая Зое обойти россыпь камней.
– Она ж страшненькая. И Викуше завидовала. Красивым всегда завидуют. Я-то знаю.
Какой печальный тон!
– Тебе Вика жаловалась?
– Викуша? Нет! Она никогда не жаловалась! Она была знаешь какой? Ну классной! Я же говорила.
Волки ушли. На белом покрывале снега остались следы, человеческие и звериные.
– Тогда с чего ты взяла?
– Ох, Илька! Ну ты совсем меня не слушаешь! Я же говорю, Таська страшная была. На нее ни один мужик не смотрел. А на Викушу смотрели все. Вот Родька и ревновал. А Таська – завидовала. И тоже психовала. Она ж глядела на Викушу, как… как Мелли на меня. Она в тебя влюбленная, да?
– Нет.
Вряд ли. И тема не из тех, которые следует обсуждать с Зоей.
– Влюбленная. Точно. Только не скажет. Будет молчать и глазеть. И злиться. А чего злиться? Каким кто родился. Одни красивые, а другим – врачи помогут. Вот если бы она к врачу какому сходила…
– Таська?
– Ну и Таська тоже. Ей бы вес скинуть. И в тренажерку. А Мелли – к кожнику нормальному. И постричься. И вообще с лицом что-то придумать. Тогда бы да… а так. Женщина должна следить за собой. Если она, конечно, женщина. Таська все ждала, когда в нее кто-нибудь влюбится. Только кому она нужна, когда Викуша рядом?
– Вы еще долго курлыкать собираетесь? – поинтересовался Толик. Он успел зачехлить камеру и сейчас стоял в тени маяка, почти с маяком сливаясь. – Нам бы это, вернуться. Чтобы не как вчера.
Снег кружился. Мягкий. Легкий. Касаясь воды и камней, он таял. Берега не видать. Но он есть, там, за границей горизонта. Летом и вплавь, наверное, добраться можно. А зимой что? Плот построить?
– Идем. И вправду пора возвращаться.
Зоя не шелохнулась. Она вглядывалась в горизонт сосредоточенно, как будто желала рассмотреть нечто, видимое лишь ей.
– Если Таська влюбилась в того… в того парня. А он предпочел Викушу, – Зоя проговаривала слова шепотом, – она убила бы его. И остальных тоже.
Логично. Кроме одного нюанса: Таську не интересовал Юрась.
Это место на старой сосне Калма присмотрела давно. Сюда она сбегала из дому, пряталась от назойливой старухи. Здесь обосновалась и сейчас. Дерево, расколотое молнией надвое, продолжало жить. Оно залило рану смолой, пустило тонкие колючие ветки, скрепляя обе части себя. Так оно стояло многие годы, и пара беркутов облюбовала раскол для гнездованья.
А после беркуты ушли.
Калме оставалось лишь укрепить гнездо, выбросить из него остатки перьев, скорлупы и прочего мелкого мусора да накрыть свежим лапником. Получилось удобно.
Она лежала на старом одеяле, разглядывая в оптический прицел дом смотрителя. Она ждала, и ожидание не было в тягость, ведь скоро гости вернутся и увидят подарок.
Калма хотела бы вручить его лично той, рыженькой.
Интересно, она любит свадьбы?
Все любят свадьбы. Особенно подружки невесты.
Калма вытащила из тайника термос и бутерброды, изрядно заледеневшие, но вкусные – только голод позволяет получать истинное удовольствие от еды.
А смерть – от жизни.
Доесть она успела. И термос вернулся в тайник. Калма легла, направив дуло в сторону тропы. Первым на ней показался Далматов, и палец, лежавший на спусковом крючке, едва не дернулся. Но Калма сдержала порыв: рано.
– Мы еще поиграем…
Крохотный королек, присевший на ветку, взлетел с оглушительным чириканьем. Хорошо, что люди не понимают птичьего языка. Калме не хотелось бы быть обнаруженной.
Зоя… маленькая потаскушка, которая думает, что она – самая умная.
Несколько секунд ее голова маячила в перекрестье прицела. Но нет. Не сейчас… Кто остается? Последний в ряду. Тот, который с камерой.
Оператор?
Зачем на острове оператор?
И почему он вдруг остановился? Замер. Потянулся к камере, медленно, так тянутся к оружию.
Почуял? Невозможно!
Возможно.
Камера легла на плечо, заслоняя голову хозяина. И повернулась. Стеклянный глаз ее смотрел прямо на укрытие. И Калма не выдержала: палец вдавил спусковой крючок. Щелкнул боек. Скользнула по стволу пуля. И грохот выстрела всполошил не только несчастного королька. С оглушающим карканьем поднялись в воздух вороны. Они орали, хлопали крыльями.
А оператор лежал на снегу.
Глава 4
Демоны и сюрпризы
Саломея услышала выстрел. Далекий, слабый, но в то же время отчетливо различимый. А потом второй, который, казалось, прозвучал ближе. Она вскочила, не зная, что ей делать: бежать из дому или, наоборот, оставаться в доме.
В кого стреляли?
И кто стрелял?
И не получится ли так, что этот выстрел – ловушка. Хитрая ловушка для глупенькой мышки, которой не хватит терпения оставаться в норе.
А если все-таки помощь нужна? Если кто-то убит или ранен, то… то она не врач. Саломея одевалась так быстро, как могла, убеждая себя, что она сумеет постоять за себя. А сидеть в норе – вовсе не выход.
Но стоило открыть дверь, как храбрость испарилась.
Пусто. Тихо.
Темно.
На пороге комнаты – коробка, перевязанная подарочной лентой. И пышный синий бант.
– Любопытной Варваре… – Саломея протянула руку к банту, но отдернула.
Не сейчас.
Спускалась она бегом, но все равно не успела. Дверь открылась, громко ударившись о стену, и дом наполнился людьми.