Европейские поэты Возрождения, стр. 116
* * *
Король — легенда есть — был деревом пленен,
А юноша один так с мрамором сдружился,
Что близ своей любви он вечно находился,
И камню страсть свою вверял всечасно он.
Но тот, кто в грубый ствол и в камень был влюблен,
Надеждой большею, бесспорно, тот гордился.
Мог подойти он к ним, когда мечтой томился,
Лобзанием своим был тайно награжден.
Увы, о, горе мне! Я о скале тоскую.
Зеленый плющ, что той скале родня,
Жестокий, дикий плющ разжалобить хочу я.
Надежду скорбную в душе своей храня,
Что ты, крылатый бог, коль от любви умру я,
В такой же камень здесь ты превратишь меня!
* * *
Как дым, что в небе вычертил почти
Живой узор — и все уж улетело;
Как ветер, что везде шныряет смело,
А сеть расставишь — пустота в сети;
Как пыль, что тучей вьется на пути,
Но дождь пошел — и тут же пыль осела;
Как тень, что похищает форму тела,
Но тела нет — и тени не найти,—
Так речи женщин: фальшь в любом ответе;
Прельстятся чем-нибудь, — рассудок вон! —
Стыд потеряв, забудут все на свете.
Непостоянство — имя им. Смешон,
Кто верит женщине: лишь дым и ветер,
Лишь пыль и тлен — то, в чем уверен он.
ПОРТУГАЛИЯ
ЛУИС ВАС ДЕ КАМОЭНС
ЛУЗИАДЫ
Отрывки
ВСТУПЛЕНИЕ
Мужей оружья, славой вознесенных,
Что с Запада, где жили Лузитаны,
Путем морей, дотоле не пройденных,
Прошли далёко мимо Топробаны,
В опасностях и битве непреклонных
Превыше силы, человеку данной,
И Королевство Новое воздвигли
Среди чужан, и мощи сей достигли;
А также память Королей суровых,
Расширивших Империи и Вере
Простор в открытых ими землях новых,
Всю Африку и Азию измеря,
И тех, кто смерти разорвал оковы,
Величьем подвига дела поверя —
Я воспою, прославивши повсюду,
Коль мыслью и уменьем взыскан буду.
Забыты мудрый Грек и гений Трои,
Что в плаваньях великих отличились;
И Александр и Траян, герои,
Что громкими победами гордились;
Я Лузитан усердье боевое,
Пред коим и Нептун и Марс склонились,
Пою, чтоб Муза древняя молчала
И новое величье воссияло.
Вы, Нимфы Тежо, что мое творенье
Исполнили могущества и пыла,
Коль ране стих мой, выказав смиренье,
Пел вашу реку, что меня пленила,—
Мне новое даруйте вдохновенье
И красноречье, в коем страсть и сила.
Пусть правит Феб волною вашей пенной,
Соперничать заставив с Гигшокреной.
Меня даруйте яростью певучей,
Не сельского рожка, простой свирели,—
Трубы военной, гулкой и могучей,
Чтоб грудь трещала и чтоб щеки рдели.
Пусть песнь моя достойна будет лучшей
Победы тех, что Марсу так радели;
Лусть ширится она по всей вселенной,
Коль стоит стих награды столь священной.
ПРАВЛЕНИЕ ДОНА МАНУЭЛА И ЕГО ВЕЩИ И СОН
Как будто небо ясное хранило
Для Мануэла за его старанья
То дело трудное, что пробудило
В нем смелые и славные дерзанья;
Он от Жоана, как в преемстве было,
Наследовал и власть и упованья,
И, Королевством сим прияв управу,
Над дальным морем он приял державу.
И, будучи высоким помышленьем
О славном долге, что ему достался
Еще от предков (кто приумноженьем
Земли, столь недешевой, занимался),
Захвачен, каждым пользуясь мгновеньем,
Он, когда свет дневной уже скрывался
И звезды, ясно в небе расцветая,
Как будто падали, к покою приглашая,
Однажды, на златом лелеясь ложе,
Где так простор мечтаниям дается,
И в мыслях все вертя одно и то же —
Свой кровный долг, что выполнить придется,
Вдруг видит сон, и этот сон дороже
Ему всего и в сердце остается.
Ибо пред ним, когда он сном забылся,
Морфей в обличьях разных появился.
И чудится ему, что он высоко
Вдруг поднялся, до самой Первой Сферы,
И чуждые миры он зрит широко
И нации иной судьбы и веры.
Он видит, дале устремляя око,
Туда, где день, рождаясь, чертит меры,
Как среди гор далеких, древних, мрачных,
Бьют два ключа высоких и прозрачных,
Там звери странные, неведомые птицы
В горах и рощах диких обитают;
И тысяча деревьев там ветвится,
И травы встречам и ходьбе мешают.
И горы дикие, где только лес темнится,
Своим немым молчаньем выражают,
Что от греха Адамова до века
Нога там не ступала человека.
И видится ему: из вод поднялись,
К нему шаги широко направляя,
Два старца, что преклонными казались,
Хоть дикий, но почтенный вид являя.
С волос их, что на спину опускались,
Стекали капли, тело омывая;
Смуглы, черны, с огромной бородою,
Всклокоченной, нестриженой, густою.
Чело обоих старцев увенчало
Сплетенье трав неведомых и дрока.
Один из них глядел совсем устало,
Словно бы шел сюда уж издалёка;
Казалось, что в иных местах начало
Берет волна могучего потока.
Так, из Аркадии направясь в Сиракузы,
Искал Алфей объятий Аретузы.
Сей муж, чье столь обличье величаво,
Так издалёка Королю вещает:
«О ты, кого корона и держава
Большою частью мира обладает!
Здесь мы, кого летит широко слава,
Кто выи ни пред кем не преклоняет,
Речем: настало время приказанью
Нас обложить твоей великой данью.
Я славный Ганг, и на земле небесной
Имеет колыбель мое теченье;
А этот — Инд, что на горе отвесной,
Что видишь, первое обрел рожденье.
Войны мы будем стоить, но, известной
Своею силой выиграв сраженье,
Путем побед, одержанных тобою,
Всех, кто предстанет, свяжешь ты уздою».
И боле не сказал Поток Священный,
Но оба вдруг исчезли в то мгновенье.
И Мануэл проснулся, потрясенный,
Во власти весь тревоги и сомненья.
А тут и Феб раскинул плащ нетленный
На Полумира сонные владенья;
И небо утра цветом засияло
Стыдливой розы и гвоздики алой.