Фауст (перевод Б.Л.Пастернака), стр. 72

Мефистофель

Рад, что пришли вы без заминки.

Я оценил вас в тот приход.

Мы бабочку уже в личинке

Угадываем наперед.

Вы радовались так по-детски

Своим кудрям и кружевам.

Но стрижка без косы, по-шведски,

Идет гораздо больше вам.

Лишь философский абсолют

Не заносите в свой уют.

Бакалавр

Почтеннейший! Хоть мы на месте старом,

Зато у нас иные времена.

Двусмысленности не пройдут вам даром,

Мне сущность их теперь насквозь ясна.

Над мальчиком вы потешались вволю!

Вы б этих штук теперь не откололи.

Такой прием теперь недопустим.

Мефистофель

Как неприятна правда молодым,

Когда ее в лицо мы говорим.

Когда-то нами вбитые начала

Жизнь после подтверждает, что ни шаг,

Им кажется, что тут развитья знак:

«Мы возмужали, мы народ бывалый,

А наш учитель жалкий был дурак».

Бакалавр

Скорей хитер, чем глуп. Где педагог,

Который бы сказать всю правду мог?

Тот лишнее приврет, а тот убавит

И детскую доверчивость обставит.

Мефистофель

Как и всему, ученью есть свой срок.

Вы перешли через его порог.

У вас есть опыт, так что вам пора,

По-моему, самим в профессора.

Бакалавр

Все опыт, опыт! Опыт это вздор. [156]

Значенья духа опыт не покроет.

Все что узнать успели до сих пор,

Искать не стоило и знать не стоит.

Мефистофель

Я это с незапамятных времен

Подозревал, и сам себе смешон.

Бакалавр

Признать ошибку никогда не поздно.

Вы — первый старец, мыслящий серьезно.

Мефистофель

Неутомимо клада я искал

И находил лишь уголь да отвал.

Бакалавр

Теперь ваш лысый череп, на поверку,

Не лучше тех пустых под этажеркой.

Мефистофель

Знай только вы, какой вы грубиян!

Бакалавр

Ведь по-немецки вежлив лишь обман.

Мефистофель (постепенно подкативший свое передвижное кресло на авансцену, к публике)

Предо мной тут затворяют двери.

Прошу мне дать убежище в партере.

Бакалавр

Большая дерзость — притязать на то,

Чтоб что-то значить, превратясь в ничто.

Ключ жизни — кровь, она родник здоровья,

А что свежее юношеской крови?

Кровь юноши — в цвету, она горит

И жизнь из жизни заново творит.

Кипит работа, дело создается,

И слабость перед силою сдается.

Пока полмира мы завоевали,

Что делали вы? Планы сочиняли,

Проекты, кучи замыслов и смет!

Нет, старость — это лихорадка, бред

С припадками жестокого озноба.

Чуть человеку стукнет тридцать лет,

Он, как мертвец, уже созрел для гроба. [157]

Тогда и надо всех вас убивать.

Мефистофель

Тут черту больше нечего сказать.

Бакалавр

Я захочу, и черт пойдет насмарку.

Мефистофель (в сторону)

Тебе подставит ножку он, не каркай.

Бакалавр

Вот назначенье жизни молодой:

Мир не был до меня и создан мной.

Я вывел солнце из морского лона,

Пустил луну кружить по небосклону,

День разгорелся на моем пути,

Земля пошла вся в зелени цвести,

И в первую же ночь все звезды сразу

Зажглись вверху по моему приказу.

Кто, как не я, в приливе свежих сил

Вас от филистерства освободил?

Куда хочу, протаптываю след,

В пути мой светоч — внутренний мой свет.

Им все озарено передо мною,

А то, что позади, объято тьмою.

(Уходит.)

Мефистофель

Ступай, чудак, про гений свой трубя!

Что б сталось с важностью твоей бахвальской,

Когда б ты знал: нет мысли мало-мальской,

Которой бы не знали до тебя!

Разлившиеся реки входят в русло.

Тебе перебеситься суждено.

В конце концов, как ни бродило б сусло,

В итоге получается вино.

(Молодежи в партере, которая не аплодирует.)

На ваших лицах холода печать,

Я равнодушье вам прощаю, дети:

Черт старше вас, и чтоб его понять,

Должны пожить вы столько же на свете.

Лаборатория в средневековом духе

Громоздкие нескладные приборы для фантастических целей.

Вагнер (у горна)

Чу! Колокол звонит! От звона

Приходят стены в содроганье.

Не может неопределенно

Так долго длиться ожиданье.

Вдруг — свет! Следы потемок стерты

Свечением внутри реторты.

В ней уголь живчиком трепещет.

Он, как карбункул, ярко блещет

И мечет молнии нагрева

Во мрак, направо и налево.

Вот света белого игра!

Как удержать его зарницы?

Но, боже, кто-то в дверь стучится.

вернуться

156

Все опыт, опыт! Опыт это вздор. — Гете имеет здесь в виду философию Фихте в Шеллинга, отрицавших пользу опыта и веривших в интуитивность мышления.

вернуться

157

Чуть человеку стукнет тридцать лет, // Он, как мертвец, уже созрел для гроба… — парафраза изречения философа-просветителя Гельвеция (1715–1771), утверждавшего, что лишь до 30–35 лет в человеке под влиянием внешнего мира пробуждаются все те мысли, на которые он способен.