Замуж не напасть, стр. 52

Евгения так увлекается своей речью, что невольно начинает повышать голос и размахивать руками. Осекается лишь тогда, когда перехватывает восхищенный взгляд Майкла.

— Какая вы горячая! — говорит он.

— Все, попался! — подытоживает Маша, нанизывая на шампуры кусочки мяса вместе с луком и помидорами. — Не верь ему, Джеки, соблазнит и бросит!

— Маша, ты пошутила? — вдруг пугается он. — Это шутка такая, или ты вправду думаешь, что я обманщик?

— Конечно, пошутила, — подтверждает Маша, удивленная взрывом его чувств. — Я вовсе не хотела тебя обидеть.

Все растерянно замолкают.

— Мы уже можем жарить мясо, — нарушает молчание Джеймс, раскочегаривший яркий огонь.

— Что ты! — пугается Маша. — Дрова должны прогореть! Вот когда они превратятся в угли, тогда и придет наше время.

— Значит, будем ждать?

— Зачем ждать? Пойдем купаться! — предлагает она. Евгения не может не заметить, что у обоих американцев подтянутые, мускулистые фигуры. Без капли лишнего жира. Они даже похожи: короткие прически у обоих, загорелые лица. Вот только Джеймс кареглазый, а у Майкла глаза прямо пронзительно синие. Может, рискнуть, заглянуть в них поглубже? Один поэт сказал: «Постой, помедли, не спеши на огонек моей души…» А здесь ее и не надо останавливать, сама медлит, но все же принимает протянутую руку Майкла, которую он подал, чтобы помочь войти в воду, — дно не очень ровное.

Евгения с Машей плавают неплохо, но до мужчин им далеко. Те — резвые, подвижные, крутятся вокруг, как два дельфина.

— Давайте пари: кто дольше пробудет под водой? — предлагает Евгения; разве она не видит, как физически совершенны эти мужчины? Но все равно словно бес толкает ее в бок.

— Я не участвую, — сразу отстраняется Маша. — Нырнешь, от прически останется одно воспоминание. Где здесь найдешь парикмахера?

А Евгению уже понесло.

— На что спорим?

— На бутылку виски, — предлагает Джеймс. Он тоже согласен с Машей — куда он без прически?

— На поцелуй, — предлагает Майкл, и его слова звучат неожиданно серьезно.

Конечно, куда Евгении со своими двадцатью шестью секундами против этой идеальной грудной клетки? У Аркадия она могла легко выиграть. Да у таких же, как он, заядлых курильщиков.

Словом, Майклу она позорно проигрывает. В смущений плывет со всеми к берегу, но когда выходят из воды, он останавливает ее и напоминает:

— Я выиграл.

Разворачивает ее к себе и целует. Но берет не за плечи, как другие, а одной рукой за талию, другой за шею. Получается, что он как бы сливается с ней каждым изгибом тела. Поцелуй длится вечно, потому что не то что вырваться, Евгения не может даже пошевелиться. Не будь у людей носов, она бы умерла от удушья! Или от удовольствия…

Когда они наконец отрываются друг от друга, то не застают рядом с собой ни Маши, ни Джеймса. Их товарищи деловито укладывают шампуры на мангал.

Теперь Майкл сидит в шезлонге и неотрывно смотрит на Евгению. Она сорвала у озера несколько ирисов и приспосабливает их в вазу, собственноручно изготовленную из пластиковой бутылки. Собственно, Майкл по ее заказу отрезал ножом у бутылки верх, а она устлала внутренность будущей вазы цветной бумагой, вытащенной из пачки с печеньем. Ваза получилась оригинальной, но это вовсе не повод вот так смотреть на нее, открыв рот.

— Может, я делаю что-нибудь не так? — улучив минутку, спрашивает она у Маши. — Не надо было соглашаться на поцелуй, да?

— Он тебя просто изучает. В Америке сейчас в ходу лозунг: «К двухтысячному году каждому холостому американцу — по русской жене!»

— Ты шутишь, Маша, да? Это шутка такая? — передразнивает она Майкла и вздыхает: опять у нее начинаются проблемы!

Глава 19

В пятницу звонит Нина Аристова:

— Добрый вечер, Женя, мой муж, случайно, не у тебя? Евгения чуть не задыхается от возмущения. Уж не считают ли эти Аристовы, что снимают у нее квартиру для своих семейных нужд?!

— Почему он должен быть у меня, Нина?

— Пожалуйста, извини, я, наверное, тебе надоела, — просит Нина, почувствовав злость в ее голосе. — Но он ушел, хлопнув дверью, второй день дома не показывается, и никто нигде его не видел. Вот и звоню на всякий случай ко всем нашим знакомым.

— Вы поссорились?

— В последнее время у нас это происходит постоянно, так что удивительнее, когда мы миримся.

— Не обижайся, что я на тебя так наехала, — кается Евгения, — но в последнее время на меня тоже навалились неприятности. Каждый день жду какую-нибудь гадость. Уже нервы сдают…

— Я понимаю, — медленно произносит Нина. — Значит, ты Аристова не видела?

— По крайней мере с последней субботы, когда он ночевал у меня. Но об этом ты и сама знаешь… А я должна была с ним увидеться?

— Я считала, — в трубку слышно, как Нина мучительно подбирает слова, — глупо говорить об этом мне, раз Толя молчит… Я чувствую себя виноватой во всем… Словом, он признался мне, что любит тебя!

Против ожидания Евгения вполне спокойно воспринимает слова Нины — подумаешь, признался! Велика заслуга! В ситуации, которая сложилась сейчас в семье Аристовых, такое откровение выглядело по меньшей мере несерьезно. Вон и сама Нина повторяет его слова неуверенно — и на слух они отдают дешевым театром. Чтобы проверить свою догадку — змея вы, Лопухина! — она как бы размышляет вслух:

— А ты не думаешь, что он сказал эти слова тебе в отместку? За Романа. За сыновей. За твою измену…

— Но я ему не изменяла! — отнекивается Нина слишком поспешно и эмоционально, чтобы это было правдой. — А насчет его любви, пожалуй, так и есть: сказано мне назло. По крайней мере раньше за ним я ничего подобного не замечала!

«А что ты вообще видела, кроме себя? Ну, может, своих сыновей. А мужа не видела и не хотела видеть! Он тебя раздражал тем, что пытался рассказать о своих делах, заставить тебя сопереживать… Кажется, поговорка „Не делай добро — не получишь зло“ в случае с Толяном приобрела особый смысл. За содеянное добро он получил жену, в его любви не нуждающуюся!»

В голосе Нины Евгения с удивлением ловит нотки разочарования. Аристов, влюбленный в другую женщину, устроил бы ее куда больше, чем Аристов, ею брошенный. Никто не хочет выглядеть в глазах общественности человеком непорядочным. А как бы хорошо все устроилось: Нина не просто уходит от Толяна к другому мужчине, а уходит потому, что он любит другую. Факт, ее уже не осуждали бы, а жалели…

— Ты с отцом Ярослава видишься? — спрашивает Евгения. Нина, однажды разоткровенничавшись, постепенно сделала ее как бы своей наперсницей. Сама не зная, она дает в руки Евгении мощное оружие против Аристова. Одно дело, когда его недомолвки выглядят загадочно, другое — когда им можно найти объяснение.

Опять она озлобляется: с чего, спрашивается, интересоваться тем, что ей не интересно!? Не имея возможности завоевать любовь жены, Толян свои чувства перенес на детей. Он никогда не уставал возиться с ними. Ее Никита души не чаял в дяде Толяне. А теперь? Нина заберет обоих сыновей — кстати, Ярослав носит не только фамилию Аристова, но и его отчество — и уйдет к человеку, из-за которого в свое время полезла в петлю! Что она там говорит?

— Конечно, я с Романом вижусь. Представляешь, он понял, какую ошибку совершил когда-то! Оба моих сына могли быть его сыновьями! Он готов полюбить Сашу так же, как и Ярослава…

Вот как! Она уже все решила. Чего ж тогда волноваться о Толяне? Чтобы успокоить свою совесть?

— Может, он на дачу уехал? — высказывает она предположение.

— Вполне вероятно, — охотно соглашается Нина.

— Найдется, не переживай! Сообщи мне, если будут новости.

— Обязательно. Я позвоню.

Евгения вешает трубку. Ничего с этим Аристовым не случилось, решает она. И вообще, стоит ли забивать голову чужими проблемами, когда у нее своих хватает?!

Уже второй раз она оказывается невольной свидетельницей — вернее, слушательницей — разговора, который предпочла бы никогда не слышать.