Как покорить герцога, стр. 34

Выслушивая все это, Раф продолжал сидеть за письменным столом перед открытой учетной книгой, держа в руках гусиное перо, и глаза его закрывала красная пелена едва сдерживаемого гнева. Он заставил себя подавить желание обругать последними словами человека, который заявлял о своем благородстве.Когда он наконец поднял голову и заговорил, в его голосе зазвучали обманчиво мягкие, бархатистые нотки.

— Как я понимаю, тот договор касался не только ваших владений, которые вы так благородно собирались передать моему дяде.

Пожилой мужчина побледнел и схватился за спинку стула.

— Она рассказалавам? Какой позор! Мы… мы должны немедленно покинуть ваш дом, ваша светлость.

Наконец! В этот момент Раф наконец почувствовал себя настоящим герцогом.

Медленно, аккуратно он отложил перо и поднялся из-за стола.

— И вы поверили ему, мистер Сиверс? Вы поверили словам моего дяди, а не вашей собственной дочери?

— Но… но я виделее. О господи! Я все еще вижу, как она стоит там, глядя на меня, осуждающе глядя на меня, когда я принимал условия герцога. Это был великодушный жест со стороны его светлости, если учитывать поступок Шарлотты. Отдать своего сына…

— Чтобы забрать коттедж «Роза» и земли, на которые он зарился годами, как вы знаете? Шарлотта говорила вам, что этот человек лжец, что его сыновья тоже лгут? Она ваша дочь. Почему вы не поверили ей?

— Я поверил… Я верю ей… Надеюсь, что верю.

Эдвард Сиверс обошел вокруг стула и тяжело рухнул на него, словно снова почувствовав себя загнанным в тупик.

— Но разве у меня был выбор? Его сыновья повсюду разнесли бы эту историю о позоре Шарлотты. Это погубило бы ее.

— И вместе с ней ее родителей, — подчеркнул Раф. — Наверняка вы учли последствия для своей жены и себя?

Отец Шарлотты провел дрожащей рукой по своим редеющим волосам.

— Да, да, согласен. Мне пришлось подумать о своей жене. И о себе. — Он глядел на Рафа, словно ища понимания. — Но Шарлотте не следовало находиться там. Она тоже виновата.

— Вы обвиняете ее в том, что сделали мои кузены? Если бы они изнасиловали ее, это тоже была бы ее вина?

Раф глядел на Эдварда Сиверса и видел перед собой не просто мужчину, слишком быстро постаревшего, но слабого человека, который, возможно, всегда был таким. Почему он никогда не замечал этого в те прежние годы? Шарлотта всегда была сильной, потому что ей приходилось быть такой. Ее родители были скорее ее детьми.

— Вы не понимаете! — почти выпалил Сиверс.

— О, сэр, я все понимаю, — холодно ответил Раф. — И понимаю все. Вы не достойны ее.

Он снова сел, положив на стол руки, сжатые в кулаки. Сейчас он снова был капитаном Рафаэлем Дотри, человеком, привыкшим быстро принимать решения и отдавать приказы.

— Будет так, мистер Сиверс. Вы со своей женой останетесь здесь, как мои гости, пока не закончится ремонт коттеджа «Роза», а затем вы очень обяжете меня, покинув мой дом. Я буду вежлив с вами, пока вы здесь живете. Но вы, только вы один будете знать, как мне отвратительно даже смотреть на вас.

— Ваша светлость…

Раф бросил на него взгляд, который подавлял многих фельдфебелей.

— Не прерывайте меня, сэр. Никогда не прерывайте меня. Вы со свой женой возвратитесь в коттедж «Роза», но как мои арендаторы, у меня будет документ на владение вашим поместьем и особняком к концу недели, и вы знаете почему.

— Но… но…

— Мне не нужна эта проклятая усадьба. Я не собираюсь получать ренту. Вы будете по-прежнему продолжать управлять своим имением и своими финансами, но коттедж «Роза» — мой, я стану распоряжаться им, как хочу и когда захочу. Разозлите меня снова так, как сегодня, сэр, скажете кому-либо об изменении права собственности, и это случится раньше, чем вы думаете. Это ясно?

Эдвард Сиверс тяжело вздохнул:

— Это все из-за Шарлотты, да? Вы хотите, чтобы я простил ее?

— Нет, мистер Сиверс. Думаю, сейчас самое время для вас пойти к ней и просить еепростить вас.В любом случае Чарли останется здесь, когда вы с женой возвратитесь в коттедж «Роза». В конце февраля она поедет со мной и моими сестрами в Лондон, где мы присоединимся к моей матери, и будет присутствовать на сезоне, как она того заслуживает. Она более чем заслуживает счастья и радости. И, мистер Сиверс, если мне повезет, если очень-очень повезет, к окончанию сезона она забудет весь прошлый ужасный год и тот вред, который вы, герцог и мои кузены причинили ей, и согласится выйти за меня замуж.

Эдвард Сиверс несколько раз моргнул, уголки его тонкого рта стали подергиваться — то ли от попытки улыбнуться, то ли от безмерного удивления.

— Вы женитесь… женитесь на ней?

— Да, мистер Сиверс. Зло, которое мы, Дотри, причинили ей, должно быть исправлено. Пожалуйста, заметьте снова, что я не прошу у вас ее руки. Я вас информирую. Но лишь одно слово кому-нибудь об этом разговоре, и вы с вашей больной женой тут же покинете коттедж «Роза». Вы приняли решение в отношении Чарли, как считаете, в ее лучших интересах, и я не собираюсь повторять подобную ошибку.

Эдвард Сиверс медленно встал и пошел к двери. И, уже взявшись за щеколду, обернулся, чтобы спокойно спросить:

— Значит, вы любите ее?

— Вы давно потеряли право задавать этот вопрос. Спокойной ночи, мистер Сиверс, — ответил Раф и повернулся к нему спиной.

Как только мужчина ушел, Раф снова наполнил бокал, и его не удивило, что руки слегка дрожат. Во время разговора с ее отцом он кое-что понял.

Он любил Чарли. Но это не было новостью, Раф всегда любил ее. Чарли всегда была частью его жизни, и он просто принимал это, даже когда его почти раздражало, что она повсюду следует за ним, как верный щенок.

Был ли он в долгу перед ней из-за того, что она вынесла от рук его дяди и кузенов? Да, конечно. Как герцог, как ее друг, он знал, что у него есть обязанности перед ней. К тому ребенку, которым она была когда-то, к женщине, которой она стала. Брак с ней был правильным ответом, логичной оплатой долга чести Дотри перед ней.

Но было и нечто большее. Гораздо большее. Это… это чувство,это странное, опьяняющее, пугающее, внезапное чувство — это было нечто большее, чем любовь к ней как к доброму другу, как к компаньону, всегда готовому помочь.

Его влекло к ней. Стоило ей попросить, и он без колебаний умер бы за нее. Он продал бы душу дьяволу за нее.

Но как? Как это случилось? И когда?

Раф залпом осушил бокал и рухнул в кресло за письменным столом.

— Так вот что такое любовь, — задумчиво пробормотал он. А затем нахмурился: — Проклятье! И что мне теперь делать?

Часть вторая

Лондон, март 1815 года

Глава 10

Слуги в особняке на Гросвенор-сквер, которые больше года бездельничали и лишь объедались, пока семейство Дотри по крайней мере внешне соблюдало траур по покойному герцогу и его сыновьям, сняли нее полотняные чехлы с мебели, вытерли пыль, натерли воском полы и вычистили все от подвала до мансарды.

Почти весь день Шарлотта провела осматривая великолепно обставленные комнаты, хваля прислугу и молча отдавая должное превосходному утонченному вкусу покойной герцогини. На самом деле во всем пятиэтажном особняке обнаружился лишь один действительно уродливый стол на «слоновьей» ноге, засунутый и маленькую гостиную на первом этаже, — для гостей не столь важных, чтобы принимать их наверху в главном зале.

На втором этаже все двенадцать спален были отделаны китайскими обоями и оборудованы самыми современными удобствами, и в том числе четырьмя туалетами. Николь, присоединившаяся к Шарлотте в этой части ее «экскурсии», хихикнув, заявила, что они «роскошные до неприличия».

Если бы Шарлотта была склонна употреблять такие выражения, то приберегла бы именно эту характеристику для леди Дотри, которая нагрянула в особняк через час после приезда ее семьи в Мейфэр. Хелен Дотри Карстерз-Хиггенботтом прибыла в роскошной карете кремового цвета с четверкой гнедых лошадей, запряженной цугом, с — о боже! — розовыми плюмажами, украшавшими их головы.