Девять королев, стр. 71

Грациллоний вспомнил, как молилась мать. Воспоминание обожгло сердце.

– Я добуду нового пастыря для твоих верующих – как только сумею, – услышал он собственный голос.

Эвкерий приподнял голову от подушки.

– Ты обещаешь?

– Да. Перед лицом Митры. – Что еще мог сказать Грациллоний, на которого обратился глубокий взгляд Бодилис.

– Хорошо, хорошо… и для тебя тоже… и не только для спасения души, сын мой, – выговорил Эвкерий. – Разве мог бы… полностью языческий Ис… надеяться на прочный союз… с Римом.

Он вовсе не бредит! – подумал ошеломленный Грациллоний.

Эвкерий снова откинулся назад.

– Можно мне… помолиться за вас двоих… как я молюсь… за весь Ис?

Бодилис упала на колени у постели и обняла старика. В его голосе вдруг появилась прежняя звучность:

– Отец наш небесный…

Кашель прервал молитву, сотрясая бессильное тело. Изо рта толчками выплескивалась кровь. Бодилис крепко прижимала его к груди.

Тело старого священника обмякло, восковые веки опустились на глаза. Он не отзывался на зов и, казалось, почти не дышал, кожа на ощупь стала холодной и влажной. Бодилис как могла обмыла его тело. Они с Грациллонием остались сидеть у ложа. Эвкерий умер незадолго до появления исповедника из Аудиарны.

«Сезон военных действий заканчивается. Зимняя кампания, конечно, возможна, как мы знаем из истории, но едва ли желательна, как для меня, так и для Феодосия. Зачем рисковать армией при неблагоприятной погоде, неизбежных трудностях в снабжении и болезнях? Итак, по взаимному соглашению, мы отступаем на зимние квартиры, управляя каждый завоеванными территориями в ожидании весны. В игре на такой приз, как империя, никто не желает торопиться.

Я почти сожалею, что Грациан не пал в сражении. Феодосия соображения престижа волнуют более, чем месть за павшего соправителя. Так или иначе, он вручил титул Августа, на который я претендую, своему старшему сыну, Аркадию. Увидим, как отнесется к этому Бог.

Он помогает тем, кто сам себе помогает. Упаси меня Христос от грешной гордыни, но я не могу не чувствовать, что в отношении судьбы Рима Господь на нашей стороне. Хотя в военных действиях наступает вынужденный перерыв, нам не следует ослаблять усилий, направленных на укрепление всех возможных фронтов. Это было бы святотатством.

Твои успехи впечатляющи, Гай Валерий Грациллоний. Я уже принял это во внимание и не забуду впредь. Однако, будучи солдатом, ты знаешь, что служба не окончена, пока враг не покорился.

Я полагал, что поручаю тебе маловажное дело на периферии. Я ошибался. Ты сам доказал ее важность. Теперь я в значительной степени рассчитываю на тебя.

Необходимо поддерживать нейтралитет Арморики, защищая территорию от вторжения варваров. Я не стану отзывать гарнизоны из этой местности, но и не могу допустить, чтобы это удалось противнику. Более того, ввиду твоих успешных действий против скоттов, я хотел бы просить тебя распространить свои усилия по обороне на юг, вплоть до долины Лигера. Ты, возможно, и сам не знаешь, что благодаря проведенным тобой переговорам и демонстрациям силы, на побережье уже возникли основы оборонительной системы. Я настаиваю на превращении ее в реальную структуру.

Мы достигли согласия по этому вопросу с правителем Арморики. Полномочия для тебя прилагаются к этому посланию. Его согласие получено неохотно и под нажимом. Ты сам понимаешь, что деятели подобного ранга без радости принимают вмешательство непредсказуемых сил, каковую ты в настоящее время представляешь. Подозреваю также, что он не испытывает энтузиазма по поводу притязаний Магна Максима. Однако он достаточно умен, чтобы понимать, какие возможности это открывает для Рима. Его силы сосредоточены на востоке вдали от побережья, и он не намерен изменять существующее положение. Как ни ужасны опустошения, причиняемые пиратами, вторжение германцев кажется более серьезной опасностью. Поэтому он пренебрегал обороной побережий. Теперь Бог, наконец, предоставил нам возможность что-то сделать в этой области. Удачно справившись с этим поручением, ты будешь заме…»

Грациллоний отложил письмо. Он уже помнил его почти наизусть, однако решил, что Сорену Картаги желательно услышать его дословно, а не в пересказе.

– Я мог бы продолжать, – сказал он, – но далее идут некоторые конфиденциальные подробности, а общее представление ты уже получил.

Оратор своего Бога, а в частной жизни – глава Дома плотников тяжело кивнул. За окнами дворца небо немного прояснилось, но ветер завывал по-прежнему.

– Я понял, – заметил Сорен. – Тебе желательно покинуть Ис.

– Приходится, – ответил Грациллоний. – Нужно лично посетить со своими солдатами Кондат Редонум и другие места, передать предписания и связать воедино все силы.

– Раньше ты обходился курьерами.

– Этого недостаточно. Римляне в гарнизонах деморализованы. На мои предложения они ответили согласием, но реальные действия предпринимаются вяло и неохотно. Если дойдет до выбора, на какой стороне воевать… в империи должен править один император – и это должен быть способный человек. Разве ты сам не понимаешь?

Сорен погладил густую бороду.

– Понимаю. Ис должен служить амбициям твоего командира.

– Ради общего блага… – Грациллоний поднялся из кресла и заходил по комнате, потом обернулся и уперся взглядом в Сорена. – Слушай, – сказал он. – Я пригласил тебя для беседы не только из-за положения, которое ты занимаешь в моем храме. Ты влиятелен среди суффетов. Они прислушиваются к твоему голосу. Помоги мне, и мы вместе сослужим Ису службу, какую сослужил когда-то Юлий Цезарь.

– Не уверен, велика ли была эта служба, – пробормотал Сорен и выпрямился в кресле. – В любом случае – это дело давнее. А сейчас ты, король Иса, предполагаешь ради Рима на два или три месяца забросить свои священные обязанности, разъезжая по округе. Такого никогда не бывало прежде!

Грациллоний ответил ему жесткой улыбкой.

– Не только предполагаю, но так и сделаю. Я надеялся на твою поддержку, рассчитывал, что ты объяснишь суффетам и народу, что это делается для общего блага.

– А если ты не получишь моей поддержки?

Грациллоний пожал плечами.

– Обойдусь без нее. Или ты думаешь меня остановить? Не стоит раздирать государство надвое.

Сорен гневно смотрел на него.

– Берегись, мой повелитель. Говорю тебе, берегись! И прежде случалось, что король Иса заносился слишком высоко. И тогда в лес являлись поединщики, один за другим, сменяя друг друга, пока кто-то не сражал короля, – он поднял руку. – Пойми меня правильно: это не угроза – предостережение.

Терпение Грациллония, которое никогда не было его сильным местом, с треском лопнуло. Он сам не знал, как сумел удержаться от гневной вспышки, но все же упер кулаки в бока и, скрипнув зубами, навис над Сореном.

– Кто из нас двоих безрассудней? Галликены пока не призывали на мою голову проклятий, сгубивших Колконора! Нет, я говорил с ними, и они не возражали против моего отъезда. В Исе, как и во всем мире, наступают новые времена. Довольно провинциального эгоизма! Мой меч и мечи моих солдат мирно лежат в ножнах, но если будет нужда, мы обнажим их во имя Рима. Подумай, много ли клинков сумеешь собрать ты в тот день!

Сорен хрипло выдохнул. Нельзя загонять его в угол, откуда ему придется вырываться с боем, понял Грациллоний, снова отвернулся к окну и сказал гораздо спокойнее:

– Не слишком ли часто, почтенный, мы вступаем в спор? Не знаю, отчего ты так враждебен ко мне? Что до меня, я всегда желал дружбы. Но важнее наших отношений жизни наших городов, а они крепко связаны между собой. Ради них забудем обиды и гордыню!

Ему пришлось потратить еще не менее часа, чтобы добиться ворчливого согласия.

Глава двадцать вторая