Точно как на небесах, стр. 41

И возможно, не только.

Но когда она зашла, его в кровати не было. Только служанка снимала простыни с матрасов.

– Вы не знаете, где лорд Чаттерис? – спросила Гонория, надеясь, что ничего не случилось.

– Он в соседней комнате, – ответила служанка, слегка покраснев. – С камердинером.

Гонория сглотнула и тоже немного покраснела – это значит, Маркус принимает ванну. Служанка с бельем ушла, и Гонория осталась одна в комнате. Вероятно, ей стоит оставить записку. Не может же она ждать его здесь; это неправильно.

Есть правила приличия, на которые можно не обращать внимания, когда человек смертельно болен, но сейчас Маркус уже выздоровел и, похоже, раздет. Она не может оставаться в комнате.

И кроме того, мать торопится.

Гонория огляделась в поисках бумаги и пера. У окна стоял маленький стол, а на столике возле кровати она увидела…

Письмо от Дэниела.

Оно лежало там, где оставил его Маркус прошлым вечером: две помятые страницы, заполненные мелким почерком, которым пишут люди, стремящиеся сэкономить на почтовых расходах. Маркус не рассказал ничего, кроме того, что Дэниел собирается домой. Конечно, это самое важное, но Гонория жаждала подробностей. Она слишком давно не получала никаких известий о брате. И даже если он пишет только о своем завтраке… Это же все равно завтрак в Италии. Чем он занимается? Скучает ли? Говорит ли по-итальянски?

Она посмотрела на два листа бумаги. Так ли уж ужасно, если она заглянет в письмо?

Нет. Нельзя. Она нарушит доверие Маркуса, ворвется в его личную жизнь. И в личную жизнь Дэниела.

Но с другой стороны, есть ли в их жизнях что-то, не касающееся ее?

Гонория повернулась, взглянула на дверь. Оттуда не доносилось ни звука. Если бы Маркус уже закончил принимать ванну, она бы услышала, как он идет. Она снова взглянула на письмо.

Она очень быстро читает.

В конце концов Гонория приняла решение прочитать письмо. Она нарушила собственные правила и сделала то, что разгневало бы ее саму – если бы кто-то прочитал ее письмо, лежащее на столе.

Она быстро, как будто скорость сделала бы грех меньше, схватила два листка бумаги. «Дорогой Маркус»… Дэниел писал, какие комнаты он снял, детально описывал все окрестные магазины, но не упоминал названия города. Потом он распространялся о еде, утверждая, что она лучше английской. Потом Дэниел коротко изложил планы возвращения домой.

Улыбаясь, Гонория взглянула на второй лист. Дэниел писал так же, как говорил. Ей казалось, что она слышит его голос.

Затем Дэниел попросил Маркуса предупредить леди Уинстед о его приезде, и Гонория улыбнулась еще шире. Дэниел наверняка не мог предположить, что когда придет письмо, они все будут в одной комнате.

А потом, в самом конце, Гонория обнаружила собственное имя.

«Я не слышал никаких новостей о браке Гонории, а потому полагаю, что она еще не вышла замуж. Еще раз благодарю тебя: ты правильно отпугнул Фодерингема в прошлом году. Он мерзавец, и меня приводит в бешенство уже само то, что он ухаживал за ней».

Это еще что? Гонория удивленно моргнула. Маркус имел какое-то отношение к внезапному отказу лорда Фодерингема от своих планов?

Ей и самой не нравился лорд Фодерингем, но все же…

«Трэверс также был бы плохой парой. Надеюсь, тебе не пришлось ему заплатить, но если пришлось, я возмещу убытки».

Что? Людям платили за… за что? За то, чтобы они за ней не ухаживали? Какая-то бессмыслица.

«Спасибо за заботу о сестре. Понимаю, что осложнил тебе жизнь, взяв с тебя обещание присматривать за Гонорией. Я не оставил тебе выбора, попросив об этом в последний момент перед отъездом. Когда вернусь, то возьму на себя ответственность за сестру, и ты сможешь покинуть ненавидимый тобою Лондон».

Так Дэниел завершал свое письмо. Освобождая Маркуса от непосильной ноши, которой, похоже, была она.

Гонория положила листочки на место так же, как они лежали раньше.

Дэниел просил Маркуса за ней приглядывать? Почему Маркус ничего ей не сказал? И как она сама не догадалась? Все совершенно прозрачно. Все эти светские мероприятия, на которых Маркус неодобрительно смотрел на нее, – он не осуждал ее поведение. Он просто был в плохом настроении. Ведь ему приходилось оставаться в Лондоне и ждать, пока ей сделают достойное предложение. Неудивительно, что он выглядел таким мрачным.

Все внезапно терявшие к ней интерес кавалеры – это его рук дело. Он считал, что Дэниел не одобрит их, и отпугивал одного за другим.

Она должна гневаться.

Нет. Она гневалась. Но не поэтому.

Она думала только об одном – о фразе, которую услышала прошлым вечером.

«Я смотрел не на Сару».

Конечно, он смотрел не на Сару. Он смотрел на Гонорию, потому что должен был на нее смотреть. Он смотрел на нее, потому что дал обещание лучшему другу.

Маркус был верен данному слову.

А она его любит.

Гонория истерически рассмеялась. Ей нужно немедленно уйти из комнаты. Не хватает еще, чтобы Маркус застал ее за чтением письма.

Но она не может уехать, не оставив записки. Тогда он точно поймет – что-то не так.

Гонория положила перед собой лист бумаги, взяла перо, обмакнула его в чернила и написала совершенно обыкновенную, вежливую, скучную записку…

И уехала.

Глава 17

Следующая неделя

Недавно проветренный музыкальный салон

Уинстед-Хаус, Лондон

– В этом году – Моцарт! – провозгласила Дейзи Смайт-Смит и, энергично тряхнув светлыми локонами, с энтузиазмом продемонстрировала свою новую скрипку. – Красавица, правда? Это Руджери [5]. Отец подарил мне ее на шестнадцатилетие.

– Великолепный инструмент, – согласилась Гонория, – но Моцарт был в прошлом году.

– У нас каждый год Моцарт, – откликнулась сидящая за фортепиано Сара, задумчиво растягивая слова.

– Я не играла в прошлом году, – сказала Дейзи и, глядя на Сару, ехидно добавила: – А ты выступаешь в квартете всего-навсего второй раз. И никак не можешь знать о том, что происходит каждый год.

– Пожалуй, до конца нынешнего сезона я тебя прикончу, – ответила Сара таким будничным тоном, словно говорила, что, пожалуй, выпьет лимонаду, а не чаю.

Дейзи показала ей язык.

– Айрис? – Гонория посмотрела на кузину-виолончелистку.

– Мне все равно, – мрачно произнесла Айрис.

Гонория вздохнула:

– Нельзя два года подряд играть одно и то же произведение.

– Почему бы и нет? – пожала плечами Сара. – Вряд ли кто-нибудь сможет опознать его в нашей интерпретации.

Айрис изменилась в лице.

– Но оно будет указано в программе концерта, – заметила Гонория.

– Ты полагаешь, кто-то хранит программы прошлых лет?

– Моя мама хранит, – заявила Дейзи.

– Моя тоже, – сказала Сара, – но она их просто складывает, а не изучает.

– Моя мама изучает, – упорствовала Дейзи.

– О Боже, – простонала Айрис.

– Можно подумать, что мистер Моцарт написал одно-единственное музыкальное сочинение, – напористо продолжила Дейзи. – У нас богатейший выбор. Взять хотя бы «Маленькую ночную серенаду». Я ее просто обожаю. Она такая легкая и веселая!

– Там нет партии фортепиано, – напомнила Гонория.

– Я не возражаю, – встрепенулась Сара, приподнимаясь из-за фортепиано.

– Нет уж, если я должна играть, то и ты должна, – прошипела Айрис.

Сара прямо-таки плюхнулась обратно на стул:

– Ох, Айрис, никогда не думала, что ты можешь так походить на ядовитую змею.

– Это потому, что у нее нет ресниц, – поведала Дейзи.

Айрис повернулась к ней и с ледяным спокойствием сообщила: