Тайна подружки невесты, стр. 26

Романо вырвал у нее из рук блузку и бросил на кровать, затем взял ее руки в свои.

— Нет ничего невозможного. Посмотри на нас. Время ничего не сделало с нашими чувствами.

Она покачала головой.

— Нет, Джеки. Я знаю, что тоже тебе небезразличен. То, что мы считали умершим, все еще живо.

Джеки высвободила свои руки:

— Сейчас ты очень похож на дядю Луку. Но от красивых слов нет никакого толку, Романо.

Снова открыв чемодан, она бросила в него мятую блузку. Романо открыл рот, чтобы что-то сказать, но затем удивленно посмотрел на нее:

— Что ты делаешь?

Она вернулась к гардеробу, снова достала черный костюм, свернула его кое-как и положила в чемодан.

— Собираю вещи.

Он нахмурился:

— Но почему ты начала это делать до моего прихода?

— Завтра утром я лечу в Нью-Йорк. Пора снова браться за работу.

Глава 11

Похоже, она спятила.

Как можно думать о работе, когда речь идет о семье? После разговора с Кейт Джеки думала, что у нее нет шансов. Неужели она так легко сдастся?

У него было такое чувство, будто Кейт просто проверяла свою мать. Самое худшее, что могла сейчас сделать Джеки, это исчезнуть. Он должен был заставить ее передумать. Не только ради Кейт, но и ради самого себя.

Он никогда не думал, что однажды захочет иметь семью. Не знал, что делать со всеми этими ожиданиями и обязательствами. Но сейчас он был готов принять этот вызов. Мысль о верности одной-единственной женщине больше его не пугала.

— Ты не можешь уехать.

— Я должна.

Подойдя к ней, он отобрал у нее все коробочки и флакончики и положил их на туалетный столик.

— Нет. Тебе нужно поехать со мной и Кейт в Италию.

— Сейчас в этом нет никакого смысла.

Она сказала «сейчас», но каждый ее жест и взгляд говорил «вообще».

Она сдавалась. Снова выстраивала вокруг себя стену из гордости.

Джеки не была надменной или тщеславной. Совсем наоборот. Гордость была ее средством самозащиты. Защиты от переживаний.

Когда она проходила мимо него, чтобы взять новую порцию вещей, он заключил ее в объятия и поцеловал. Почувствовав, что она немного расслабилась, он отстранился и посмотрел на нее:

— Я все еще люблю тебя, Жаклин. Поехали со мной.

Джеки побледнела. Вместо того чтобы подбодрить, его слова ее напугали. Тогда он поцеловал ее в лоб, снова притянул к себе и прижал ее голову к своей груди, чтобы она услышала стук его сердца.

— Будь смелее, — прошептал он. — У вас с Кейт по-прежнему есть шанс. У нас с тобой тоже. Потерпи немного. Эта боль пройдет.

Вдруг Джеки снова напряглась и высвободилась из его объятий. С виду она была спокойной, но глаза ее говорили, что внутри нее идет борьба.

— Ты опять пытаешься запудрить мне мозги красивыми словами. На самом деле ты не веришь в то, что говоришь. Просто хочешь меня успокоить.

— Ты ведь знаешь, что это неправда.

Она облизнула губы и сделала несколько шагов назад:

— В любом случае это не имеет значения, потому что я тебя не люблю.

Ее признание причинило ему боль, хотя он знал, что это пустые слова, с помощью которых она просто хочет его отпугнуть. Очевидно, эта боль отразилась в его глазах, пока он готовился нанести встречный удар.

— Не льсти себе, Романо, — добавила она, вскинув подбородок.

Джеки наступала на одни и те же грабли. Ради собственного спокойствия она снова намеревалась отказаться от самого ценного, что было в ее жизни.

— Я всегда считал тебя смелой, Жаклин, но понял, что ошибался. Ты словно страус прячешь голову в песок при малейшей опасности. — Он осуждающе покачал головой. — Твоя дочь заслуживает большего.

Джеки прищурилась:

— Думаешь, я этого не знаю? Не могу поверить, что тебе понадобилось столько времени, чтобы понять, что мне это не по зубам.

Романо недоуменно всплеснул руками. Эта женщина была упрямее стада ослов!

— Если тебе легче от этого самообмана, прекрасно! Знаешь, Джеки, иногда ты мне очень напоминаешь свою мать. Ты отталкиваешь всех, кто хочет быть рядом с тобой.

— Убирайся!

В руке Джеки держала туфлю, и он не исключал возможности, что она полетит в него, поэтому слегка напрягся.

— Я не уйду до тех пор, пока ты не согласишься поехать со мной в Италию.

— Прекрасно! — Швырнув туфлю на кровать, Джеки прошла в ванную и хлопнула дверью. — Я принимаю душ! — крикнула она. — Если, когда я выйду, ты все еще будешь здесь, я вызову полицию.

Затем она включила воду на полную мощность, чтобы не слышать его ответ.

Раздраженно вздохнув, он запустил пальцы в волосы. «Думай, Романо, думай». Он не любил проигрывать, но понимал, что если останется, то Джеки возведет вокруг своих чувств еще более прочные барьеры.

Он уйдет, но это будет не поражение, а временное отступление.

Выдрав листок из блокнота, лежащего рядом с телефоном, Романо написал на нем координаты утреннего рейса до Неаполя. Билет на ее имя был уже забронирован. Все, что от нее потребуется, это зарегистрироваться перед посадкой. Он задержался еще на некоторое время, чтобы достать из глубины ее шкафа кое-что, замеченное им до этого, и положил ей в чемодан.

После этого он покинул ее дом и отправился к себе в отель собирать вещи.

Когда Джеки вышла из душа, у нее заболела голова. Приняв пару таблеток, она завела будильник на полседьмого и легла на кровать, даже не удосужившись снять с нее чемодан.

Ей никак не удавалось уснуть. Жестокие слова Романо повторялись у нее в голове, ритмично отзываясь стуком в висках.

Почему она отталкивала всех, кто хотел быть рядом? Было ли это рефлексом, который она не могла контролировать? Если так, то откуда он взялся?

Ей не понадобилось много времени, чтобы найти ответ. Она вдруг увидела маленькую девочку, сидящую на суку старой ели и дрожащую от холода. Воспоминания были такими ясными, что ей казалось, будто она чувствует, как хвоинки покалывают ей руки. Она совсем не помнила, из-за чего мать сильно ее отругала, зато никогда не забудет выражение ее лица. Лиза Фиренци делала такое лицо всякий раз, когда хотела сказать, что средняя дочь не оправдала ее ожиданий.

Просидев на дереве несколько часов, Джеки дала себе слово, что, что бы ни случилось впредь, она не будет плакать и пытаться обнять маму, потому что та от этого только еще сильнее злилась.

Когда мать нашла ее поздним вечером, Джеки спустилась вниз и покорно приняла наказание.

— Она не придет, правда? — спросила Кейт Романо, когда он помогал водителю грузить в багажник их чемоданы.

Он прижал дочь к себе:

— Я не знаю.

Кейт прильнула к нему:

— Это я во всем виновата. Мне не следовало говорить ей все эти вещи. Я вела себя просто ужасно. До сих пор не понимаю почему. Иногда внутри меня что-то закипает и само вырывается наружу.

Романо развернул ее к себе лицом.

— Когда дело касается семьи, все так… так… — Нужное английское слово вертелось у него на языке, но он никак не мог его вспомнить.

Губы Кейт изогнулись в лукавой улыбке.

— Сложно?

Романо кивнул:

— Si. Complicato.

Что тут можно было еще сказать?

Захлопнув багажник, он помог дочери сесть в машину.

За час до звонка будильника Джеки открыла глаза. Романо прав, черт побери. Она такая же, как ее мать.

Перекатившись на другой бок, она наткнулась на что-то твердое.

Чемодан.

Черт побери! Вчера она так до конца его и не собрала. Ей нужно быть в Хитроу к десяти часам, значит, у нее в запасе еще достаточно времени.

Надев тренировочные брюки и старую футболку, Джеки спустилась вниз и включила кофемашину. Между делом она решила, что ей следует собрать чемодан заново. Она даже не помнила, что напихала туда во время своей вчерашней ссоры с Романо.

Вернувшись с кружкой кофе в спальню, она заметила на туалетном столике листок бумаги и подошла посмотреть, что на нем было.