Вечность, стр. 6

Сообщение пятое: «Привет, это Коул Сен-Клер. Хочешь, скажу тебе две вещи? Во-первых, ты никогда не берешь трубку. Во-вторых, я не перестану оставлять тебе длинные сообщения. Это что-то вроде терапии. Мне нужно выговориться. Представляешь, что я узнал сегодня? Виктора больше нет. Я и вчера тоже об этом узнал. Я каждый день узнаю об этом заново. Не знаю, какого черта я здесь делаю. У меня такое чувство, что я никому здесь не могу…»

Я проверил ловушки. После дождя, который последние несколько дней не давал носа наружу высунуть, все было покрыто грязью. Влажная земля чавкала под ногами, а ловушки снова ничего не принесли. В той, что на бугре, было пусто. В стоящую у дороги попался енот. В ложбине — ноль. А ловушка нового вида неподалеку от сторожки была полностью уничтожена: колышки выдраны из земли, проволочные петли разбросаны вокруг, небольшие деревья поломаны, вся приманка съедена. Такое впечатление, будто я пытался поймать Ктулху [3].

Необходимо было пустить в ход волчью логику, нот только затруднительно сделать это, временно не будучи волком.

Я подобрал обломки ловушки и двинулся к сторожке поискать что-нибудь такое, чем можно ее отремонтировать. В жизни мало вещей, которые нельзя починить при помощи кусачек.

«Коул, это я».

Не подумаю даже ей перезванивать.

Откуда-то пахнуло мертвечиной. Еще не разлагающейся, но очень скоро собирающейся перейти в эту стадию.

Я ничего плохого не сделал. Пусть теперь Изабел звонит мне двадцать раз, как я ей звонил.

Сообщение шестое: «Ну, в общем, прости, пожалуйста. В прошлый раз я немного зарапортовался. Ничего выражение? Сэм так сказал на днях. Послушай, как тебе такая теория: я думаю, он — реинкарнация мертвой английской домохозяйки в теле битла. Знаешь, у меня были знакомые, которые на концертах пели с фальшивым английским акцентом. Получалось фигово, и вообще они были придурки. Не помню, как называлась их группа. Склероз, наверное, а может, я просто слишком загадил себе мозги всякой дрянью, и ничего уже не держится. Но что-то я все о себе да о себе. Как ты-то поживаешь, Изабел Розмари Калперер? Улыбалась в последнее время? "Хот Тоддиз". Так группа называется. "Хот Тоддиз"».

Я порезал ладонь проволокой и выругался. На то, чтобы выпутаться из мешанины металла и дерева, ушло несколько минут. Я швырнул сломанный силок на землю перед собой и уставился на него. Все равно никто в этот кусок дерьма не попадется. С таким же успехом я мог бросить его в лесу. Никто не просил меня разыгрывать великого ученого.

Никто не запрещал мне уехать. До зимы превращение в волка мне не грозит, а до того времени я волен идти куда хочется. Хоть обратно домой. Вот только дом теперь был для меня просто местом, где стоял в гараже мой черный «мустанг». Я чувствовал себя там точно таким же чужаком, как и здесь, в компании волков Бека.

Мне вспомнилась искренняя улыбка Грейс. И вера Сэма в мою теорию. И то, что Грейс до сих пор жива благодаря мне. У меня снова появилась цель в жизни, и в этом было что-то смутно волнующее.

Я слизнул с порезанной ладони кровь, наклонился и подобрал разорванный силок.

Сообщение двадцатое: «Зря ты не берешь трубку».

5

ГРЕЙС

Я наблюдала за ним.

Я лежала в сырых кустах, подобрав под себя хвост, взвинченная и настороженная, но не могла отвести от него взгляда. Солнце клонилось к горизонту, вызолачивая листву с изнанки, а он все стоял и стоял. Его крики и собственная зачарованность вызывали у меня дрожь. Я положила морду на передние лапы, прижала уши к голове. Ветер доносил его замах. Он был мне знаком. Каждая частица моего тела знала его.

Я хотела, чтобы меня нашли.

И хотела бежать прочь.

Его голос то отдалялся, то снова приближался. Временами он отходил так далеко, что я почти переставала его слышать. Я приподнималась в своем убежище, размышляя, не двинуться ли на голос. Потом птицы снова затихали при его приближении.

И я поспешно ныряла в заросли, скрывавшие меня. Каждым разом он заходил все дальше и дальше.

В промежутки между его уходом и возвращением становились все продолжительнее. А во мне росло беспокойство.

Может, пойти за ним?

Он возвратился снова после долгого периода почти полной тишины. На этот раз он подобрался совсем близко, и я могла видеть его из своего убежища, где лежала, незримая и неподвижная. На миг показалось, что он заметил меня, но его взгляд был устремлен на какой-то более далекий объект. При виде его глаз в брюхе засосало от нерешительности. Что-то внутри напряглось и перекатилось, рождая ноющую боль. Он рупором приложил ко рту руки и закричал.

Если бы я поднялась, он непременно увидел бы меня. Желание быть увиденной, приблизиться к нему было настолько сильным, что я негромко заскулила. Я почти догадывалась, чего он хочет. Я почти догадывалась…

— Грейс!

Это слово пронзило меня.

Он все еще меня не видел. Просто звал в пустоту и ждал хоть какого-нибудь отклика.

Мне было очень страшно. Инстинкты прижимали тело к земле. «Грейс». Это слово снова и снова звучало внутри меня, с каждым повтором утрачивая остатки смысла.

Он развернулся, понурив голову, и медленно побрел прочь, навстречу косым лучам солнца на границе леса. Меня охватило нечто похожее на панику. «Грейс». Слово постепенно ускользало. Я чувствовала себя потерянной. Я…

Я поднялась. Если он обернется, то не может не увидеть меня, темно-серую тень на фоне черных деревьев. Нужно, чтобы он остался. Может быть, тогда это ужасное ощущение где-то внутри отпустит? Я стояла, открытая всем взглядам, совсем близко к нему, и от осознания этого у меня подкашивались мим.

Только бы он обернулся.

Но он не обернулся. Он уходил все дальше и дальше, унося с собой нечто, утраченное мною, отбирая у меня значение того слова — «Грейс», — и даже не подозревал, как близко ко мне подошел.

А я осталась молча смотреть, как он удаляется от меня.

6

СЭМ

Мне приходилось жить в зоне боевых действий.

Когда я свернул на подъездную дорожку, ведущую к дому, на машину обрушилась ударная волна музыки. Воздух вокруг дома содрогался от мощных басовых нот, все здание превратилось в один мощный динамик. Ближайшие соседи жили в многих акрах от нас, поэтому от симптомов заболевания под названием Коул Сен-Клер они были избавлены. Присутствие Коула было таким всеобъемлющим, что в четырех стенах ему становилось тесно. Оно выплескивалось из окон, рвалось из колонок стереосистемы, взрывалось внезапным криком посреди ночи. Даже лишившись сцены, он все равно продолжал оставаться рок-звездой.

С тех пор как Коул поселился в доме Бека — нет, в моем доме, — он превратил его в какую-то инопланетную территорию. Такое впечатление, что он против воли крушил все, его окружающее; хаос был побочным эффектом самого его существования. Он раскидывал коробки от компакт-дисков по полу в гостиной, оставлял телевизор включенным на рекламном канале, бросал на плите сковороды с намертво пригоревшими ошметками чего-то липкого. Пол в коридоре первого этажа был испещрен глубокими выбоинами и отметинами когтей, которые вели из комнаты Коула в ванную и обратно, этакий волчий алфавит. Он зачем-то вытаскивал из буфета все стаканы и выстраивал их по размеру на кухонном столе, оставляя все дверцы шкафчиков открытыми нараспашку; десятками смотрел старые фильмы, а перемотанные до середины кассеты бросал прямо на полу перед видеомагнитофоном, который выкопал где-то в подвале.

Когда я впервые пришел домой и увидел ужасный разгром, то испугался, что сам все это натворил. Мне понадобилось несколько недель, чтобы понять: я тут совершенно пи при чем. Дело было в Колуле. И никого, кроме себя самого, Коул в расчет не брал.

Я вылез из машины и двинулся к дому. Задерживаться там надолго я не собирался, поэтому о музыке можно было не беспокоиться. Прежде чем вернуться в лес, я хотел взять кое-какие вещи. Фонарик. Бенадрил. Проволочную клетку из гаража.