Превращение, стр. 10

— Вот именно, — произнесла Изабел, однако взгляд ее был устремлен на Грейс, а не на Джона. — Я слышала, полицейские могут отслеживать ай-пи адреса, или как это там называется. Так что они могут определить, из какой местности оно послано. Например, прямо отсюда, из Мерси-Фоллз.

— Но если его отправили из интернет-кафе в каком-нибудь большом городе вроде Дулута или Миннеаполиса, толку от этого не будет практически никакого, — со значением произнесла Грейс.

— Не знаю, хочу ли я, чтобы Оливию приволокли домой на аркане, — перебил ее Джон. — Ей уже почти восемнадцать, и она не глупышка. Мне ее не хватает, но если она уехала, то сделала это не с бухты-барахты.

Мы как по команде воззрились на него; впрочем, думаю, каждый по своей причине. Я подумал, насколько понимающим и бескорыстным человеком нужно быть, чтобы так говорить, пусть даже ему известны не все факты. Во взгляде Изабел читалось нечто более напоминающее «ты что, совсем идиот?». Грейс смотрела с восхищением.

— Ты хороший брат, — сказала Грейс.

Джон уткнулся в свою чашку.

— Ну, насчет этого не знаю. Ладно, пойду я. Мне нужно в школу.

— В субботу?

— У меня семинар, — пояснил Джон. — Дополнительные занятия. Законный повод свалить из дома. — Он выбрался из кабинки и вытащил из кармана несколько долларовых бумажек. — Отдадите официантке, ладно?

— Угу, — пообещала Грейс. — Увидимся?

Джон кивнул и вышел. Не успел он скрыться за дверью, как Изабел плюхнулась на середину сиденья напротив Грейс.

— Да, Грейс, я и не подозревала, что у тебя совсем нет мозгов, — покачала она головой. — Надо же было додуматься до такой глупости!

Формулировку на ее месте я бы несколько смягчил, однако суть моих мыслей она отражала вполне верно.

— Да ну, — отмахнулась Грейс. — Я послала письмо, когда в прошлый раз была в Дулуте. Хотела дать им хоть какую-то надежду. И потом, я подумала, что полицейские не станут так рыть носом землю, если будут думать, что это практически законный побег, а не возможное похищение или убийство. Видите, я как раз включила мозги.

Изабел вытряхнула на ладонь немного мюсли.

— В общем, я считаю, что нечего тебе лезть в это дело. Сэм, скажи ей, чтобы не лезла.

Вся эта затея мне тоже не слишком нравилась, однако же я сказал:

— Грейс — большая умница.

— Грейс — большая умница, — сообщила Грейс Изабел.

— Как правило, — добавил я.

— Может, стоит ему рассказать, — произнесла Грейс.

Мы с Изабел вытаращились на нее.

— А что? Он же ее брат. Он любит ее и хочет ей добра. И потом, не понимаю, к чему такая секретность, если это все какой-то научный эксперимент. Да, обычные люди точно воспримут это плохо. Но родные-то? Думаю, им будет проще это принять, если объяснение лежит в области логики, а не сверхъестественного.

Я даже дар речи потерял, такой ужас вызвала у меня эта идея. Сам не знаю, отчего моя реакция оказалась настолько сильной.

— Сэм, — произнесла Изабел, и я очнулся, обнаружив, что все так же сижу в кафе и потираю исполосованное шрамами запястье.

Изабел взглянула на Грейс.

— Грейс, более дурацкой идеи я в жизни своей не слышала. Если, конечно, ты не хочешь, чтобы из Оливии сделали подопытного кролика. И потом, Джон явно слишком на взводе, чтобы спокойно воспринять всю концепцию.

Этот довод показался мне разумным.

— Не думаю, что он подходящая кандидатура для таких откровений, Грейс, — кивнул я.

— Но Изабел же ты рассказал!

— У нас не было иного выхода, — произнес я, прежде чем Изабел успела напустить на себя самодовольный вид. — Она и так почти обо всем уже догадалась сама. Думаю, это как раз тот случай, когда меньше знаешь — крепче спишь.

Грейс сделала непроницаемое лицо; это значило, что она в раздражении, поэтому я добавил:

— Но я все равно считаю, что ты большая умница. Как правило.

— Как правило, — повторила за мной Изабел. — Пойду-ка я отсюда, пока окончательно не прилипла к сиденью.

— Изабел, — сказал я; она уже поднялась, но застыла на месте и посмотрела на меня странным взглядом, как будто я никогда прежде не называл ее по имени. — Я хочу его похоронить. Волка. Может, даже сегодня, если земля не замерзшая.

— Можешь не спешить, — усмехнулась Изабел. — Он никуда не убежит.

Грейс склонилась ко мне, и меня снова обдало запахом смерти. Я пожалел, что не рассмотрел снимок в телефоне Изабел повнимательнее. Мне очень хотелось, чтобы причина смерти волка была более очевидной. Тайнами я был сыт по горло.

8

Я был человеком.

На следующий день после того, как я похоронил волка, ударили холода. Мартовская миннесотская погода снова продемонстрировала себя во всей своей переменчивой красе: сегодня у нас может быть за тридцать, а завтра хорошо если двенадцать-тринадцать градусов. [2]Просто поразительно, как тепло кажется в тридцать два градуса после того, как два месяца градусник не показывал выше десяти. Мне никогда не приходилось переносить такую стужу в человеческой шкуре. Стоял пронизывающий холод, и весна казалась невообразимо далекой. Если бы не ярко-алые грозди ягод на ветках падубов, в мире не осталось бы цветных пятен. Дыхание клубами стыло под носом, глаза слезились от холода. Воздух пах так, как будто я волк, однако же я им не был.

Эта мысль окрыляла и ранила меня одновременно.

За целый день в книжном магазине побывало всего два человека. Я задумался, чем бы заняться после работы. Обыкновенно, когда смена кончалась раньше, чем Грейс приходила из школы, я устраивался на втором этаже с какой-нибудь книжкой, лишь бы не возвращаться в пустой дом Брисбенов. Без нее он был всего лишь местом, где я ждал ее, баюкая тупую боль в груди.

Сегодня боль увязалась за мной на работу. Я уже написал песню, вернее, отрывок.

Скорее, это лишь надежда на песню. Моя смена подходила к концу, а Грейс сегодня училась допоздна, так что я притулился за прилавком с томиком Ретке, однако сейчас мое внимание занимали кружащиеся за окном снежинки, а не слова поэта.

Я опустил глаза, посмотрел на свои пальцы, держащие книгу, — бесценные сокровища! — и мне стало стыдно за смутную тоску, не дававшую мне покоя.

Стрелки часов подползли к пяти. В это время я обыкновенно запирал главный вход, вешал на дверь табличку «Закрыто» и через служебный вход шел к своему «фольксвагену».

Но на сей раз я не стал этого делать. Запер заднюю дверь, взял гитару в чехле и вышел через главный вход, едва не поскользнувшись на обледенелом пороге. Я натянул шапочку, которую купила мне Грейс в бесплодной попытке защитить меня от холода, но при этом добавить сексуальности моему внешнему виду. Выйдя, я остановился посреди тротуара и стал смотреть, как на пустынную улицу падают снежинки. Повсюду вокруг, точно грязные скульптуры, высились слежавшиеся снежные сугробы. Сосульки придавали витринам магазинов сходство с зубастыми улыбками.

От холода слезились глаза. Я протянул руку; снежинки садились на ладонь и таяли на коже.

Это была какая-то ненастоящая жизнь. Я как будто наблюдал за ней из окна. Или смотрел по телевизору. Я не помнил даже, когда не прятался от всего этого.