Премьера без репетиций, стр. 16
– Да-да, я помню… Продолжайте, пан Кравец.
– Что продолжать? Собственно, ничего особенного. Шастал по деревне, иконы малевал, ходил к дочке лесного объездчика. Запрос о нем, как вы знаете, я с Ровенем передал. Но информации герр Ланге пока не прислал. Вот и все на данный момент.
Кравец ждал вопросов. Барковский на него не смотрел.
– Информации нет, – повторил Кравец. – Но кое-что мне не нравится.
– «Кое-что» – это лирика, пан Кравец.
– Несколько моментов пан пулковник, – заторопился Кравец. – Прежде всего настораживает его появление. Вдруг и ниоткуда.
– Это ни о чем не говорит. У вас есть более серьезные сомнения?
– Ирония пана пулковника неуместна, – набычился Кравец. – Именно мне поручено отвечать за безопасность группы. И если мы действуем успешно, то в этом есть и моя заслуга…
Барковский достал сигару, раскурил ее.
– Не будьте таким обидчивым, пан Кравец… – Изящным жестом он чуть оторвал сигарный дым от лица. – Мы все делаем общее дело. Вам, как нашему Аргусу, необходимо быть всегда начеку, и сомнения, видимо, полезны. Не так ли?
– Совпадения меня беспокоят.
– Совпадения? Что вы имеете в виду?
– Вспомните. После появления этого «племянника» в деревне мы натыкаемся на засаду у шоссе. Судя по всему, слух о документах был раздут с определенной целью.
– И цель – ликвидация группы? Но как же мальчишка связан с этим? Не от него же шла информация? Тогда, как я помню, его здесь не было,
– Не было. Но не в этом дело. Совершенно неожиданно НКВД появляется в вашей усадьбе. Это прямое указание на то, что они знают, что вы – это вы. А не странно ли, что этот лайдак попал в церковь в ту же ночь, когда поставлена засада в имении? А в церкви-то тайник был!
– Может, поп проболтался? – предположил Барковский.
– Иезус Мария! – скорчил гримасу Кравец. – Пан пулковник сам же просил договориться с попом, чтоб он молчал. Мы с Чеславом и договорились. Из трясины не поговоришь.
– Ясно. Что еще?
– Еще? Обратите внимание. Обхаживал он именно ту девицу, которую ваш телохранитель в жены себе присмотрел. А ее отец, как вам известно, знает лучше Чеслава все безопасные проходы на болоте. И НКВД уже приходило к нему. Эффект, правда, тот же самый, что и у нас. Но, может, этот парень обходными путями пытался его завербовать?
– Так, – произнес Барковский, – но и это, очевидно, еще не все?
– Да, не все. А как расценить то, что он у всех искал пути за кордон? Зачем?
– Давайте, пан Кравец, на этом временно остановим ваш анализ. Не кажется ли вам, что слишком он молод для НКВД?
– Молод? – фыркнул Кравец. – Агенты разведки редко доживают до старости. Издержки профессии.
– Верно… Значит, вы, хранитель нашего спокойствия, уверены, что новый знакомый – агент НКВД?
– Да!
– Спасибо, пан Кравец. Вы свободны. Я подумаю….
Барковский не стал спрашивать о предложениях Кравца. Своим «да» тот сказал все. В его понимании это означало одно: надо убирать. Или как это он там сказал: «договориться о молчании?..»
20 октября 1939 год
6.00. РОВЕНЬКИ
– Когда появились? – Рябов застегивался на ходу и постепенно просыпался. Было рано, только светало. В мокром, полупризрачном свете едва угадывались невысокие соломенные крыши деревенских изб. А над ними гордо возвышались стройные башни костела.
– Минут десять назад, – ответил молоденький боец.
– Вас не заметили?
– Никак нет, – отчеканил красноармеец.
– Такие, значит, дела. Ясно, – твердо произнес Рябов.
Сказал по привычке. На самом деле никакой ясности не было. Вот уж действительно не везет. Полтора часа назад Астахов разрешил Рябову, который от усталости уже едва держался на ногах, отдохнуть в деревушке, а сам поехал проверить засаду недалеко от Темной рощи, у развилки. Там тоже могли появиться гости, о которых предупреждала шифровка… Вот-вот должен назад вернуться. А тут…
Коломиец уже ждал их. Рябов опустился рядом с ним на холодный брезент, молча взял бинокль и, приникнув к окулярам, осмотрел окрестности. Ничего, кроме белесой дымки да едва черневшей полоски болотной травы.
Как и тогда, на шоссе, темные фигуры из болота появились неожиданно. Они выглядели сквозь линзы бинокля чем-то нереальным, призрачным. Даже шаги их казались замедленными.
– Кто из них Фауст? – Петр Николаевич едва слышно скомандовал. – Огня не открывать. Брать тихо.
Фигуры уже растеряли свою бестелесность и, стали вполне объемными. Оставалось только захлопнуть ловушку. И Рябов дал знак. Атаковали безмолвно, неожиданно для болотных гостей.
Дрались ножами, прикладами, кулаками. Зло, сжав зубы, натужно хрипя и скользя по мокрой податливой земле. Петр Николаевич поначалу остался как-то не у дел. Вокруг шла ожесточенная борьба. А перед ним никого не оказалось. Но вот он заметил, что наш боец, застонав, согнулся от боли, его противник замахнулся, чтобы добить раненого. Рябов подскочил вовремя. Резко, вложив всю силу, ударил врага рукояткой пистолета по затылку. Покатилась по земле, странно переваливаясь, фуражка, пару раз мелькнув белым пятном большой кокарды. Сбоку сильно съездили по ребрам. Рябов захрипел и, развернувшись, вцепился в противника, пытаясь заломить ему руки. Но тот рванулся и неожиданно боднул Рябова головой в лицо. Во рту появился медный привкус крови. Но контроля над собой Петр Николаевич не потерял. Присев, он рванул противника на себя, тяжело бросив его на землю.
Кто-то сильно толкнул его в грудь. Падая, он ударился головой о булыжник…
Сознание вернулось через несколько секунд. Клубок темных фигур откатился в сторону. Он видел всех чуть со стороны. Голова ныла, в ушах стоял звон.
Рябов поднялся, постепенно приходя в себя, потянул за шнур выбитый из рук пистолет. Что же его так удивляет? Тишина! То есть не совсем полная тишина – стоны, вскрики и мат были слышны отчетливо. Но никто не стрелял. Ладно, они сами не стреляли, чтобы попытаться взять болотных «гостей» живыми и не спугнуть возможную подмогу. А те почему?
Но тут Рябов отвлекся от этих размышлений. Кто-то, судя по шинели и фуражке, свой, но почему-то с немецким автоматом, вырвался из толпы и метнулся в сторону. «Куда из боя, паскуда!»
…Схватка закончилась. Все вдруг устало остановились и стали приводить себя в порядок, вяло перебрасываясь фразами. Лишь один, в короткой куртке, перекатывался посередине поляны, громко стонал, выдавливая из себя вместе с именем святой девы самые грязные ругательства. На поляне остались стоять только свои. Кто-то, долговязый, в солдатской шинели, лежал поодаль. Рябов подошел, повернул его лицом вверх. Это был парнишка, что разбудил его всего двадцать минут назад. Петр Николаевич попытался нащупать у него пульс…
Подошел Коломиец. Он ждал распоряжений.
– Раненых немедленно отправить в госпиталь. Что болото?
– Движения не замечено. Все секреты целы.
– Пленные?
– Один.
– Этот, что ли? – Рябов кивнул на того, что минуту назад катался по земле и которому сейчас пытались делать перевязку. Однако было ясно – долго он не протянет. – Что же, всех поубивали?
– Нет! – ответил Коломиец. – Одного просто не хватает.
И тут Рябов понял, кто это был в нашей шинели, с немецким автоматом на шее, что метнулся в сторону села. Так вот почему они, подлецы, не стреляли, а ножами работали. Вывести им надо было его. И время растянуть. Все Барковский рассчитал. И людей своих положил ради одного. Надо спешить. За несколько минут не мог далеко уйти.
– Вот что, Коломиец. Быстро! Несколько человек здесь оставь. Остальные за мной!
Рябов выхватил пистолет и кинулся к деревне.
– Цепкой, цепкой давай… – распорядился Петр Николаевич, помахивая пистолетом, – во все закутки смотри. В нашей форме он… Живым брать…
Показались первые хаты. И вдруг все заметили прихрамывающую фигуру, которая метнулась за один из домов. Рябов выстрелил, стараясь попасть по ногам, и кинулся к дому.