Все люди – хорошие, стр. 4

Ираида вернулась задумчивая, Егор не вернулся вовсе, ушел домой. Обсуждение достоинств ее сына не прервалось ни на минуту. Косвенная виновница переполоха на это обсуждение внимания не обращала. Только буркнула: не родись красивой, а родись счастливой. Минут через десять многочисленные истории из жизни на тему красоты вообще и влияния вышеозначенной красоты на судьбу в частности ей, видимо, надоели. Наташка была приглашена прогуляться по отделению для конфиденциальной беседы. Первый вопрос ее почти напугал.

– У тебя деньги есть?

– Да, рублей триста, я вчера днем тысячу брала, за продуктами ходила. Сдача, – стараясь не глядеть на Ираиду, сказала она.

– Это хорошо. Значица так, как говорил незабвенный Глеб Жеглов. Завтра нас с тобой выписывают. Я тебе дам адрес. Это за городом, не бойся, не далеко. Мои друзья недавно достроили дом. До этого в квартире жили, и Люська, хозяйка, все сама успевала. И по хозяйству, и готовить, и с парнем заниматься. А в доме не успевает – два этажа плюс подвал и зимний сад на чердаке. Она уже этот дом чуть не матом кроет, тяжело в одни руки. Ей помощница по хозяйству нужна. У тебя, конечно, ни специальных навыков, ни рекомендаций, однако, я думаю, полы помыть и картошку почистить – это ты сумеешь. Я ей позвоню, про тебя предупрежу. Жить там же будешь, зарплату тебе, какую-никакую, платить будут. На первое время сойдет, а там посмотрим, что с тобой делать. С детьми нормально общаешься?

– Не знаю, не приходилось как-то… А сколько лет детям? – спросила Наташка.

– Детям… Не бойся, Мери Поппинс, там одно дитя. Андрюшка во втором классе учится. Да я не думаю, что у тебя с ним до общения дело дойдет. Завтраком покормишь, проверишь, чтоб шапку надел. Люська до педагогического процесса никого не допускает. Только вот… Дело какое… Ты, в общем, не обижайся, но если начередишь там чего – спрос с меня будет. Так что не подведи.

Утром, до обхода, Наташка занялась инвентаризацией. Подсчитывать оказалось нечего. То есть совсем. Нижнее белье в одном экземпляре, старенькие джинсы, которые она носила уже несколько лет, серая куртка с капюшоном – зимой и летом одним цветом, немодный свитерок-лапша из секонд-хенда и утепленные кроссовки. Денег – триста пятьдесят четыре рубля восемьдесят копеек. Телефон, черно-белая «Нокия», раздолбанная десятком предыдущих владельцев до полного непотребства, остался дома. В смысле – у Маратика. Она просто не успела его схватить, когда убегала. Адрес-то Ираида ей дала, но если ей действительно менять место жительства и работу, то надо зайти домой – то есть к Маратику, – и попытаться выручить свои вещи. Хотя бы одежду.

Глава 2

Вчерашняя оттепель подразнила-подразнила да и закончилась. Весной на улице уже не пахло. В принципе рано, начало февраля. Но так хочется… Отчаянно оскальзываясь, Наташка выбралась за ворота больницы и задумалась. Как ни крути, надо искать Маратика. Наиболее вероятное местонахождение ее, теперь уже бывшего, гражданского мужа и работодателя – базар, Центральный рынок. Там, в маленьком прокуренном кафе, хозяева торговых точек и проводили время за бесконечными партиями в нарды. Всю эту компанию пестрой назвать было трудно: горбоносые, черноволосые мужчины, все как один – выходцы из одной северокавказской страны, говорили на быстром гортанном наречии, обильно приправляя его интернациональным матом, носили исключительно русские имена, не имеющие ничего общего с записями в их паспортах. С незнакомыми вели себя преувеличенно цивилизованно, но Наташка знала, что ей придется простоять рядом с их столиком, всегда одним и тем же, минут двадцать, не меньше, прежде чем кто-то из них обратит на нее внимание. Давным-давно она по глупости сунулась что-то спросить у членов этого мужского клуба, заговорила первая. Никто из них не отреагировал. Никто, кроме Маратика, к которому, собственно, она и обращалась. Тот и отреагировал – встал и влепил Наташке звонкую пощечину. Не больно. Зато дома… Эх, да что там вспоминать.

Сейчас она стояла молча, хотя Маратика за столом не наблюдалось. Ждала – может, скажут, где его искать. И действительно, десяти минут не прошло, смилостивились:

– Чего стоишь? Домой иди, дома он, – сказал Саша, которого на самом деле звали как-то по-другому, сложно.

Это было хуже всего. Если бы он был где-нибудь в другом месте, где-нибудь на людях, – возможно, проблему удалось бы урегулировать миром, без ущерба для здоровья. Она пошла как на каторгу, еле переставляя ноги. На полпути ее вдруг охватило странное, неизвестное ранее чувство. В голове стучало, без конца повторяясь: нет – так нет, нет – так нет. Она остановилась, впервые в жизни смутно жалея, что не курит, даже не пробовала никогда. Вот бы сейчас закурить и спокойно подумать. Кажется, она злится. Причем злится, кажется, на себя. Чего она трусит? Раньше было чего бояться, раньше она боялась потерять дом, мужа, работу, семью. Все в одном флаконе. А теперь-то чего? Будет ли у нее новая жизнь в чужом доме, среди чужих людей, и какой она, эта самая жизнь, будет, если все получится, – это не важно. Все, что было до сегодняшнего дня, и хорошее, и плохое, закончилось. Если бы Наташке сказали, что ничего по-настоящему хорошего у нее до сих пор не было, – она бы не поверила. Теперь у нее будет другая жизнь. Он не оставил ей выбора. И нечего бояться, подумаешь, пришла трусы свои забрать. Уж на это она как-нибудь заработала. Худо-бедно.

Знакомая дверь показалась Наташке какой-то особенно обшарпанной. Интересно, почему она раньше этого не замечала? Наверное, потому, что дом есть дом, а какой – это не обсуждается.

Она позвонила раз, другой. За дверью обнаружилось неторопливое движение. Наташка бессознательным жестом сунула руки в карманы куртки. Дверь открылась, на пороге стоял Маратик. Невысокий, ростом едва ли выше нее, взлохмаченный, в наспех накинутом на голое тело любимом бордовом халате, он смотрел на нее с удивлением. Не ожидал. Еще бы, проучил прошлый раз от всей щедрой кавказской души. Наташка стояла на пороге решительная, такой ее Маратик никогда не видел. Оба молчали. Наконец он очнулся:

– Зачем пришла? Я тебе русским языком сказал!

Маратик справедливо гордился своим русским языком – из всей своей базарной тусовки он один говорил без акцента. Ну, почти.

– За своими вещами, – неожиданно твердо ответила Наташка.

– Здесь твоего ничего нет! – разгневанно взвизгнул он.

Она не успела ничего сказать, из глубины квартиры донесся женский голос:

– Котик, кто там?

Он нашел себе другую, оказывается. А она-то голову ломала, за что это он на нее насыпался. Искала, в чем виновата, перебирала день по минутам… Вот дурочка. Просто другая женщина. На секунду Наташке стало интересно: а какая она, эта другая? Красивая или как она, Наташка? Молодая или еще моложе? Маратик как-то обмолвился, что у них предпочитают совсем молодых, лет шестнадцати. Да не все ли равно, опомнилась она. За одеждой своей пришла, вот об этом и думать надо.

– Это твоя бывшая, да? За барахлом своим приперлась, да? Пусть забирает и уматывает отсюда, да, котик? А то выбрасывай тут за ней мусор всякий, да?

Девушка, девчонка еще совсем, была маленькая, белобрысенькая, голубоглазенькая. Зато бюст у нее был совсем не детский. По всем параметрам Наташкины шмотки ей бы не подошли. Ну и хорошо, подумала Наташка, а то еще и не отдали бы. В квартиру ее никто не пустил. Белобрысенькая справилась за пять минут, выставила за порог два пакета с логотипом супермаркета, в котором Наташка работала уборщицей.

– Страшная какая! Прямо Баба-Яга! Бедный котик, как ты с ней жил? – донеслось из-за закрывшейся двери.

Дальше Наташка слушать не стала, подхватила пакеты и понеслась вниз по лестнице. Только внизу ощутила, что саднят ладони. Поставила ношу на снег и поднесла руки к лицу – ее короткие ногти оставили на коже красные полумесяцы. Это она руки в карманы засунула, чтобы показать, что не боится, вспомнила Наташка. И провела бывшего благоверного, он тоже решил, что она не боится. И не ударил. Может, конечно, новой сожительницы постеснялся.