Обратной дороги нет, стр. 6
— Я к тому говорю, что здесь немцы могут засаду устроить, — повторил Гонта настойчиво. — Ванченко-то здесь ранило…
— Вот и обеспечьте охранение!
Голос у майора был негромкий, ровный, без каких-либо командирских интонаций, однако такому голосу невозможно было не подчиниться.
Гонта пожал обтянутыми кожаной курткой покатыми мощными плечами, брови его, сросшиеся и всегда нахмуренные, сцепились ещё плотнее.
5
Телеги расположились неподалёку от подбитого танка.
Когда-то это был скоростной БТ-7, красивая, лёгкая машина, из тех, что москвичи привыкли видеть на довоенных парадах.
В один из летних дней сорок первого года отчаянно выбежал этот танк навстречу иной военной эпохе — эпохе двухвершковой лобовой брони и кумулятивных снарядов. Сильным взрывом сорвало башенку и бросило на корму. Сквозь оплавленную дыру в переднем скосе была видна выгоревшая внутренность танка. Одна из гусениц лежала на земле, и сквозь траки тянулись к небу стебли мятлика и белоуса.
Топорков, холодный, сдержанный Топорков, повёл себя странно: прижался к шершавой броне и погладил её ладонью. Танк давно выстыл, он утерял под дождями и ветром сложный, живой запах машины, но Топорков, стоя рядом, раздул ноздри и вдохнул воздух.
Обернувшись, майор встретился глазами с подрывником в каске и устыдился своего порыва, нахмурился.
— С ними я в Испании воевал, — сказал он.
Не каждый мог понять то, что переживал он, Топорков. Но Миронов, старшина-сверхсрочник, служака с белым подворотничком, понял. Он подошёл к танку, сказал:
— Молодость это и моя тоже, товарищ майор. Жалко!.. — И добавил потише: — Мы здесь только двое кадровых. Так что полагайтесь, я дисциплину соображаю.
Наступила ночь. Лёвушкин, лёжа на плащ-палатке и покусывая травинку, спрашивал у Берковича с ленивой, немного кокетливой самоуверенностью человека, который и вблизи врага способен сохранять спокойствие и думать о постороннем.
— Скажи, парикмахер, у тебя карандашика, случайно, нет?
— Нет. А зачем тебе? Почта не работает.
— Стишки сочинил. Про любовь. Хочу записать. Как ты думаешь, ничего? «Пусть сердце живей бьётся, пусть в жилах льётся кровь, живи, пока живётся, да здравствует любовь!»
— Вроде где-то слышал. Сам сочинил?
— А ничего стишки?
— Не знаю, — ответил Беркович. — Как ты думаешь, мог я стихами интересоваться, имея на руках пять душ детей? — И добавил: — Для Галки стихи?
— Ну уж! — насупился разведчик. — Слушай, а ты чего с нами напросился?
— Мы же в Кочетовский отряд, так это мимо Чернокоровичей, — сказал парикмахер. — А в Чернокоровичах дом тёщи. Может, она знает, что стало с Маней и детьми.
Лёвушкин присвистнул:
— Думаешь, прогуляемся и вернёмся?
— Нет, — покачал головой Беркович. — Не думаю. Но надоело стричь ваши головы…
А Топорков сидел у маленького, осторожного костерка и рассматривал протёртую на сгибах немецкую карту. Странно было видеть на ней транскрибированные на чужой язык, длинные, как воинские эшелоны, названия: «Kotschetoffka», «Tshiernokoroffitsci»… Изучив карту, Топорков достал из планшетки карандаш, блокнотик и вывел на листке несколько слов.
6
Андреев был в охранении; в своём дождевичке он стоял под деревом, как охотник в засаде, ничем не выдавая себя.
Хрустнула ветка, затрещала сойка — будто кто-то принялся ломать сосенку, — и Андреев насторожился, приподнял винтовку. Заметил фигуру, молодо и легко идущую через лес. Седые щётки бровей у Андреева поползли вверх.
На опушку вышла медсестра Галина. В распахнутом ватнике, с плотно набитой противогазной сумкой через плечо она проскочила мимо Андреева, направляясь к танку.
Старик покачал головой.
Майор оторвался от блокнота. Над ним стояла медсестра Галина. Блики пламени скользили по её лицу.
Майор встал, одёрнул шинель. Бертолет, который тщетно пытался справиться с портянками, испуганно и радостно смотрел на медсестру.
— Я решила пойти с вами, — выпалила Галина заученно. — Отпросилась. Без медицинской помощи вам не обойтись. И на разведку мне легче!
— Это совершенно невозможно, — сухо сказал Топорков.
Он стоял тонкий и прямой, как гвоздь, вбитый в пригорок.
Непонятный он был Галине человек, замкнутый внутри на какой-то хитрый замочек, — не то что остальные партизаны.
Галина в растерянности перевела взгляд на товарищей. Бертолет склонил голову, скрылся за стальным ободом каски. Лёвушкин, ухмыляясь, принялся постругивать финским ножом палочку, а Степан — тот достал гигантских размеров парашютного шёлка тряпицу и высморкался, отчего получился звук совершенно неожиданный — как если бы вдруг просолировал тромбон. Миронов застыл в ожидании.
— Товарищ Топорков! — дрогнула Галина. — Я вам обузой не буду! — И перевела взгляд на стёртые ноги Бертолета, как-то безжизненно лежавшие на траве.
Нет ничего более жалостного, чем вид человека в каске и при оружии, открывшего пергаментную слабость ног. Разувшись, солдат как бы лишается ореола военной неуязвимости и переводит себя в слабое сословие штатских.
— Это решительно невозможно, — повторил Топорков.
Глаза у Галины вспыхнули, и светлое её, не отягощённое морщинками личико исказила гримаса. О, это была партизанская девица, из незнакомого майору племени.
— Эх, товарищ майор, — сказала Галина. — Не хотите подвергать меня риску? А откуда вы знаете, что нам можно и что нельзя? За аусвайсами к немецким офицерам можно ходить, да? И на явки?.. Я в отряд девчонкой пришла: здесь теперь вся моя жизнь, и молодость, и старость, всё… Буду с вами! Уцелеем — хорошо, а нет — вы не ответчик. А своё дело я буду здесь делать, помогать вам буду. — От волнения она начала заикаться: и давний бомбовый удар, нанёсший контузию хрупкому, стройному телу, долетел вдруг до Топоркова — пахнуло гарью и болью.
Слиняло ироническое выражение на лице Лёвушкина, он во все глаза смотрел на медсестру. Замер и Бертолет.
Топорков пожевал сухими губами и ушёл во мрак, к Гонте, который пристроился на сене поодаль от танка.
Пулемётчик набивал ленту патронами, которые он, как семечки, доставал из необъятных карманов кожаной куртки. Действовал он ловко, на ощупь.
— Скажите, Гонта, вас удивило бы, если бы в группе оказалась медсестра? — спросил майор.
— Галка? Что, пришла? Тю, контуженая! Из-за взрывника этого.
И Гонта неодобрительно покачал своей крепкой темноволосой головой.
Когда Топорков вернулся, медсестра, склонившись над Бертолетом, перевязывала ему ногу. Рядом стояла раскрытая сумка противогаза и склянка с риванолом.
Галина встревоженно смотрела на Топоркова.
Две несмелые морщинки тронули узкие губы майора у самых их уголков. Он словно бы заново осваивал нехитрую мимику улыбки.
— Что вы так смотрите? — спросил майор. — Живых мумий не видели?.. Какое вам выдать оружие? Автомат?
7
Низкорослые партизанские лошадки с бочкообразными боками протащили первую телегу мимо танка.
Было ещё сумрачно. Полосы тумана плавали между чёрными кустами, небо обозначилось синевой. Проскрежетали ржавыми голосами злодейки-сойки.
— Пойдёте с первой телегой, — сказал Топорков Гонте.
— А вы?
— Буду в прикрытии, сзади.
Вновь недоверчиво сверкнули прищуренные глаза Гонты.
— Противника надо ждать спереду. — И Гонта, не дожидаясь ответа, ушёл.
Топорков проводил взглядом обоз. Весело махнули хвостами две заводные лошадки, привязанные к последней телеге, и Топорков остался один.
Он не спеша прошёлся вокруг танка, цепко осматривая землю и кустарник, как будто снова что-то искал. Длинный, на длинных ногах, со склонённой головой, он был похож на идущего за плугом грача.
Ничего не найдя на земле, майор приступил к танку.