Человек со свинцовым чревом, стр. 26

— В Женеве наблюдали огненный шар, который взорвался в воздухе и растворился, и все свидетели этого события почувствовали, как задрожала земля, и услышали сильный шум. Когда яркий свет этого феномена погас, мои друзья погрузились в темноту.

— Философская сказка! — ответил Семакгюс. — Ваши кальвинисты — настоящие хвастуны… Они бы еще вообразили наступление ночи средь бела дня!

Месье де Ноблекур с задумчивым видом покачал головой:

— Иногда в слишком большой ясности кроется ошибка. Что касается нашего дела, я бы посоветовал месье комиссару не слишком верить своим глазам и попытаться понять, что может скрываться за видимым. Настоящее — дитя прошлого, и всегда нужно разобраться в прошлом участников драмы, узнать, кто они на самом деле, кем хотят казаться, что они о себе говорят и что хотят, чтобы о них думали.

На этих мудрых словах они расстались. Для только что начавшего выздоравливать Ноблекура вечер был очень утомительным. Николя вышел проводить своих друзей. Он был рад видеть, что Лаборд и Семакгюс уже подружились. Эти два человека, такие разные по своему происхождению, возрасту и положению, для Николя были одинаково дороги. Первый камердинер короля предложил доктору довезти его до Вожирара в своей карете. Он пропустил его вперед, а сам обернулся к Николя и прошептал ему на ухо:

— Мадам де Помпадур желает видеть вас завтра в своем замке в Шуази. Вас будут ждать в три часа пополудни. Удачи, мой друг.

Вот такой ошеломляющей новостью закончился день Николя.

VI

ДВА ДОМА

Когда фантазия берет верх, беда уму, которым она управляет.

Мариво

Пятница, 26 октября 1761 года

Ранним утром Николя вышел с улицы Монмартр. Вечер с друзьями развеял его угрызения совести. Мадемуазель Бишельер была для него средством удовлетворения мимолетного каприза, возможностью продемонстрировать власть полиции. Он убедил себя, что его уход вслед за остальными освободил его в каком-то смысле от порыва, которому он так необдуманно поддался. Он признавал, что получил некоторое удовольствие и представлял себе насмешки Семакгюса.

Но сейчас Николя волновало другое. Он уже не мог так долго откладывать встречу с месье де Сартином и догадывался, что скажет ему шеф. Примет ли он часть огня на себя, покрывая своего подчиненного, или же отстранится, как умел иногда это делать? В таком случае будет ли это означать прекращение расследования? Такая вероятность очень беспокоила Николя.

Еще одним поводом для беспокойства было приглашение фаворитки короля в ее дворец Шуази. Он едва мог в это поверить. Какой просьбы или приказа можно было от нее ждать? Конечно, совсем недавно он оказал ей неоценимую услугу, но зачем обращаться к нему, скромному служащему полиции, а не прямо к Сартину? Знал ли этот последний о ее приглашении? Если да, что он об этом думал?

Место встречи частично отвечало на вопросы. Маркиза располагала несколькими местами для встреч: апартаменты в Версале, дворец Эвре в Париже, замок Бельвю… Шуази был наиболее подходящим для тайной встречи благодаря своей относительной уединенности и устройству этого дворца, изобилующего множеством выходов и переходов. Николя немного успокаивало то, что послание было передано ему через Лаборда, доверенного лица короля. Значит, король был в курсе дела.

Месье де Сартин, казалось, был ни в хорошем, ни в плохом расположении духа. С шелковой повязкой на голове, он сидел за столом и писал, когда Николя, постучав в дверь, осторожно вошел. Слуга убирал посуду с чайного столика. Генерал-лейтенант сдержанно взглянул на своего гостя.

— Тамерлан, Аттила, Чингисхан — вот кто вы, месье! — начал он. — Там, где вы появляетесь, все живое гибнет, смерти множатся, семьи вымирают, и матери следуют за своими детьми в лодке Харона. Попробуйте объяснить мне одним словом этот феномен!

Ироничный тон не вязался с жестокостью его слов. Николя вздохнул и ответил в том же духе:

— Я в отчаянии, месье.

— Я очень рад, очень рад это слышать! Я также очень радуюсь перспективе объяснения с месье де Сен-Флорантеном по поводу беспорядков в нашей прекрасной столице. О том, как мы похищаем тело несчастного самоубийцы, или скорее жертвы несчастного случая, вопреки воле его отца, чтобы отдать его на растерзание коновалам и… утоляем их мерзкую жажду покопаться во внутренностях. Как это вынести, сударь? Как это объяснить? Как это оправдать? В каком свете вы меня выставляете? Лейтенант французской гвардии, сын крестного мадам Аделаиды… Как я и предполагал, отец бросился в атаку, и министр не выдержал его напора. Надо благодарить Бога или дьявола, что вы не успели провести вскрытие!

— В этом не было необходимости.

— Что значит — не было необходимости? Вся эта чехарда — просто так?

— Не совсем, месье. Наши коновалы успели осмотреть тело и сделать заключение.

— Ах так! В самом деле?! И что же выяснил наш господин мясник? Мне не терпится услышать…

— Он установил, месье, что виконт де Рюиссек был убит. Причина его смерти — расплавленный свинец, который залили ему в рот.

Сартин сорвал с головы повязку, обнаружив поредевшую шевелюру, в которой уже блестело множество седых волос.

— Тьфу! Сударь, какой ужас. Разумеется, это все меняет. Я верю вам на слово, теперь я уверен.

Он встал и прошелся по кабинету от стены к стене. Потом внезапно прервал свою маниакальную прогулку и снова сел на место.

— Да, именно так: обман доказан, Рюиссек видел тело сына и не может ошибиться. Это лицо все еще преследует меня! Итак, это не самоубийство… Но графиня? Вы же не собираетесь сообщить мне, что…

— Я снова в отчаянии, месье. Выводы комиссара квартала месье де Беркиньи, с которым вы знакомы, врача и мои собственные совпадают. Они исключают возможность несчастного случая и говорят о том, что бедняжке сначала сломали шею, а потом сбросили в колодец кармелитской церкви.

— Поразительно. Хуже не придумаешь. Видите ли вы связь между этими двумя преступлениями?

— В нынешнем состоянии расследования это сказать невозможно. Однако одна деталь меня беспокоит.

Николя вкратце рассказал историю о билете в Итальянскую Комедию и последовавшем расследовании.

— Это означает, месье, что вы просите у меня разрешение на продолжение расследования?

Молодой человек согласно кивнул:

— Я прошу вас позволить мне выяснить правду.

— Ваша правда — это шлюха, что вечно ускользает у вас из-под самого носа! А когда наконец удается ее ухватить, она больно бьет в ответ. И потом, Николя, как я могу позволить вам продолжать расследование, когда министр написал о том, что преступления не было?

Николя заметил, что Сартин снова стал называть его по имени.

— Значит, нужно закрыть на все глаза? Оставить преступление безнаказанным и…

— Не будьте ребенком, я этого не говорил. Кто более меня заботится о том, чтобы отличить правду от лжи? Но если вы настаиваете на проведении этого расследования, то продолжайте, на свой страх и риск. Моя помощь заканчивается там, где в игру вступают более влиятельные, чем я, персоны. Я понимаю, что вы не бросите охоту, и если я об этом говорю, то лишь затем, что меня волнует ваша безопасность.

— Ваши слова растрогали меня, месье, но вы же понимаете, я не могу сдаться.

— Это другое дело. Поторопитесь на свое свидание с мадам де Помпадур.

Он взглянул на часы, стоявшие на камине. Николя молчал.

— Месье де Лаборд обо всем мне рассказал, — продолжил Сартин. — Не пренебрегайте этой ценной и бескорыстной дружбой.

Он выдержал паузу и заговорил более тихо, словно сам с собой:

— Порой бывает так, что женщина скрывает свои сильные чувства, которые она испытывает к мужчине, в то время как он изображает то, чего не чувствует на самом деле. Да, будьте искренни и почтительны.

— Месье, я предоставлю вам отчет…

— Разумеется, месье комиссар.