Участь Эшеров, стр. 39
За десертом — была подана ежевика в сахаре — Эрик прервал пиршество, чтобы сказать ей, что его новый жеребец, с которым он сейчас работает, прекрасный гнедой по имени Король Юга, уже показывает скорость и уверенность победителя дерби Кентукки. Король Юга, напомнил он, произведен от Рыжего Донована, одного из жеребцов, подаренных ее отцом на свадьбу. Эрик слизнул соус с усов, налил себе вина и торжественно пообещал, что кубок дерби 1922 года будет стоять в конюшне Эшеров.
К Норе подошел слуга с серебряным подносом. Лежавший на нем предмет был покрыт белым шелковым платком. Лакей поставил поднос и удалился без объяснений.
— Что там? — спросил Эрик. — Что тебе принес Фостер?
Нора приподняла уголок платка. На подносе лежал игрушечный пистолет, который она обронила в комнате Ладлоу.
Под ним — листок бумаги. Она отодвинула пистолет, взяла листок и развернула.
Это был погашенный банкирский чек на три миллиона долларов, датированный вторым марта 1917 года. Внизу стояла угловатая подпись Ладлоу Эшера. Получателем значились конюшни Сент-Клер.
— Что там, черт возьми? Не смей таить от меня секреты!
Зажав чек в кулаке, Нора взяла игрушечный пистолетик и пустила его изо всех сил по длинному столу. Он, вертясь и сверкая в свете великолепных канделябров, заскользил к Эрику, преодолел футов тридцать и стукнулся о его тарелку.
— Как это понимать? — сказала Нора. — Ах ты, мерзавец!
Эрик расхохотался. Он никак не мог остановиться. Отсмеявшись, поднял бокал и сказал:
— За нашего второго ребенка!
На этом тетрадь заканчивалась, и Рикс ее закрыл. В библиотеке должно быть продолжение, подумал он. Наверняка оно лежит в одной из тех картонных коробок. В этой истории осталось несколько пробелов. Что сказала Нора после того, как поняла, что Ладлоу говорил ей правду? Как ей удалось противиться желанию Эрика иметь новых детей? И самое главное, что означало странное предупреждение Ладлоу? Во всяком случае, размышлял Рикс, Нора была права в отношении безумия старика. Было ясно, что жизнь в Тихой комнате Лоджии свела его с ума и боязнь грома была следствием обостренной чувствительности. Но что означают все эти разговоры о землетрясениях и трещине на северном фасаде Лоджии? Рикс решил, что нужно завтра пойти туда и самому все проверить.
Он взял дневник и осторожно вышел в коридор. Посмотрев по сторонам, как если бы переходил через рельсы и ожидал, что вот-вот налетит ревущий дизель, Рикс спустился вниз, прошел через игровую и курительную комнаты и отпер дверь в библиотеку.
Рикс положил дневник обратно в коробку и начал рыться в поисках нового материала. Он взял маленькую книжку в кожаном переплете, и она рассыпалась в руках.
— Черт побери! — пробормотал он и нагнулся, чтобы собрать страницы и засунуть их обратно в переплет.
— Ну и ну, — раздался голос у него за спиной. — Неужто я поймал вора?
Глава 17
Нью Тарп сидел один в передней своего дома. Огонь почти догорел, но ветер, гудевший в дымоходе, оживлял угольки. Керосиновая лампа, стоявшая на каминной полке рядом с фотографией отца, излучала ровный свет.
На дом с бешеной силой обрушивался ветер и, попадая в щели стен, издавал жуткий свист. Тарп не удивился бы, если бы хлипкая старенькая крыша внезапно сорвалась и, кружась, улетела ввысь. Свист ветра слишком уж похож на дудку Натана. Из-за поворота слышался хриплый лай Верди, большой рыжей гончей Клэйтонов.
Порезы все еще беспокоили его, хотя они прекрасно заживали под лейкопластырем. Он долго ворочался на своей койке, но сон все не шел. Перед мысленным взором стояло лицо городской женщины; в ушах звучало сказанное ею в кафе «Широкий лист». Мальчик никак не мог забыть тот стенд, а когда он представил фотографию Натана, как будто чья-то сильная рука сжала ему желудок.
Он уставился на лампу на каминной полке и понял, что никогда больше не увидит своего брата. Натана забрал Страшила. Когда он наносит удар, жертва не возвращается домой. Но почему это происходит? Кто такой Страшила и почему его никто не видел? Никто, дошло до Нью, кроме него. Он Глава семьи. Мог ли он как-нибудь помешать Страшиле утащить брата? Нью чувствовал себя таким беспомощным, таким слабым! Его руки сжались в кулаки, а сквозь мозг, казалось, прошел разряд гнева.
Керосиновая лампа вдруг задребезжала.
Нью прищурился. Шевельнулась лампа или нет? Волшебный нож спрятан под матрасом в его комнате. Когда он воткнулся в потолок над головой матери, та застыла, словно статуя, а ее лицо стало совершенно белым. Она тихо и коротко вздохнула, и в глазах блеснул страх. Затем ушла к себе, закрылась, и Нью слышал, как она там плачет. Несколько часов после этого мать с ним не разговаривала. Затем вернулась на кухню, напекла столько пирогов, сколько не пекла никогда, и все это время слишком уж весело болтала о том, как мужчины в конце концов найдут Натана, тот вернется домой и все будет как раньше и даже лучше, потому что Нью и Натан получили полезный урок, что надо приходить домой вовремя.
Либо я сошел с ума, решил мальчик, либо керосиновая лампа шевельнулась.
Но если это он заставил ее двигаться… тогда волшебство в ноже или в нем?
Он отогнал прочь все мысли о матери, Страшиле и брате. Завывание ветра превратилось в шепот. «Двигайся», — скомандовал он. Ничего не произошло. «Я сделал что-то неправильно, недостаточно сильно сосредоточился. Я не владею волшебством! Это все нож, в конце концов!» Но тут он представил, как лампа поднимается над каминной полкой все выше и выше, пока не достает до крыши. Нью сжал руками подлокотники кресла и подумал: «Поднимайся!»
Кресло под ним запрыгало, словно брыкающаяся дикая лошадь.
Он вскрикнул от изумления, но рук не разжал. Кресло, балансируя на одной ножке, яростно закрутилось и с грохотом упало на пол. Когда Нью выкарабкался из-под него, то обнаружил, что освещение в комнате изменилось.
Лампа.
Лампа поднялась с каминной полки примерно на три фута и парит под самой крышей.
— Боже! — тихо вымолвил Нью.
Но затем лампа начала падать, грозя разбиться о каминную полку. Он представил горящий керосин, дом в огне и сказал:
— Нет!
Лампа заколебалась, замедлила падение и очень мягко опустилась на свое место.
«Я схожу с ума, — подумал мальчик. — Или уже сошел.
Или я заколдован. Одно другого лучше».
Скрипнули половицы. Нью обернулся и обнаружил, что в комнате стоит мать. Одна рука была поднята к горлу. Она выглядела так, будто малейшее дуновение ветерка могло повалить ее, как столп из пепла.
— Это не нож, — только и смог он сказать. — Это я, мама.
— Да, — ответила она напряженным шепотом.
— Я заставил лампу двигаться. Точно так же, как заставлял нож. Что со мной происходит? Как вышло, что я могу это делать?
Его охватила паника.
— Я не знаю, — сказала Майра.
Затем медленно отняла руку от горла и долго стояла, уставившись на опрокинутое кресло. С видимым усилием она зашаркала вперед и подняла кресло, поглаживая дерево руками, как будто ожидала нащупать что-нибудь живое.
— Мама, я заколдован. Это, должно быть, случилось, когда я упал в ту яму. Что бы это ни было, но началось все именно тогда.
Она покачала головой.
— Нет, Нью. Это началось не тогда. И если ты заколдован, то… значит, заколдован был и твой папа.
— Не понял, мама.
— Твой папа, — повторила она. Ее лицо было бледным, а взгляд бесцельно скользил по комнате. В трубе выл ветер, раздувая красные фонарики углей. — Твой папа был необычным человеком. Он был хороший, Нью, богобоязненный, но все же в нем была некая странность. — Она подняла глаза и встретилась с ним взглядом. — У него был сильный характер.
Подчас на него находило. Однажды рассердился на меня за что-то… я забыла… за что-то глупое, и мебель в доме запрыгала как кузнечики. Он разбивал окна, даже не дотрагиваясь до них. Один раз ночью проснулась и обнаружила, что твой папа стоит под дождем. Фары грузовика то зажигались, то гасли. Нью, — она моргнула, и рот искривился, — я клянусь тебе, что видела, как передняя часть грузовика поднялась над землей, точно у встающей на дыбы лошади. Затем грузовик опустился на место, очень медленно и аккуратно. У меня волосы поднялись дыбом, когда я думала, какими способностями обладает твой папа, если он умеет делать такие вещи.