Маска Атрея, стр. 69
Сверху раздался грохот, дерево словно застонало, и часть потолка обвалилась с дождем искр. Дебора опустила голову и побежала к дверям, как раз когда балка, под которой она стояла, взорвалась, словно начиненная динамитом. Потом были двери (горячие засовы и затейливые, сводящие с ума замки), а потом — прохладный ночной воздух.
Она выскочила на лестницу, ведущую к широкой подъездной дорожке, освещенной не только пожаром, свирепствующим у нее за спиной, но и огнями трех пожарных машин. Пожарные, сцепляющие шланги, уставились на нее, разинув рты. Когда первый из них подбежал к ней с кислородной маской наготове, Дебора услышала чей-то крик:
— Они сказали, что внутри никого нет! Сказали...
— Есть там еще кто живой? — спросил пожарный с маской, помогая ей спуститься по лестнице. Дебора внезапно почувствовала себя слабой, сил говорить, тем более идти не было, и она с благодарностью навалилась на него.
Живой?
— Есть внутри еще кто живой? — повторил пожарный. — Мы не справляемся. Собирались просто следить, чтобы пожар не распространился. Пусть выгорает. Значит, там больше никого нет?
Дебора на мгновение задумалась, потом покачала головой.
Пусть он сгорит.
Глава 78
Утро. Ночь Дебора провела в больнице «Грейди мимориэл». Ей дали несколько доз кислорода, медсестры обработали порезы, ожоги и синяки, и на рассвете после короткого и прерывистого сна медики объявили ее готовой к выписке. Кернига и Кин лично прибыли в шесть.
— Беспокойная ночь? — спросил федеральный агент.
— Средне, — ответила она.
— Желаете рассказать?
— Не здесь, — заявила Дебора. — На моей территории.
— Дома?
— В музее.
Машин на дороге в это время еще было немного, и они добрались за двадцать минут.
— Можем мы поговорить в комнате Ричарда? — спросила Дебора.
— Конечно, — ответил Кернига. — Но зачем?
— Не знаю. — Она пожала плечами. — Наверное, для завершения.
Кернига устроился за письменным столом Ричарда, положив перед собой блокнот. Дебора села в кресло спиной к книжному шкафу, ощущая хрупкость кожи на руках, одну из которых пришлось перевязать. Ей дали массу кремов и лосьонов для ожогов, но кожа все равно казалась тонкой и чувствительной. Ее пощипывало даже от легчайшего движения воздуха. Кин просто смотрел и молчал. Вид у него был сконфуженный.
— Ведь это, насколько я понимаю, завершение, — сказала Дебора.
— В том, где касается меня, — ответил фэбээровец. — Писать всякие бумаги придется еще несколько месяцев, но я сделаю все, что смогу, чтобы вас не впутывать.
— Вы уверены, что это был он?
— Бауэрс? — уточнил Кернига. — Да. Фургон нашли горящим в овраге недалеко от Вирджиния-Хайленд.
— Авария?
— Трудно сказать. Больше похоже, что его подожгли.
— Подожгли?
— Политические мученики любят устраивать самосожжения, — объяснил он. — Хотя мы не понимаем, зачем им было делать это, когда они, очевидно, удрали с тем, что разыскивали. Нашли два тела. Один — явно тот бритоголовый с татуировкой, которого вы описывали. Другой, водитель, по-видимому, Кельвин Бауэрс. Нам придется подождать стоматологических данных, хотя ошибка вряд ли возможна. Был еще третий труп — в ящике сзади. Это то, что я думаю?
— Нет, — ответила Дебора. — Они не удрали с тем, что разыскивали. Вероятно, поэтому они и подожгли его и себя. Третье тело принадлежало Маркусу. Я поменяла трупы и оставила того, другого, гореть в гробнице Атрея. Тогда они торопились и не стали присматриваться, но, полагаю, всё поняли вскоре после отъезда.
Кин тихо присвистнул.
Кернига смотрел на нее молча, но Деборе показалось, что он выглядит потрясенным. Она отвела глаза, не желая его восхищения или жалости, желая одного — покончить со всем этим.
— А погребальная маска уцелела в огне? — вдруг спросила она.
— К сожалению, не настолько, чтобы ее можно было выставить.
— Ничего, — отозвалась Дебора. — Маркусу понравилось бы сожжение на погребальном костре в маске Агамемнона. Или, — добавила она с печальной улыбкой, — что-то вроде того.
— Знаете, — произнес Кернига, — когда немцы вторглись в Грецию, Гитлер приказал, чтобы Афины не бомбили. Он считал их своей духовной родиной. Говорят, Вторая мировая была современной войной в плане технологии, но древней в плане целей.
— Полное истребление врага, — согласилась Дебора. — Уничтожение чужих городов, культур, народов, считающихся низшими.
— Довольно грандиозные задачи для «Атрея», учитывая, что у них никогда не было больше двух-трех членов, — хмыкнул Кернига. — Полагаю, это цена скрытности и паранойи. Нельзя же просто вербовать рекрутов перед «Уол-мартом». Однако, у них, несомненно, была масса денег.
— От Грейвса?
На мгновение Кернига казался сбитым с толку.
— Грейвс, заглавная буква «Г», — сказала Дебора. — Эдвард Грейвс, военный полицейский.
— Верно. Да. Похоже, он добыл много денег, когда был во Франции, и хорошо вложил их, вернувшись в Штаты. Вполне себе подрядчик и бизнесмен. И почтенный.
Дебора устало фыркнула. Она не видела в этом парадокса.
— Теперь, когда мы знаем, кто управлял «Атреем», — продолжал Кернига, — мы сможем получить доступ к его банковским счетам. Думаю, выяснится, что у Кельвина Бауэрса было довольно значительное состояние. Без этого ему не удалось бы реализовать план такого масштаба.
Дебора отвела глаза. Она тоже ненадолго поддалась очарованию окружающей Кельвина ауры уверенности и силы. Эта мысль встревожила ее. Она всегда считала себя невосприимчивой к таким вещам.
— Когда вы вернулись, чтобы встретиться с Бауэрсом, — спросил Кернига, обрывая ход ее мыслей, — вы знали?
— Что? — Дебора поерзала под его пристальным взглядом.
— Вы знали, что этот тип — нацист, тот самый, кто убил Ричарда?
Секунду она молчала, потом отвела глаза, словно смутившись, и покачала головой.
Когда Кернига и Кин уехали, Дебора сидела не трогаясь с места еще минут десять и думала о Маркусе, о Ричарде, даже немножко о Кельвине. Сначала она думала, что маска Атрея — золотое забрало, прикрывающее древнее тело, но это было не так. Маска оказалась лицом, которое Кельвин и ему подобные носили изо дня в день, неизменной ложью, которая позволяла им жить среди людей неузнанными, защищала от паники, ужаса и недоверия, которые породило бы их истинное лицо. Сколько их сегодня — в Джорджии, в Америке — живут жизнью обычных людей, в душе ненавидя, презирая, мечтая полностью истребить всех, кто не выглядит, как они, не верит, как они, не любит, как они? Эта мысль железной рукавицей сдавила сердце и легкие.
Отцы и дети.
Вот суть всей этой истории. Дебора и ее отец, Тони, Маркус, Александра и их отцы. Может быть, даже Бауэрс и Грейвс, фашиствующий военный полицейский, воспитавший Кельвина в духе «Атрея». Сам Атрей и Агамемнон, Агамемнон и Орест, отомстивший матери-убийце... Приам и Гектор. Ахилл и Пирр. Бессчетные — и, для нее, безымянные — жертвы лагерей смерти, тоже родители и дети. Проклятием Атрея, своими преступлениями обрекшего на злодеяния и гибель весь род Пелопа, была череда убийств и мести, павших на его преемников. Сидя здесь, в тишине кабинета Ричарда, Дебора представила себе это проклятие, как пропитывающую ткань кровь, как болезнь, заражающую любого, кто с ней соприкасается. Дебора снова взялась за книгу. «Взлет и падение нацистской Германии».
Кельвин умер, покончил с собой, не в силах смириться с неудачей. Разумеется, надо дождаться стоматологических данных. Хотя кто еще это может быть? «Атрей» объединял всего-то двоих. Действительно, жалкое зрелище. Но количество ненависти, которую вынашивали эти двое, было несоразмерным — и потому смертельным.
Стоп.
Двое? Нет. Был еще третий человек. Его она видела только мельком: он садился в фургон, который увез ее к маленькой гробнице Кельвина.
А значит...