Маска Атрея, стр. 12
Дебора не слишком хорошо знала Тони, но достаточно часто с ней говорила, поэтому удивилась последней фразе. Тони не разговаривала как уборщица, не подчеркивала свою принадлежность к черной расе. Ее речь обычно была грамматически правильной, культурной, и Дебора нередко задумывалась, как явно интеллигентная женщина закончила уборкой музейных туалетов. По ее манере говорить все понимали, что не имеют права смотреть на нее свысока. Та Тони, которую знала Дебора, никогда бы не сказала: «Иначе б я ни в жисть», и эта фраза каким-то образом проливала на ее признание странный и неоднозначный свет.
— Наверное, вам не следовало заходить до прибытия полиции, — устало сказала Дебора.
— Да, мэм. — Тони покачала головой, словно удивляясь собственной храбрости. — Вы, конечно, правы.
Никакой колкости в ответ, никакой тщательно сформулированной рекомендации относительно того, куда чопорная белая сука может засунуть свои подозрения. «Да, мэм, вы, конечно, правы».
От Тони? Исключено.
Дебора прищурилась. Это походило на пробы в массовку для «Унесенных ветром».
— Хотите, принесу кофе? — продолжала Тони, вздохнув с облегчением. — Я собиралась приготовить, да меня прямо-таки скрутило. Я бы и сама сейчас чего-нибудь глотнула.
Дебора ухитрилась улыбнуться и кивнуть, глядя на нее со смесью недоверия и тревоги. «Меня прямо-таки скрутило?» Кого эта женщина пытается одурачить? И зачем?
Когда она вернулась в вестибюль, Кельвин Бауэрс разговаривал с полным человеком в дорогом костюме. Харви Уэбстер. Сердце упало, но Дебора вскинула голову и бодро двинулась к ним.
Увидев ее, Уэбстер просиял. По нему не было заметно каких-либо печальных последствий ни вчерашних возлияний, ни того, что его вчера отшили.
— Ужасная история, — произнес он тихим и мелодичным голосом. — Просто ужасная. Если я могу что-то сделать, только кликните.
— Спасибо, Харви, — кивнула Дебора. — Обязательно.
— Полиция позвонила мне первым делом, — продолжал он. — Сказали, что мы должны закрыть музей.
— Что? — воскликнула Дебора. — Надолго?
— Нет. Недели на две, может, на три.
— На три недели! — ахнула Дебора.
— Надеюсь, мы уговорим их открыть пораньше, — сказал Бауэрс, вклиниваясь в разговор все в той же манере рыцаря-защитника.
— Настроены они были довольно решительно, — с сочувствием улыбнулся Уэбстер, но в водянистых глазах улыбка не отразилась.
Значит, это ей наказание. Уэбстер и правление вступят в права владения, выставив ее на несколько недель, и тем временем перегруппируются. Дебора смотрела на лицемерно-любезную улыбку Харви Уэбстера, и перед ней на миг мелькнуло будущее: неуклонное ослабление ее контроля над коллекцией, пока Лига христианских (белых) бизнесменов Харви не захапает все и наконец не добьется своей давней цели — не превратит музей в нечто вроде тематического парка, легкомысленного по содержанию, серьезного по доходам.
— Я намерен переговорить с детективами, — сказал Уэбстер, уходя. — Посмотрим, что удастся сделать.
«Вероятно, добиться, чтобы нас закрыли на месяц», — подумала Дебора, чувствуя, что ее оставили в дураках.
Она отвернулась, расстроенная этим ощущением беспомощности, которое ненавидела больше всего на свете. Бауэрс за ее спиной явно хотел сказать что-нибудь ободряющее. Внезапно накатила усталость. Дебора просто стояла и смотрела на ярко освещенное фойе. Без Ричарда она осталась совсем одна, и здание казалось не более чем пустой и бессмысленной скорлупой.
Три недели! Рекламная работа для новых выставок, приемы, утомительные разговоры с болтливыми спонсорами и вежливые улыбки, фотографии для прессы... все напрасно. За три недели Атланта забудет о существовании музея. И что ей самой делать три недели? Слоняться по этому заботливо освещенному мавзолею, слушая третьесортные шуточки Кина и его дружков насчет homo erectus?
— Полагаю, мы уговорим их открыть музей раньше, если вы сможете доказать, что ничего не пропало, — сказал Кельвин. Он топтался позади, держась на почтительном расстоянии.
Дебора повернулась с благодарной улыбкой:
— Сама не знаю, почему мне так сильно не хочется его закрывать, — сказала она. — Наверное, где-то во мне теплится мысль, что, если делать вид, будто все нормально, оно как-то...
— Да, — кивнул Кельвин, избавив ее от необходимости договаривать.
Дебора вздохнула и попыталась взять себя в руки.
— Я могу сегодня же устроить тщательную инвентаризацию, — сказала она, — убедиться, что все на своих местах.
Хотя, конечно, если что-то пропало из той комнаты за книжным шкафом в спальне Ричарда, я и не пойму.
Она пожала плечами, обнаружив, что воспоминание о потайной комнате действует на память как знакомый и неприятный запах. Тело, лежавшее вот так при свете...
Стоп.
Что-то действительно пропало.
Горшок был из открытой витрины за книжным шкафом, а все остальные витрины выглядели заполненными, поэтому она предположила, что ничего не взято. Однако в потайной комнате было необычное освещение, прямоугольник света, направленный с потолка на тело Ричарда. Но что стояло там раньше, для чего устроили такое особенное освещение?
И, кстати, в полу была электрическая розетка.
Да. В центре комнаты явно стояла еще одна витрина. Большая — и какая-то особенная, главная ценность коллекции. Достаточно большая, чтобы ее пришлось выкатывать, запачкав ковер маслом... Но что могло быть еще удивительнее предметов, хранившихся в витринах, если эту вещь забрали, бросив остальные сокровища?
Глава 14
— Вы в состоянии съездить в морг?
Таким вопросом детектив Кернига остановил направлявшуюся в офис Дебору. Она так и села, утратив дар речи.
— Честно говоря, — сказала она, когда вновь обрела способность говорить, — я понимаю, что вам нужно официальное опознание и все такое, но боюсь, что не готова увидеть его снова. Я знаю, что это был Ричард. Никаких сомнений.
Боже, как отвратительно показывать слабость и волнение!
— Нет. — Лицо Керниги прояснилось. — Я имел в виду не мистера Диксона. Вы уже опознали его. Я имел в виду другое тело. Неопознанное. Якобы грек.
Дебора кивнула и пошла за ним к машине. Странно, что мысль об осмотре мертвого тела могла принести такое облегчение. Странно, что кто-то другой, может быть, дочь этого другого человека, будет испытывать по отношению к неизвестному греку те же чувства, что она испытывала к Ричарду. Эти мысли крутились в голове Деборы, пока они ехали, парковались, пока шли по пустым коридорам конторы окружного коронера. Она уклонялась от взглядов людей, чуть отставала, пока Кернига бормотал объяснения, молча шла следом, когда они спускались в цокольный этаж с голыми трубами и крашеными бетонными стенами.
Дебора никогда не бывала в морге, зато видела множество детективных фильмов, поэтому все казалось странно знакомым. В сущности, все было точно таким, как она ожидала, и ее охватило странное удовлетворение — словно при знакомстве с известным человеком, лицо которого давным-давно примелькалось. Ощущение рассеялось, как только ассистент патологоанатома, молодой человек в прямоугольных очках, снял с тела покрывало.
Старик лет семидесяти, крупного сложения. Запавшие глаза закрыты, но Дебора помнила, какими они были яркими и напряженными, когда следили за ней на стоянке.
— Да. Я видела его неподалеку последние несколько дней. Дня три. Он что-то говорил, но не поняла, да и говорил он на самом деле не со мной. Просто, знаете... бормотал.
— Вероятно, вы и не поняли бы его, если он говорил по-гречески, — заметил Кернига.
— Не по-гречески, — сказал очкарик. — Судя по предварительному переводу, те надписи были на русском. По-моему, там некоторые буквы такие же, как в греческом.
— Вероятно, он не связан с сокровищами, — нахмурился Кернига.
— Сокровищами? — оживился ассистент.
Кернига минуту поразмыслил, не обращая на него внимания, потом спросил: