Венецианская маска. Книга 1, стр. 35

— Как осмелилась эта паршивая девчонка так вести себя! — воскликнула она. Уже очень давно она не чувствовала себя такой оскорбленной по милости ее сына, такого не случалось даже из-за многочисленных стычек с Торризи. То, что Элена не приняла предложение от члена их семьи сразу, потребовав, чтобы все происходило по всем правилам светского этикета, явилось, по ее мнению, непозволительной дерзостью. Ведь к ней обращался человек знатного происхождения и намного старше ее. Расхаживая взад и вперед по огромной комнате, Аполина продолжала свой язвительный, полный упреков и обвинений монолог. Марко же, напротив, хранил молчание, хотя визгливые выкрики матери очень действовали ему на нервы.

— Стало быть, решено, Алессандро, — не терпящим возражений голосом вещала Аполина. — Эта невежда из Оспедале никогда не переступит порог этого дома. И моей невесткой станет Тереза. И другому не бывать.

И вот тогда взвился Марко, подобно разъяренному льву, обрушив на нее такой поток ругательств, который прежде ей слышать не доводилось.

— Замолкни, женщина! — заорал он и смахнул с горки на пол все бесценное собрание венецианского стекла, которое разлетелось вдребезги. Этот поступок сына в ее глазах был равносилен убийству. — Хватит с меня! Вы уже зашли в своих высказываниях слишком далеко! Хватит! Ни слова больше!

Она понимала: если бы она не была его матерью, он, наверное, тут же придушил бы ее. Даже Алессандро выступил вперед и стал между ними.

— Но ведь оскорблено имя Челано и ты сам! — стал оправдываться он.

— Вы просто ломитесь в открытую дверь! Никто вас не оскорблял и оскорблять не Собирается! — продолжал реветь Марко, не обращая внимания на брата-кардинала. — Элена — это девушка из Оспедале, а не какая-нибудь аристократка-наследница, выросшая в корыстолюбивом болоте, как мы все, и готовая продать себя кому угодно, лишь бы подороже! Это вас удивит, но я влюбился в Элену! Вы, может быть, даже и сами того не желая, заставили меня понять, что я лишь ее хочу взять в жены, и никого больше. А теперь, когда она требует, чтобы все было так, как полагается, это ведь вполне естественно для такой романтической натуры, как она, я понял, что будет значить для меня ее потеря, причем по вашей же милости. Я верю, что она способна изменить меня к лучшему. Ведь говорят же о раскаявшихся грешниках, и вам это известно. — Он стиснул зубы и на его скулах заиграли желваки. — И не вздумайте надо мной насмехаться, а то, боюсь, вам туго придется — я такое с вами сделаю, что ни мне, ни вам во сне не приснится, понятно? Вы же не хотите, чтобы я взбунтовался? Ведь я должен оставаться для вас любящим и преданным сыном, а когда женюсь, то наплевать на жену, лишь бы вас холил и лелеял.

— Неправда! Я всегда хотела, чтобы ты любил ту, на которой женишься.

— А в душе надеялись, что со временем это пройдет, так как это блажь, не больше, которая не раз исчезала в отношениях с другими женщинами, которых я знал. Вы всегда верили, что между вами и мною ничего не изменится, что я всю жизнь буду плясать под вашу дудку, да и жену свою заставлю делать то же. Как же вы довольны, что я беру в жены девушку из Оспедале! Вы ведь думаете, что она покорная, робкая, забитая, из нее можно будет веревки вить, как из какой-нибудь Терезы.

— А что в этом плохого? Разве покорность — порок?

— Если жена покоряется своему мужу, то нет. А если ей на голову садится свекровь, тогда — порок. Но для вас всегда было наоборот. Но вот только с Эленой вышла промашка — в ней вы увидели соперницу себе — она вам ни в чем не уступит. И никогда больше вы уже не будете царить в этом доме, отравляя всем жизнь вашим злобным языком и диким необузданным правом! Я с гордостью одену кольцо на палец Элены в день помолвки! А помолвка будет завтра!

И с этими словами он, хлопнув дверью, выбежал из зала.

Алессандро взял мать за локоть, чтобы помочь ей подняться с кресла, но она со злостью отбросила его руку.

— Оставь меня! Господи, ну и заварил же ты кашу! Что у тебя, ума не хватило просто промолчать — мало ли, что взбредет в голову девчонке.

— Мать, мне кажется, ты забываешь о моем долге…

— Ха! Долге! Убирайся с глаз моих! Отправляйся в свой Рим!

И Алессандро отдал слуге распоряжения, чтобы тот немедленно готовился к отъезду. Он благодарил судьбу, что теперь с чистой совестью мог уехать. Общение с матерью требует от него поистине ангельского терпения, а он, к сожалению, еще не достиг этого блаженного состояния.

В Оспедале Элене сообщили, что прибыл Марко и желает ее видеть. По пути в одну из комнат для гостей, где он дожидался ее, отовсюду на нее уставились любопытные девичьи глаза. Они смотрели из щелей приоткрытых дверей, из-за углов, балюстрад лестниц, девушки хихикали, перешептывались, восхищенно вздыхая или же завистливо шипя.

Когда она вошла, Марко поднялся. Эта встреча — не просто светский ритуал для обоих, она это поняла сразу: собираясь объявить о помолвке, он принес с собой кольцо — красивый золотой перстень с синим, под цвет ее глаз, сапфиром в обрамлении бриллиантов. Сестра Сильвия, присутствовавшая в качестве надзирательницы, ничего не сумела расслышать через приоткрытую дверь, кроме взаимных приветствий. А Марко, усадив все еще не пришедшую в себя девушку рядом с собой, прошептал слова о вечной любви. Потом, невзирая на этикет, взял на руки, и его поцелуи сказали больше, чем формально-вежливые фразы светского предложения. Онемевшая от счастья Элена во все глаза глядела, как он надевает ей на палец кольцо.

ГЛАВА 7

Просьба синьоры Челано перевести Элену из Оспедале под ее непосредственную опеку рассматривалась директором, так как представляла особый случай. Обычно, если какая-нибудь девушка, ровесница Элены, выдавалась замуж и венчалась в прилегающей к школе церкви или устраивалась на работу в хорошее, надежное место под гарантию ответственности за ее высокий моральный уровень, руководство школы не заботилось о ее дальнейшей судьбе. Лучшие белошвейки снимали с Элены мерку, чтобы пошить для нее приданое, с которым она могла бы покинуть Оспедале делла Пиета; прикидывали множество фасонов и тканей, приведших девушку в восторг. Но, несмотря на все радости, Элену охватило беспокойство, когда за ней пришли сестры Сильвия и Джаккомина, чтобы отвезти ее на встречу с будущей свекровью.

— Если бы там был и Марко, это другое дело, но ведь синьора Челано желает видеть меня с глазу на глаз. Я боюсь ее.

— Перестань, я уверена, что она ласково обойдется с тобой, — ободряла ее Мариэтта.

Элена надеялась, что все так и будет, тем более, когда навстречу ей вышла Лавиния, которая обрадовалась ее приезду, тепло поприветствовав будущую хозяйку дворца.

— Я уже давно с нетерпением ждала, когда мы познакомимся, Элена. Дворец только и ждет, чтобы им занялись чьи-то добрые руки, и теперь я могу понять Марко, он столько хорошего говорил мне про тебя. — Она обратилась к монахиням. — Как только я отведу Элену к своей матери, я тут же вернусь к вам — она желает поговорить с Эленой с глазу на глаз.

Элена, хоть и видела роскошь дворцов, украшавших канал Гранде, отметила, что ее будущий дом далеко не худший, скорее наоборот, не идет ни в какое сравнение с теми, где ей доселе приходилось бывать и выступать. Ее провели в скромно обставленные апартаменты синьоры Челано, что, в представлении Элены, соответствовало эстетическим вкусам пожилой женщины с худым лицом, закутанной в черное и восседавшей в кресле с высокой спинкой. Элена присела в самом грациозном, на какой только была способна, реверансе. Выпрямившись, однако, не была награждена ни материнским поцелуем, ни даже приглашением сесть. Последовал язвительный монолог:

— Это ты, маленькая выскочка, которой хватило наглости заявить моему старшему сыну, кардиналу из Рима, что глава семьи Челано может подождать, пока ты не соизволишь ответить на его предложение, а оно для тебя — неслыханная честь! Быстро же ты изменила мнение, увидев своими глазами это кольцо, что красуется у тебя на пальце!