Меч сквозь столетия. Искусство владения оружием, стр. 67

Некий мистер С., личный друг автора этих строк, отдыхал на водах в Швейцарии, где обычно собирается цвет итальянского общества. Среди прочих посетителей в гостинице остановился и некий джентльмен из Северной Италии, назовем его граф Алессандро. У графа была одна особенность: его правая рука была покалечена и практически бездействовала. Англичанина это заинтересовало, и он с любопытством поглядывал на увечье. Заметив это, граф мрачным взглядом окинул свою руку, повернулся к мистеру С. и сказал:

— Я вижу, вы смотрите на мою руку. Наверное, надо рассказать, как она пришла в такое состояние, чтобы никто не повторял тех глупостей, что совершил в свое время я. До того как это произошло, я страстно увлекался фехтованием на шпагах и саблях. Я ходил фехтовать во все школы, и мне везде сопутствовал успех, я провел несколько дуэлей на саблях и изо всех вышел победителем. Я казался себе непобедимым, и вот услышал как-то раз, на свою беду, об одном господине из Австрии, чьи способности описывали как не уступающие моим, если не превосходящие их. С тех пор я не мог успокоиться, пока не скрещу с ним клинки. Если бы мне было достаточно товарищеского поединка с тренировочным оружием в фехтовальной школе, эта проба клинка обошлась бы мне без последствий; но мне было этого мало, я хотел сразиться на боевом оружии.

Встретив австрийца, я нарочито поссорился с ним, так что ему ничего не оставалось, кроме как вызвать меня на дуэль. Оружием выбрали конечно же сабли. Мы бились несколько раундов, достаточно долго, и, наконец, он нанес мне рубящий удар по внутренней стороне запястья, что полностью вывело меня из строя. Присутствовавший при этом врач перевязал мою рану, и ему стоило большого труда спасти мою руку от ампутации. Наконец, рана зажила, но поврежденные нервы и сухожилия так и не срослись. Рука высохла, и моя карьера фехтовальщика закончилась навсегда.

Месье Асселан, кажется, не был благородным дворянином в полном смысле этого слова. Однако он обладал всеми задатками, необходимыми для того, чтобы стать чистой воды джентльменом. Это был большой, сильный человек двадцати семи лет, достаточно привлекательной внешности; у него было полно денег; делать ему было нечего, а времени в его распоряжении было навалом. Часть этого времени он тратил на выполнение обязанностей «лейтенанта де ла люветри» — хозяина гончих [54]. Но к этим своим обязанностям от относился спустя рукава и в итоге приобрел репутацию задиры, пьяницы и никчемного человека. Кажется, в его биографии уже были темные пятна, поскольку на суде, последовавшем за дуэлью, о которой мы сейчас расскажем, председатель напомнил ему, что тот уже дважды был объявлен виновным в браконьерстве, причем один раз даже был закован за это в наручники. Представьте только, чтобы английский хозяин гончих позволил хотя бы заподозрить себя в таком проступке! Кроме того, после дуэли с неким журналистом он потом хвастался по всей округе и выражал сожаление о том, что не добил побежденного, — в общем-то несколько странное поведение после дуэли.

Месье де Сен-Виктор, отставной офицер и джентльмен, был женат, и у него была дочка двенадцати лет. Этот абсолютно мирный человек заслуженно пользовался всеобщей симпатией. Правда, с деньгами у него было не очень хорошо, так что ради заработка ему пришлось наняться управляющим к маркизу де Макмаону. У месье Асселана возникли какие-то проблемы с маркизом, которому он написал столь оскорбительное письмо, что тот, считая ниже своего достоинства отвечать лично, поручил это дело своему управляющему. В результате Асселан затаил обиду на Сен-Виктора, который был управляющим также и у графини де Талейран, а в ее владениях Асселан пользовался всеми привилегиями хозяина гончих. Однажды он счел возможным собрать своих людей, чтобы поохотиться на кабана во владениях графини, не поставив в известность о своих намерениях ни ее самое, ни ее людей. В результате его просто выдворили из поместья.

После этого он написал грубое письмо управляющему, чей ответ был, конечно, вполне учтив, но недостаточно взвешен, чтобы успокоить разозленного охотника. Переписка продолжилась на повышенных тонах, и в конце концов Асселан написал Сен-Виктору столь оскорбительное письмо, что тот был просто вынужден вызвать его на дуэль. Было решено, что дуэль состоится «до первой крови», но в результате, как показал суд, вне зависимости от намерений Сен-Виктора, Асселан твердо намеревался убить его.

В качестве оружия были выбраны пехотные сабли, и поединок завершился очень быстро, потому что в первом же схождении Сен-Виктор получил колющий удар в живот, от которого и умер четыре часа спустя.

Глава 30

Дубинка, палка, деревянная рапира

Еще в середине XIX века сохранялись некоторые формы «призовых боев» начала XVIII — в виде фехтования на палках, которое не вымерло еще к тому времени на западе Англии. Фехтование на деревянных рапирах — прямое наследие фехтования на рапирах с кинжалом эпохи Сильвера, которое еще опознается в действиях «гладиаторов» Джеймса Миллера. Эти герои некоторые из своих боев на сцене проводили с шотландской саблей в правой руке, а в левой держали более короткое оружие — дюймов четырнадцать в длину, с корзинчатым эфесом, таким же, как у сабли, и помогали себе этим оружием при парировании ударов противника. Бойцы на палках проводили свои поединки в менее опасной форме, заменив стальные лезвия на ясеневые палки около ярда длиной и толщиной в средний палец крепкого крестьянина, рукояти их защищались плетеными корзинками.

Представителям высших классов не было необходимости овладевать этим довольно грубым боевым искусством; им хватало малой шпаги, владение которой было для них иногда жизненно необходимым. Но мода изменилась — джентльмены перестали носить шпаги, а следовательно, перестали и забивать себе голову искусством обращения с ними.

^{Фехтование на деревянных шпагах}

С другой стороны, крепкие простые парни знать не хотели об изменениях капризной моды лондонских джентльменов и продолжали на своих праздниках публичные поединки на деревянном оружии. Одним из распространенных вариантов при бое на одной палке, вместо двух, было привязывание левой руки за спину во избежание ее «нечестного» использования, в бою. В каждом районе способ этого привязывания был свой. В Глочестершире выпрямленную руку пристегивали к бедру; в Уилтшире ее пристегивали к поясу таким образом, чтобы, подняв локоть, боец мог защитить глаза; а Дональд Уокер в своих «Фехтовальных упражнениях» 1840 года издания рассказывает о том, что «левая рука сжимает платок, обвязанный вокруг левого бедра, а локоть ее поднят и направлен вперед». Сражаясь, бойцы стояли друг напротив друга на расстоянии удара на прямых, или почти прямых, ногах; выпадов в таком фехтовании не было, но передвижений временами делалось много, как в фехтовании периода рапир. Целью таких состязаний было разбить противнику голову — то есть ударить так, чтобы по голове потекла кровь потоком не менее дюйма. Удары по всем остальным частям тела просто не признавались.

В первой половине XVII века в Глочестершире жил некий примерный джентльмен, а также хороший спортсмен, по имени Роберт Доувер. Он взял на себя обязанность организовать в облагороженном виде тот грубый деревенский вид схватки, которому с таким удовольствием предавались его низкорожденные соседи. Речь шла о боях на палках и борьбе, впрочем, последняя нас сейчас не интересует. В качестве арены для боев он избрал приподнятый участок земли на пустоши, неподалеку от деревни Уэстон-Сабидж, впоследствии известный как холм Доувера. Будучи заядлым спортсменом, он намеревался привлечь не только бойцов местного деревенского масштаба, но и лучших в своем деле со всей Англии, так что в качестве призов на своих «встречах», которые ежегодно проводились в понедельник на Троицу, он выделял не просто новую шляпу с желтой лентой — об этой шляпе чуть позже, — но тугой кошелек, набитый золотыми гинеями. Неудивительно, что со всей Англии на холм Доувера устремились мастера по разбиванию черепов.