Меч сквозь столетия. Искусство владения оружием, стр. 47
Толпа поклонников мисс Линли постепенно растаяла, последним исчез преданный Чарльз. Среди городских сплетников пошло много толков, но рыцарственный Ричард быстро призвал их к ответу, и их дружба с юной леди скоро превратилась в более романтические отношения.
И тут на сцене появляется злой дух в виде капитана Мэттьюса, женатого мужчины, который, оставив жену дома, в своем поместье, превратился в ничем не стесняемого негодяя. Сначала он добился, чтобы его представили старому Линли под предлогом, что он может ему помочь своим влиянием в вопросе распространения билетов на концерты и организации музыкальных представлений, хотя на самом деле причина его усилий была совсем иной. Ни отец, ни мать юной леди не подозревали об этом или оказались слишком жадными, чтобы замечать поползновения капитана. Мэттьюс долгое время осаждал девушку, но успеха так и не добился и в конце концов забыл приличия настолько, что стал угрожать увести ее силой. Он настолько запугал бедную красавицу, что она решила бежать во Францию, в монастырь, а Ричард Шеридан вызвался ее сопровождать, но в ходе путешествия признался ей в любви, и они тайно обвенчались у приходского священника в маленькой деревушке под Кале.
Мэттьюс был в бешенстве оттого, что добыча ускользнула у него из-под носа; уязвленное самолюбие заставило его разместить во всех газетах Бата статьи с нападками как на леди, так и на своего удачливого соперника. Чарльз Шеридан, брат последнего, выступил с опровержением клеветы и был готов требовать сатисфакции, но трусливый капитан, предчувствуя опасность, бежал из Бата а Лондон, да попал из огня да в полымя. Дело в том, что в Лондоне он наткнулся на еще более непримиримого врага — самого Ричарда Бринсли, который тут же послал к нему друга мистера Эварта с вызовом на дуэль. Мэттьюс противопоставил ему капитана Найта, выбрав последнего своим секундантом; было решено, что встреча состоится в Гайд-парке и дуэль будет проходить на шпагах, поскольку против пистолетов Мэттьюс категорически возражал.
Вот настал долгожданный час; дуэлянты прибыли на место в сопровождении секундантов, но Мэттьюс, уже на самом поле боя, начинает всячески увиливать от поединка. Шеридан заявляет, что все это несерьезно и пора приступать к делу. Насмешки противника заставляют Мэттьюса все же обнажить шпагу; оба встают в стойку и по команде одного из секундантов скрещивают клинки. Мэттьюс хоть и трус, но фехтовать немного умеет, так что с обеих сторон наносится несколько яростных ударов, все они должным образом парируются, и тут в одном из своих выпадов Мэттьюс выносит тело слишком далеко вперед; Шеридан не упускает случая воспользоваться этим, с силой парирует удар, хватает шпагу противника рукой возле эфеса и отбрасывает ее в сторону. Ногой он подсекает противника под пятки, и тот падает наземь. Теперь клеветник на милости победителя, с клинком шпаги Шеридана у горла, он молит пощадить его, признается в клевете и берет обратно все, написанное им. Получив это признание в письменном виде, Шеридан сразу же отправляется в Бат, где распространяет его везде, где только можно.
Теперь все только и говорят, что о Мэттьюсе, о его истинном лице — его честь и его храбрость теперь для всех пустое место. Ему приходится вернуться в свое уэльское поместье, но и туда дурная слава добралась прежде него самого, так что и там все его избегают. В бешенстве от приема, оказанного ему у него же дома, капитан возвращается в Бат в надежде вернуть себе, хотя бы частично, доброе имя, проведя еще один поединок с Шериданом. Впрочем, друзья последнего отговаривают его от дуэли со столь низким теперь человеком. Однако чересчур уж рыцарственный ирландец, махнув рукой на все предостережения, принимает вызов. В то время бытовала мода, по которой два джентльмена могли выяснить отношения не с помощью шпаг или пистолетов, а с помощью и шпаг, и пистолетов; именно о таких условиях и договорились Шеридан и Мэттьюс.
Дуэлянты встретились на Кингсдаун. Шеридан — в сопровождении мистера Барнетта, а Мэттьюс — капитана Найта, вышли на позиции и обменялись безрезультатными выстрелами. Пустые пистолеты отброшены, шпаги обнажены, и дуэлянты сходятся. Они обмениваются ударами, некоторые из них явно достигают цели, потому что оба дуэлянта ранены. Шеридан снова пытается повторить прием из прошлой дуэли и захватить оружие противника левой рукой. Однако в этот раз Мэттьюс не дает ему это сделать и переходит в ближний бой. Оба вместе падают наземь, и при падении обе шпаги ломаются. На земле продолжается борьба, оба дуэлянта уже серьезно травмированы. Наконец, секунданты их растаскивают; Шеридана уводят в дом отца, где он проводит несколько недель в постели из-за полученных ран, а Мэттьюса забирает секундант, и больше о нем ничего не слышали.
Глава 24
Три знаменитых фехтовальщика
В XVIII веке жили три фехтовальщика, равных которым мир вряд ли знает, — это шевалье де Сен-Жорж, шевалье д'Эон де Бомон и, наконец, Генри Анджело. Эти трое, при всей искусности в обращении с оружием, крайне редко использовали свои навыки в серьезных боях, хотя до нас дошло несколько рассказов об уроках, преподанных ими самонадеянным грубиянам. В своей «Истории дуэлей» Миллинген упоминает о многочисленных поединках чести, имевшихся на счету как Сен-Жоржа, так и д'Эона, но не приводит читателю ни одного такого случая. Уровень этих фехтовальщиков был так невероятно высок, что никто не осмеливался бросать им вызов, а Генри Анджело, будучи учителем фехтования, не мог сражаться ни с кем, кроме коллег по профессии.
Некоторый свет на эту выдающуюся личность проливает Анджело. Он рассказывает нам, что «шевалье де Сен-Жорж родился в Гваделупе. Он был сыном месье де Булоня, богатого плантатора в этой колонии. Мать его была негритянка, известная под прозвищем Прекрасная Нанон. Ее считали самой красивой женщиной, какую когда-либо рождала Африка. Шевалье, таким образом, соединил красоту матери и силу и твердость отца. Живость и энергия мальчика очень радовали месье де Булоня; он часто говорил со смехом, что собирался породить человека, а породил воробья. Однако из этого воробья вырос орел. Ни в ком больше не было такого сочетания гибкости и силы. Во всех физических упражнениях ему сопутствовал успех.
Он прекрасно плавал и катался на коньках, часто переплывал Сену с одной рукой и превосходил всех в подвижности зимой на ее льду. Он был прекрасный всадник и стрелок и редко когда промахивался, стреляя из пистолета. Его музыкальные способности были всем известны, но подлинным его искусством, в котором он поистине превзошел как современников, так и предшественников, было фехтование. Ни один учитель или любитель этого искусства никогда не демонстрировал такой точности, силы, таких длинных выпадов, и такой скорости движений. Его атаки представляли собой непрерывные уколы в цель; его защита была столь точна, что никому не удавалось и притронуться к нему. Он был просто духом фехтования.
Сен-Жоржу не исполнилось и двадцати одного года, когда отец послал его в Руан, чтобы сразиться там с месье Пикардом, местным мастером фехтования, пообещав в случае победы подарить ему по возвращении лошадь и кабриолет. Этот Пикард служил когда-то в армии и частенько выступал с речами о ненужности науки. Сен-Жоржа он называл «бесьерским мулатом» и заявлял, что быстро с ним разделается. Однако он ошибся, потому что как раз ученик ле Бесьера разделался с ним самим очень быстро.
Различные таланты Сен-Жоржа были подобны золотой жиле. Будь он в довершение всех своих доблестей еще и хоть немного расчетлив, сколотил бы большое состояние. Но в денежных вопросах он вел себя весьма безрассудно, не пренебрегая ни одним из развлечений, делавших тогдашний Париж столь притягательным местом, стараясь ничего не упустить.
К этому, — добавляет Анджело, — я могу добавить лишь несколько замечаний, поскольку лично знал этого выдающегося человека.
Обучаясь в Париже у месье Мотте и месье Донардью, я часто ходил пофехтовать с Сен-Жоржем. Нас с ним познакомили благодаря тому, что его хорошо знал мой отец, который поддерживал с ним переписку, желая привлечь его внимание к моему обучению.