Целовать девушек, стр. 16

Проснулся я от ощущения, что кто-то чужой присутствует в моем номере.

Я осторожно положил руку на рукоятку револьвера и застыл без движения. Сердце бешено колотилось. Каким образом кому-то удалось пробраться в мой номер?

Я медленно сполз с кресла на корточки с револьвером наготове. До боли в глазах стал вглядываться в полумрак.

Шторы из набивного ситца были прикрыты наполовину, поэтому света, проникавшего с улицы, мне хватало, чтобы различить силуэты. Тени от листвы деревьев плясали по стене комнаты. Больше ничего не двигалось.

Я осмотрел ванную комнату — сначала просунул туда руку с револьвером, а потом уже вошел сам. Затем — стенные шкафы. Глупо, наверное, со стороны — рыскать по темному номеру с револьвером, но я отчетливо слышал посторонний шум!

Наконец я обнаружил под дверью листок бумаги, но все же выждал несколько секунд, прежде чем зажечь свет. Так вернее.

С пола на меня смотрела черно-белая картинка. Мгновенно в мозгу возникли разные ассоциации и догадки. Это была колониальная британская открытка производства начала столетия. В те времена в Европе любили собирать подобные открытки, нечто вроде современного мягкого порно. В начале века мужчины, коллекционировавшие такие картинки, таким образом распаляли себя.

Я наклонился, чтобы получше рассмотреть старинную фотографию.

На ней была изображена в вызывающей акробатической позе одалиска с турецкой сигаретой во рту. Девушка была темнокожей, юной и прекрасной: лет семнадцати, не более. Она была обнажена до пояса, и большие груди торчали сосками вперед.

Я перевернул открытку при помощи карандаша.

Рядом с тем местом, где предполагалось наклеить марку, мелким шрифтом было напечатано: «Одалисок, отличавшихся необычайной красотой и умом, долго и тщательно обучали искусству быть наложницей. Они умели прекрасно танцевать, играть на музыкальных инструментах и писать изысканные лирические стихи. Они были истинным украшением гарема, возможно, самым дорогим сокровищем султана».

Под этими строками стояла подпись — закорючка пером, а рядом напечатано полное имя:

«Джованни Джакомо Казанова де Зайнгальт». Он знал, что я в Дареме. Знал, кто я. Казанова оставил визитную карточку.

Глава 25

«Я жива».

Кейт Мактирнан медленно, с трудом раскрыла глаза в полутемной комнате… непонятно где.

Сначала ей показалось, что она в какой-то гостинице, только никак не может вспомнить, в какой и как здесь очутилась. Загадочный отель из еще более загадочного эстетского фильма. Хотя какая разница. По крайней мере, не умерла.

Внезапно она вспомнила, как ей выстрелили в упор в грудь. Вспомнила незнакомца. Высокий… длинноволосый… мягкая культурная речь… зверь высшего разряда.

Она попыталась подняться, но вовремя передумала.

— Есть здесь кто-нибудь? — громко спросила она. В глотке пересохло, и голос резким неприятным скрежетом отдавался в голове. Язык словно оброс щетиной.

«Я в аду. В одном из кругов Дантова ада, в каком-нибудь из начальных», — подумала она, и ее затрясло, как в ознобе.

Действительность оказалась столь ужасной и неожиданной, что ей никак не удавалось к ней приспособиться. Суставы не гнулись и ныли; боль пронизала ее целиком. Вряд ли ей удалось бы сейчас выжать даже сто фунтов. Голова казалась распухшей, раздувшейся как перезрелый плод, и болела нестерпимо, но она ясно помнила того, кто на нее напал. Высокий, наверное шесть футов и два дюйма, моложавый, физически очень сильный и тренированный. Возникающие в памяти картинки были слегка расплывчатыми, но за их истинность она могла поручиться.

Она вспомнила и другие подробности кошмарного нападения в ее квартире. Он использовал электрошоковый пистолет или что-то в этом роде, чтобы парализовать ее. Кроме того, применял хлороформ, или, возможно, это был галотан, отчего теперь так невыносимо болит голова.

Подсветка в комнате была оставлена намеренно. Она обратила внимание, что свет исходит от современного вида светильников, встроенных в потолок. Потолок был низким, наверное, футов семь, если не меньше.

Комната выглядела так, будто помещение только недавно выстроили или отремонтировали. Обставлена со вкусом, она бы сама так обставила свою квартиру, будь у нее на это время и деньги. Кровать со спинками из настоящей желтой меди. Старинный белый комод с зеркалом и медными ручками. Туалетный столик со щеткой для волос, гребнем и зеркалом — все в серебряной оправе. К стойкам кровати привязаны разноцветные шарфики, совсем как у нее дома. Это показалось ей странным. Очень странным.

Окон в комнате не было. Единственный выход прикрывала массивная деревянная дверь.

— Неплохая обстановка, — тихо произнесла Кейт. — Начальная стадия психоза. Нет, здесь скорее психоз застарелый.

Дверца небольшого платяного шкафа была приоткрыта, и она могла заглянуть внутрь. От увиденного ей стало плохо.

Он принес ее одежду в это ужасное место, в эту странную тюремную камеру. Вся одежда была здесь.

Собрав остаток сил, Кейт заставила себя сесть на кровати. От усилия сердцебиение резко участилось, и это ее напугало. К рукам и ногам как будто привязали гири.

Кейт, не веря собственным глазам, тщетно пыталась сконцентрироваться, сфокусировать взгляд на содержимом шкафа.

Нет, на самом деле это не ее платья, поняла она. Он ходил по магазинам и покупал одежду в точности, как у нее! В соответствии с ее стилем и вкусом. Вся одежда в шкафу была абсолютно новая, неношеная. Она заметила, что с некоторых блузок и юбок свисают магазинные ярлыки: «Лимитед», «Гэп» в Чепел-Хилле. Те самые магазины, в которых она покупала сама.

Она перевела взгляд на полку белого старинного комода в другом углу комнаты. Ее духи, в полном составе. «Наваждение», «Сафари», «Опиум».

Неужели он накупил все это специально для нее?

На прикроватной тумбочке лежал том «Прелестных лошадок», такая же книга, какую она купила на Фрэнклин-стрит в Чепел-Хилле.

Он обо мне все знает!

Глава 26

Доктор Кейт Мактирнан заснула. Проснулась. Поспала еще немного. Самой смешно. Настоящая лежебока. Ей никогда не удавалось всласть выспаться. Во всяком случае, с тех пор, как поступила на медицинский факультет.

Голова прояснилась, она чувствовала себя значительно бодрее и во всем отдавала отчет, если не считать того, что не ориентировалась во времени. Не знала, что сейчас — утро, день или вечер. Не имела представления и о том, какое сегодня число.

Мужчина или кем он там был, этот ублюдок, заходил в ее странную убогую клеть в то время, когда она спала. От этой мысли ее тошнило. На тумбочке у кровати, на самом видном для нее месте, лежала записка.

Она была написана от руки и начиналась словами: «Дорогая доктор Кейт». Когда она прочла собственное имя, у нее задрожали руки.