Двойной заговор. Тайны сталинских репрессий, стр. 18

В 1928–1929 годах пятеро советских военных высокого ранга – Иона Якир, Жан Зомберг, Василий Степанов, Ян Лацис и Роман Лонгва – обучались в Военной академии генерального штаба Германии. Первые трое – год, а двое последних – полгода. Особенно понравился немцам Якир: по завершении учебы советский военачальник получил от президента Гинденбурга подарок – книгу Альфреда фон Шлифена «Канны» с дарственной надписью.

В качестве ответного визита генерал-майор Ганс Хальм почти год был гостем Штаба Красной Армии. В апреле 1930 года трое советских командиров (Эдуард Лепин, Михаил Дрейер и Эдуард Агмин) посещают курсы школы сухопутных войск рейхсвера. В аналогичных мероприятиях в 1931 году участвовали Александр Егоров, Павел Дыбенко и Иван Белов. Последняя группа советских офицеров из четырех человек в составе Михаила Левандовского, Виталия Примакова, Ивана Дубового и Семена Урицкого обучалась с осени 1931 года на двухлетних командных курсах рейхсвера. Кстати, сотрудничество продолжали тщательно скрывать. Советские офицеры, которые посещали Берлин, обычно приезжали под псевдонимами, проживали на специальных конспиративных квартирах.

Связи рейхсвера и РККА были шире, чем кажется на первый взгляд – ведь ездили не рядовые, а командиры, занимающие генеральские должности. Причем контакты, естественно, не ограничивались официальными мероприятиями. Личное общение, приемы и ужины, прогулки и дружеские попойки, во время которых за долгими разговорами на полупьяную, а чаще совсем пьяную голову добывалась информация, прощупывалась почва, устанавливались связи.

В то время рейхсвер активно пытался проводить политику так называемого «идейного сотрудничества» с РККА. Заключалась она в том, чтобы создать единую, общую для обеих армий идеологию, подобно тому, как это позднее было у стран Варшавского договора. Германцы (а вернее, пруссаки), пытались «воспитывать» русских коллег в соответствии с национальным духом прусской аристократической военщины. До начала Первой мировой войны кайзеровская Германия была не просто чрезвычайно милитаризованным государством. Армия, как писал Карл Либкнехт, была «не только государством в государстве, а прямо-таки государством над государством». Офицерский корпус германской императорской армии представлял из себя замкнутую касту и традиционно комплектовался почти исключительно из прусского юнкерства. Идеологию единого военно-политического государственного режима в свое время сформулировал фон Сект, и с самого начала сотрудничества немцы усиленно импортировали ее в Россию. Как писал полковник Фишер руководителю «Ц-МО» Лит-Томсену, «мы (т. е. рейхсвер. – Авт.) более всего заинтересованы в том, чтобы приобрести еще большее влияние на русскую армию, воздушный флот и флот».

Семена падали на благодатную почву. Еще бы – с незначительными поправками идеология германской армии в точности совпадала со взглядами Тухачевского и той группы советских военных, которых называли «красными милитаристами». Зато с ней было категорически не согласно штатское руководство СССР, и подобная политика рейхсвера решительно пресекалась. Тем не менее не мытьем, так катаньем, не через дверь, так через окно немцы продолжали гнуть свою линию. Вполне естественно, что наши офицеры, учившиеся у немецких теоретиков и инструкторов, вместе со специальными знаниями незаметно для себя впитывали и идеологию прусского офицерства. Этим усилиям подыгрывали и наши идеологические службы. Потому что при том культе армии, который существовал в СССР в 30-е годы, мудрено было не переборщить с восхвалениями.

Негласные контакты особого рода

Было бы странно, если бы представительство армии в чужой стране пренебрегало разведкой. Было бы странно, если бы разведка пренебрегала промышленными контактами. Вспомним, как английские спецслужбы, чтобы негласно присутствовать в Азии, не только использовали, но даже финансировали научные и археологические экспедиции. И какой-нибудь археолог с глазами, горящими от гениальных идей, шел искать спонсора в «Интеллидженс Сервис». Ниже нам придется встретиться с деятельностью представительств иностранных компаний в СССР, где работа тесно переплеталась с промышленным шпионажем, а промышленный шпионаж – со шпионажем как таковым. Ну, а любое наше представительство за границей было по самую крышу нашпиговано разведчиками ОГПУ и разведчиками РККА. Странно, если бы это было иначе.

Уже один подбор кадров для работы в России достаточно красноречив. Как уже говорилось, у истоков сотрудничества стоял не просто разведчик, а суперразведчик, легендарный полковник Вальтер Николаи. Майор Чунке, руководитель «ГЕФУ», до того имел немаленький пост в абвере. Техническим директором общества «Юнкерс» стал Шуберт, во время войны бывший начальником разведотдела командования Восточной армии. А сам Нидермайер после его азиатских вояжей в досье спецслужб всего мира, и наших в том числе, значился как специалист по разведке экстракласса. Неизвестно, в какой степени их деятельность можно отнести к сотрудничеству, а в какой – к банальному шпионажу. Все переплелось и все смешалось…

В начале 20-х годов сбор информации любого рода в СССР не представлял особых трудностей. Можно сколь угодно громко смеяться над сталинской шпиономанией и сверхбдительностью, над плакатиками типа: «Молчи, тебя слушает враг!» и «Болтун – находка для шпиона!», но подобное «промывание мозгов» было совершенно необходимо. Куда убежишь от такого рода фактов…

Во время Гражданской войны сообщения агентов побудили руководство Региструпра (тогдашней военной разведки) обратиться к высшему командованию РККА. В донесении говорилось: «… в поездах и на станциях жел. дор. Великороссии красноармейцами и лицами низшего командного состава очень открыто высказываются сведения военного характера о местонахождениях штабов, частей войск на фронте и в тылу; называются участки фронта, кои занимаются теми или иными частями. Агентами во многих случаях указывается на явное злоупотребление своей осведомленностью чинов действующей армии и тыловых частей. В последнее время на Курском вокзале в Москве один из агентов… часто замечал спорящие группы красноармейцев в присутствии штатской публики, из состава которой некоторые лица задавали вопросы спорящим группам с явной целью детального выяснения частей войск и их местонахождения».

Командование отреагировало незамедлительно, последовал секретный приказ главкома о недопустимости подобных вещей, однако вряд ли этот приказ сильно повлиял на положение дел. Вольница Гражданской войны была трудноискоренима, и если к концу войны бойцов и командиров кое-как удалось отучить обсуждать дислокацию частей в залах ожидания, то это нисколько не значит, что они молчали в более интимной обстановке, да еще «при распитии». Чтобы более-менее приучить страну к режиму секретности, понадобились годы массированного промывания мозгов, множество фильмов, газетных статей и статей Уголовного кодекса, плакатов на каждом углу и шпионских процессов. Двадцатые годы были годами большой откровенности.

Едва ли кого-то смущало и присутствие коллег из дружественной Германии, которая вместе с нами противостоит всему миру и в которой вот-вот вспыхнет революция. Кроме того, еще со времен Гражданской войны, особенно с незабвенного восемнадцатого года, когда многие жители безвластной страны легко соглашались сотрудничать с кем угодно, у немцев в России сохранилось множество агентов (впрочем, как и у англичан, поляков, французов и прочей Лиги Наций). А многочисленные немецкие специалисты, работавшие в СССР, легко осуществляли с этими агентами связь.

Естественно, ОГПУ не могло не заметить создания «Ц-МО» и отреагировало на него циркулярным письмом, в котором говорилось, что в последнее время в Советской России появилось огромное количество немецких промышленников, коммерсантов, всевозможных обществ и концессий. «…Личный состав этих предприятий, – отмечалось в циркуляре, – подбирается в большинстве своем из бывших офицеров германской армии и, отчасти, из офицеров бывшего германского генерального штаба. Во главе этих предприятий очень часто мы видим лиц, живших ранее в России, которые до и во время революции привлекались к ответственности по подозрению в шпионаже. По имеющимся и проверенным нами закордонным сведениям, в штабе фашистских организаций Германии имеются точные сведения о состоянии, вооружении, расположении и настроении нашей Красной Армии». В письме перечисляется около десятка бывших разведчиков, в том числе и Нидермайер.