Цвета штандартов, стр. 2

– Входим! – решил Гарбих. Солдаты двинулись вслед за разведавтоматами. Шаг. Еще шаг. В динамиках шлемов бились странные звуки, вызываемые кабельхакерами, сообщения с огневых позиций и сведения со спутника, подтверждающие, что карательные экспедиции коргардов не покинули ни одного форта. Лишь теперь Клейн заметил, что черные кресты на оранжевой поверхности брони были не нарисованы, а как бы выбиты мощным зубилом. Гарбих поставил ногу на клапан люка, наклонился, чтобы войти внутрь. Клейн передвинулся вбок, чтобы в случае чего Гарбих не оказался на линии огня. Их охватил полумрак помещения, похоже, заполненного каким-то клубящимся газом. «Смесь аммиака и гелия», – тут же известили автоматы. Клейн перенастроил фильтры очков шлема и постепенно стал различать окружающие предметы. Гарбих стоял как каменный истукан, а минуту спустя Клейн услышал в микронаушниках его тихий шепот:

– О Боже! Боже, это же люди…

В тот момент, когда Гарбих произнес эти слова, глаза Клейна окончательно пробили тьму. Два исследовательских автомата медленно ползли вдоль «витрин» в стенах, «витрин», заполненных прозрачной жидкостью. И в этих «витринах»…

Плотно притиснутые друг к другу, стояли десятки человеческих тел. Странных, деформированных, перекрученных, с оскальпированными головами, ампутированными конечностями, вырванными ноздрями и свернутыми челюстями, кожей, снятой в некоторых местах так, что были видны мышцы. На каждом из тел мерно пульсировали темные, овальные утолщения. И неожиданно Клейн понял: эти искореженные люди жили, их широко раскрытые глаза пытались пронзить слой жидкости и заполняющий кабину мрак. Они на него смотрели!

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

– Прошу внимания. – Рядом с головой каждого пассажира расцвело изображение яркой бабочки. – Через пять минут прибываем на остановку. Стоянка – три минуты. До встречи в вагонах линии «Лепидоптер».

Бабочки затрепыхали желто-зелеными крылышками и растаяли, оставив угасающую в воздухе светлую полоску и тонкий аромат цветов. Даниель Бондари улыбнулся. Желто-зеленые бабочки и аромат цветов встречали его всегда при возвращении домой. Он поднялся с кресла, машинально разгладил черную блестящую форму, а когда капсула остановилась и раскрыла двери, он вместе с другими пассажирами вышел на перрон.

Родительский дом стоял на окраине городка, носившего звучное название Переландра. Небольшое строение с белыми стенами и плоской крышей, покрытой черепицами фотоколлекторов. По углам – мачты с турбинами ветряков. Даниель помнил те времена, когда вокруг дома росли яркие цветы, мама создавала удивительные композиции из земных и гладианских растений. После гибели отца мама перестала заниматься цветами. С каждым днем она становилась все тише и как бы меньше. Домашний аппарат автомеда, который Даниель просматривал при каждом посещении, неизменно извещал, что мать не больна. И тем не менее – Даниель знал это – её здоровье постоянно уходило. Вероятнее всего, ей не терпелось как можно скорее встретиться с отцом. Даниель был единственной причиной её существования, удерживал её в жизни, словно стальная булавка – бабочку в музейной витрине. Когда Даниель после первых семи лет армейской службы был переведен на штабную работу, мать решила, что теперь ему уже ничто не угрожает и можно уже не нянчить своего сыночка. И умерла. Он не продал дом и не сдал его внаем. Жил и работал он в столице провинции Шаншенга, но в Переландру обычно наведывался, когда выпадал отпуск. Армия и подчиненные ей формирования судей – их называли танаторами – пребывали в состоянии постоянной боевой готовности. Поэтому Даниель не скрыл удивления, когда накануне вечером получил шестидневный отпуск с немедленным исполнением. Его прямой начальник не сообщил причин такого решения. Даниель покончил с наиболее важными делами, несколько вопросов подбросил сотрудникам и двинулся в Переландру.

Домой он приезжал когда только мог. Соседи уважительно кланялись ему, а ребятишки восхищенно глазели на блестящий черный мундир. Так было и теперь, когда он вышел на станции и медленно двинулся по знакомым улочкам. За все эти годы городок почти не изменился, даже коргардская угроза казалась здесь далеким, наркотическим кошмаром.

Вблизи Переландры никогда не велись военные действия и обитателям не довелось испытать все «прелести» срочной эвакуации. На Гладиусе все меньше оставалось таких уголков, где после долгого отсутствия можно было увидеть те же дома, те же цветники, те-же магазины и тех же людей за прилавками.

Когда Даниель свернул на улочку, ведущую к родительскому дому, он знал, что наверняка здесь даже птицы будут разгуливать по траве там же, где и всегда. И все же…

Напротив через улицу жили друзья родителей Даниеля, супруги Хабергены. Бывая в городе, он всегда навещал их. И тут он остановился как вкопанный: из-за поворота возник не плоский домик, очень похожий на дом его родителей, а покрытое слоем телекраски строение странной формы с башенками и пристройками. Хабергены, даже если б их хватило на это, никогда не позволили бы себе такую экстравагантность. Заинтригованный, он подошел к ограде, скользнул рукой по сенсору стража, но калитка не отворилась. Вместо этого теплый женский голос произнес:

– Я вас не знаю. Прошу представиться. Благодарю. Простите.

– Даниель Бондари. К Хабергенам.

– Весьма сожалею, – ответил домофон, – но Фридерик и Мануэла Хабергены сорок дней назад перебрались во Дворец Отдохновения в Бруубанке. Теперь у дома другой владелец. Благодарю. Простите.

– Кто новый владелец?

– Вас нет в перечне лиц, которым я должна отвечать на такие вопросы, вежливо, но решительно проинформировал Даниеля домофон женского пола. После чего добавил, как бы спохватившись: – Благодарю. Простите.

– Ну да, – проворчал Бондари и повернулся, чтобы пройти к своему, более гостеприимному, дому.

– Эй! Погодите! – Голос несомненно принадлежал той особе, которая наговорила текст на домофон. К калитке шла девушка. Короткие темные волосы, смуглое лицо, обычная домашняя одежда. Тем более странное впечатление производила серебристая сеточка, прикрывавшая её глаза: словно металлический паук раскинул паутинку между бровями, переносицей и скулами. Даниелю показалось, что под электронной пряжей он видит блеск глаз, но, возможно, это был обман зрения.

– Господин Бондари, – сказала девушка скорее утвердительно, чем вопросительно. Она остановилась по ту сторону ограды, но калитки не открыла.

– Мы знакомы?

– На этой улице жуки появляются редко. – Она сделала упор на слове «жуки». Так называли танаторов неприязненно настроенные студенты и пропагандисты политической фракции «покорных». Сокращенно. От «навозного жука». Когда им хотелось соблюсти видимость приличия, они объясняли, что именно так выглядят судьи в своих блестящих черных мундирах и боевых панцирях. «Священные скарабеи». Навозные жуки! Но Даниель-то знал, что студенческая братия считает исполнителей приговоров вонючками, копошащимися в дерьме. – Все местные старушки, – продолжала девушка, прямо-таки млеют, вспоминая о своем юном защитнике.

– Все местные старушки, – огрызнулся он, – были подругами моей матери и знают меня с детства. В чем дело?

– Вы рвались в мой дом. Я хотела соблюсти приличия и сказать, что мы соседи. Хабергены решили, что им пришла пора переселяться во Дворец Отдохновения. Я купила их собственность. Как видите, домик слегка изменился. Вы сегодня уже бабахали в кого-нибудь? Схватили какого-нибудь вредного человечка?

– Нет, – как можно спокойнее ответил Даниель. – Но два дня тому назад я видел девушку вашего возраста, которой вредный человечек отрубил ноги и отрезал нос. Она ещё была жива, – и отвернувшись, он добавил: – Благодарю. Простите.

Уже отворяя дверь родительского дома, он заметил, что девушка, быстро размахивая руками, спорит о чем-то со своим домофоном.

Вообще-то это была не оккупация. Гладиус не был ни разгромлен, ни захвачен. Все государственные институты действовали нормально, люди работали и веселились. И тем не менее жили в состоянии войны.