Слушая тишину, стр. 13
Дон вдруг представил, как она сейчас спит на его диване, поджав под себя ноги и накрывшись его пледом. Проклятье, они знакомы всего два дня — а он уже не может дождаться встречи с ней, влюбился, словно мальчишка.
Как тогда в Доллис… Кстати! У Доллис надо бы спросить насчет Риверы. Его бывшая — надо отдать ей должное — по праву считается лучшим криминальным репортером штата и в любом случае знакома с журналистской братией Лоусона.
Нет. Доллис завтра. Сегодня — Сэнди. И никуда он ее не повезет на ночь глядя, она останется у него, и, может быть, у них получится…
Странное предчувствие сдавило грудь — и через минуту Дон уже торопливо прощался с приехавшими экспертами, на ходу тыкая в кнопки сотового. Сэм, который сейчас должен сторожить Сэнди, почему-то не отвечал…
7
Она ходила по чужой квартире осторожно, словно кошка, которую впервые принесли в дом. Останавливалась, трогала полированную поверхность комода, проводила пальцами по бархатистой спинке дивана в гостиной, рассматривала фотографии, стоявшие на каминной полке…
За сегодняшний день с ней произошло больше событий, чем за все последние двадцать лет. Впервые за это долгое время Сэнди Кроуфорд видела, осязала и слышала настоящую жизнь — с трагедиями, радостями, страхами, конфликтами… Впервые вокруг нее было столько мужчин — наверное, она не ошибется, если назовет их настоящими?
Они не были красавцами с обложки, они не цедили слова уголком рта, как ковбои в старых вестернах, они не поигрывали оружием — но во всем, что они делали, чувствовалась уверенность, сила, спокойное осознание того, что они выполняют свою работу, которую, быть может, никто, кроме них, выполнить не в силах.
Молчаливый и сосредоточенный Дон Каллахан привез ее к себе домой, показал кухню, гостевую спальню, ванную и велел отдыхать. Как-то он так это сказал… не приказал, конечно, но у нее и в мыслях не было спорить и отказываться. Если Дон велел отдыхать, значит, так и надо.
И все же событий было слишком много, невыносимо много, и потому Сэнди бродила по чужой квартире, мягко и бесшумно ставя ногу, осторожно разглядывая жизнь чужого человека, который как-то в одночасье стал своим, родным, единственным…
Если бы была жива ее мать, если бы у тети Бет был опыт воспитания девочек, а не шумных и развязных близнецов — возможно, тогда Сэнди знала бы, как называется чувство, которое она испытывала к Дону Каллахану.
Влюбленность.
Но она слишком привыкла считать себя калекой, немножечко изгоем, не такой, как все… Разумеется, она чувствовала, что Дона к ней тянет, влечет, что он испытывает очень сильные чувства, сжимая ее в объятиях — но Сэнди никак не допускала мысли, что это можно назвать любовью.
И тем не менее она ему доверяла. Маленькая робкая кошка доверчиво бродила по чужому дому, осваиваясь и наполняясь теплом этого места.
От ее собственной семьи не осталось ни-че-го. Все фотографии сгорели. Единственные воспоминания о родителях принадлежали, как ни крути, пятилетней девочке. Мама — красивая, с каштановыми локонами, теплая и пахнувшая корицей… Отец — веселый, шумный, неистощимый на выдумки и сюрпризы великан с ясными серыми глазами…
Дядя Дик всю жизнь оберегал ее от публикаций на тему гибели семьи Кроуфорд, но Сэнди все равно многое читала. И даже зная многое — сердцем все равно не могла поверить, что отец, папа мог сделать такое! Он слишком их любил.
У нее не осталось ничего материального. Ни фотографии, ни вещей из детства, ни маминого подвенечного платья, ни папиной бейсболки…
Сейчас она бродила по очень странному дому. Нет, необычного в нем не было ничего, просто Дон Каллахан и его квартира совершенно не вязались друг с другом. Сэнди не удивлялась. Ведь Дона она знает всего два дня — а о том, что первое впечатление обманчиво, известно давно.
Начать хоть даже и с мебели… Квартира среднестатистического американца узнаваема. Много бытовой техники, непременные портреты семейства на отдельной полочке, типовая мебель.
В доме Каллахана не было ничего подобного.
Резной деревянный буфет в гостиной — на дверях искусно вырезаны причудливые узоры, диковинные звери и птицы.
Комод — тоже старинный, красного дерева, полированный и элегантный, а на нем не просто несколько рамочек с фотографиями — лес! Море! Целая демонстрация!
Рыжие, хохочущие, тонкие и звонкие, словно эльфы, люди. Красивая рыжеволосая женщина в костюме цыганки. Две веселых девчонки, похожие друг на друга, потом они же — но уже постарше, неимоверно красивые, смеющиеся, солнечные.
Хмурый темноволосый великан весьма преклонных лет, очень похож на Дона, вернее Дон на него, ибо великану никак не меньше шестидесяти. Великан позирует на фоне бескрайнего моря зелени, одет в грубые высокие башмаки, брезентовые рыбацкие штаны и куртку, голова непокрыта, и в густой темной шевелюре лишь немного седины… А к его плечу припала худенькая пожилая женщина в черном, и ее рыжие волосы уже подернулись пеплом времени, но великан обнимает ее за плечи с такой нежностью, что сжимается сердце…
Бесчисленное количество детских фотографий. Беззубые, кудрявые, лысые, чумазые, перепачканные, что-то орущие, бьющие друг друга лопаткой по голове, верхом на пони, в каноэ, на дереве, голые в тазу, замотанные до глаз шарфами в сугробе — детишек, судя по всему, было не меньше десятка.
А по стенам гостиной и кухни, коридора и спальни — еще фотографии, детские рисунки, открытки с изображением разных городов, шутливые пожелания Дону, сувенирные магнитики и тарелочки, вымпелы и флаги, большой медный герб, на котором медведь, встав на задние лапы, сжимает тяжелый двуручный меч…
Это была семья. Настоящая, любящая, нежная, отважная семья, в которой все друг друга боготворили. У Сэнди навернулись слезы на глаза, но при этом она улыбалась. Дон сказал, что живет один… это не так. Все эти фотографии просто напоминали ему: ты не один, ты — один из нас. Мы с тобой, мы рядом, и, если ты упадешь, мы сомкнемся над тобой, как живой щит, мы поднимем тебя и вытащим из любой передряги, мы любим тебя и не можем без тебя жить.
Внимание Сэнди привлекла еще одна фотография — красивая молодая женщина в камуфляжных брюках и черной майке-борцовке. В руках у женщины была, судя по всему, профессиональная фотокамера, а стояла женщина возле джипа Дона. Чья-то немилосердная, явно детская рука пририсовала женщине изящные рожки, хвост и остренькие клыки. Тем не менее фотография стояла рядом с остальными — вероятно, красивая женщина тоже была членом семьи?
За окном смеркалось, и Сэнди загрустила, как и всегда в сумерках. Зажигать свет она побаивалась, поэтому оставалось одно — лечь спать. Сэнди поднялась в спальню и осторожно прилегла на краешек кровати, не разбирая ее. Дон вернется и отвезет ее к дяде Дику…
Впервые за много дней ее сморил абсолютно безмятежный сон, без сновидений и кошмаров, без голосов и Тьмы…
Негромкий скрежет. Металлический щелчок. Скрип. Мягкие и легкие шаги.
Во сне пришла спокойная и умиротворяющая мысль — это идет смерть. На мягких, нежных лапах.
Скрип все ближе, почти неслышный, мягкие шаги неотвратимы, совсем рядом качнулся воздух — парадокс, но слышащий человек этого бы не почувствовал. Сэнди Кроуфорд, в течение двадцати лет не слышавшая ничего, — почувствовала.
Она открыла глаза ровно в тот момент, когда прямо над ней из темноты появилась Тьма. Сэнди рванулась прочь, но Тьма неожиданно схватила ее, швырнула на пол и обрушилась сверху, вышибая воздух из легких, выжигая разум животным ужасом и осознанием собственной правоты: это — смерть!
Дону понадобилось всего несколько секунд, чтобы понять: патрульный полицейский Сэм не просто заснул за рулем. У находящихся в сознании людей голова так не свешивается на грудь. В следующий миг он увидел приоткрытую входную дверь. После этого нормальное время закончилось.