Ничего личного, стр. 27
За окном вдруг ударил раскат грома, мгновенно и сильно хлынул дождь, и духота сменилась острой свежестью наэлектризованного и влажного воздуха. Мигнув, погас светильник, но теперь Мэт различил бы лицо Белинды и в кромешной тьме.
Она шагнула к нему, протянула руки и обвила его шею. Он хотел сказать миллион ненужных, глупых, вежливых слов, хотел уверить ее, что она вовсе не должна делать того, что не хочет и в чем не уверена, но в этот момент — быть может, от ее прикосновения, быть может, от чего-то неведомого — все вокруг изменилось.
Уже знакомое темное Нечто радостно рванулось из глубины души, заклубилось теплым сумраком, а потом в самой сердцевине этого сумрака полыхнуло пламя.
Мужчина со стоном прижал женщину к себе, ощутив ее дрожь и ее желание, горячей волной затопившее все вокруг. Дальше началось что-то и вовсе невероятное.
Они менялись — и оба чувствовали это. Жалкие, робкие, закомплексованные люди средних лет остались там, в уютной комнате фешенебельного лесного отеля, но они имели очень слабое отношение к тем существам, которые сплетались в объятии посреди океана тьмы.
Он рванул душивший его галстук, и пальцы женщины торопливо побежали по неудобным пуговицам крахмальной жесткой сорочки. Упал на белый ковер фрак, вся одежда змеиной кожей сползала с него, и он радовался освобождению.
А потом упал теплый мягкий халат — и она оказалась в его объятиях совсем обнаженной, горячей, нежной, шелковой на ощупь и сладкой на вкус.
Они не целовались — пили друг друга, растворяясь и умирая от нежности и страсти. Сильные руки мужчины — и нежные руки женщины. Два сердца, стучащих в унисон, два дыхания, даже прерывающихся одновременно.
Все это время где-то на краю сознания билась голубой молнией одна мысль: она просила не торопиться!
И он старался. Он сдерживал не себя — целый океан мощи и страсти, водопад желания, смерч вожделения. Единственное, о чем кричала тьма внутри него, — возьми ее немедленно, сейчас, скорее, иначе не выдержит и взорвется весь мир, вся Вселенная, и в этой вспышке вы оба просто испаритесь!
Но он обещал ей не торопиться. И сдерживал напор.
Она еще помнила прикосновение к своему телу собственных рук. Так вот, то были грубые и неумелые прикосновения.
Теплые руки мужчины так нежно касались ее кожи, так бережно ласкали напряженную грудь, так трепетно — но и настойчиво — готовили ее плоть к чему-то большему, что вся она превратилась в один огромный костер желания, беспрестанно требовавший поддержки.
Он легко вскинул ее на руки — и ее это не удивило. Она не чувствовала своего тела, не знала силы земного тяготения. Невесомая и парящая во тьме, она изо всех сил цеплялась за его шею, губами сцеловывала капельки пота, казавшиеся ей слаще меда, стонала от радости и плакала от счастья…
Она была вся в нем, под ним, — но как бы наблюдала себя со стороны и впервые в жизни восхищалась собственным телом.
А потом ласки стали отчаяннее, поцелуи — горячее, и она перестала что-либо ДУМАТЬ. Только — ЧУВСТВОВАТЬ…
И когда не осталось сил сдерживаться, когда все законы логики разом оказались еще неоткрытыми человечеством, когда и само человечество показалось фантомом — тогда океан тьмы тихонько взревел, вознося на гигантской волне два тела, ставших — одно, к невидимым небесам, и они умерли в один миг от счастья и радости, а потом тут же возродились, юные и беспомощные, словно самые первые души на новорожденной Земле, и тьма превратилась в полог ночи, усыпанный звездами, а слезы на щеках женщины стали дождем, стучавшим в окна…
Распахнувшийся в небо потолок принял тихий вскрик женщины, глухой стон мужчины, а потом и мерное дыхание влюбленных, уснувших в объятиях друг друга.
12
Мэтью Карлайл проснулся и улыбнулся просто так, в никуда.
Он был молод и силен, он мог обнять весь мир, да только на что ему мир, когда в его руках — Белинда.
Ее теплые волосы рассыпались у него по груди, ее тихое дыхание согревало ему сердце. В окно заглядывал неуверенный по причине дождливости день, но для Мэтью все равно светило солнце.
Господи, как все просто-то оказалось! И не было всех этих лет одиночества, скучных и долгих ночей, заполненных рутиной дней… Все разом встало на свои места, и незачем придумывать себе занятие на выходные, потому, что на ближайшие тридцать, — а если повезет, то и сорок-пятьдесят — лет его занятием станет Белинда Карр.
Она зашевелилась, потянулась в кольце его рук, и он не удержался, погладил упругую округлую грудь, на которой — о ужас! — алыми цветами расцветали следы их безумной ночи, его поцелуи.
Белинда откинула голову на подушку и с серьезным видом стала смотреть на него, словно проверяя: изменилось ли что-то?
Зато потом снизу раздался сигнал «хаммера», и они подскочили, как ужаленные, заметались по комнате, оба голые, заспанные, но совершенно этим не смущенные.
У Белинды вещи оказались собраны, а Мэтью пришлось воровато ретироваться в свою комнату и торопливо запихнуть в чемодан все без разбору.
Дворецкий сойдет с ума. Вернее, решит, что с ума сошел Мэтью Карлайл.
А он и впрямь сошел с ума, Мэт Карлайл, и безумие ему по душе. Он влюблен, он весел, он готов расцеловать даже старуху Блэквуд, но делать он этого, конечно же, не будет, а вместо этого расцелует Белинду…
Белинды в комнате не оказалось. Пока он совершал надругательство над собственными костюмами, она успела аккуратно заправить разгромленную постель, отдельно сложить белье и полотенца, вымыть стаканы, взять свои вещи и спуститься вниз.
Лу Фонтейн прощалась с отъезжающими на крыльце. Большинство приехали на своих машинах, Тома Моргана, Лору и Блэквудов везли на комфортабельном микроавтобусе — том самом, что застрял в день приезда. Джош Белью приехал за Мэтью и Белиндой. Ширли должна была встретить их на полпути, так, как решила проводить их только до шоссе и верхом.
Белинда расцеловала Лу Фонтейн в обе щеки и сказала просто и спокойно:
— Мы вряд ли когда-нибудь увидимся, Лу, но мне было очень приятно познакомиться с вами. Вы — отличная Хозяйка Дома, спасибо вам за все.
Лу, непривычно смущенная и растроганная, обняла молодую женщину и отвернулась, скрывая слезы. Мэтью поцеловал дрожащую руку и негромко заметил:
— Я навсегда запомню свой первый приезд в качестве члена Клуба Партнеров в Большой Дом, миссис Фонтейн. Лу, все было замечательно, и ты просто молодец. Спасибо за все.
Лора изъявила желание поцеловать мистера Карлайла на прощание, но Морган неожиданно резко одернул ее, и красотка немедленно присмирела. С остальными простился лично только Мэтью, Белинда просто помахала им всем от «хаммера». Джош Белью испытующе взглянул на нее.
— Ты как-то изменилась, сестренка.
— Правда?
— Истинная. Пять дней назад я привез сюда робкое существо с вытаращенными от ужаса глазами и целым рюкзаком комплексов, а увожу уверенную в себе красавицу с величавой поступью. Да, и без очков!
— О да, очки я оставила вам с Ширли на память. Они на дне оврага.
— Ну и что скажешь? Как тебе осиное гнездо толстосумов?
— Вы были правы, Джош. Главное — оставаться собой. А что до них… Лу мне понравилась.
— Во, дает!
— Вы с Ширли просто замечательные.
— Само собой. А твой босс?
Она просто улыбнулась в ответ и молча полезла на заднее сиденье. Джош, чей острый взгляд видел обычно, — гораздо больше, чем положено человеческому глазу, крякнул — и не стал продолжать шутливые расспросы.
Мэтью собрался сесть назад, вместе с Белиндой, но Джош неожиданно настоял на том, чтобы он сел рядом с ним.
— Ты уезжаешь, парень, а ведь нам с тобой, как раз и не грех было бы поговорить о делах.
— Прости, Джош, но эта поездка стала первым за много лет настоящим отдыхом. Ты сам советовал забыть о делах.
— Зная тебя столько лет, я был уверен, что ты совету не последуешь. Ладно, скажи-ка вот что…
И Джош начал увлеченно расспрашивать Мэтью о делах. Белинда затихла на заднем сиденье, испытывая глубочайшую благодарность к умнице Джошу.