Двухгадюшник. Рассказы, стр. 23
— Вас не понял, повторите, — шипит динамик.
— Готовимся ко второму пуску! Доложите, какую готовность можете принять! — зло рубит в микрофон полковник.
И вновь завертелось, переглядываясь и перешептываясь, расходятся по своим местам офицеры. Привычная суета длится не долго, второй пуск не первый, вся основная работа уже сделана, все проверено и готово. Через двадцать минут можно работать.
— Пуск разрешаю!
— Ключ в боевое, выдан пуск!
Харкнув огнем и коротко взвыв, вторая ракета спрыгивает с направляющих и врубается в землю перед пусковой. Красочным фейерверком разлетаются куски взорвавшегося движка, острые искры лижут броню машины.
— Расчет, расчет, доложите, вы там живы? Расчет! Расчет! — надрывается в микрофон полковник.
Несколько минут томительного молчания. Потом усталый и какой-то бесцветный голос начальника расчета пуска.
— Живы. Помощь не нужна.
Общий вздох облегчения. Повезло, взорвался только движок, боевая часть не сдетонировала. От удара об землю ее вырвало из корпуса ракеты и откинуло метров на пятьдесят.
Полковник круто развернулся к главному промышленнику. Тот стоял рядом бледный с трясущимися губами.
— Я думаю, на сегодня экспериментов достаточно, — сухо процедил в это белое лицо полковник, как плюнул.
А офицеры ракетного отдела тем временем без команды рванули бегом к пусковой. На оплавленной броне сидел в полном составе расчет. Глаза шалые с нездоровым блеском, румянец во всю щеку, по рукам ходит бутылка водки. Начальник расчета, моложавый подполковник сунул ее первому из подбежавших ракетчиков.
— Ну поздравь меня с днем рождения!
— Так у тебя вроде не сегодня…
— Сегодня, у всех нас сегодня!
Конец фразы потонул в громком хохоте.
Конечно, такое случается не часто, обычно все летает как положено и попадает куда надо, но бывает и так. Конструктор, к сожалению, не Бог сто процентов гарантии дать не может. Ну что ж, «я — испытатель».
Раз в год приезжаю в отпуск. Большой город, неон витрин, трамваи, автобусы, толпы людей спешащих по своим делам. Совсем другая не всегда понятная жизнь идущая по своим законам.
Встречаюсь с друзьями, однокашниками по училищу. В армии из моего взвода остался я один. Остальные давно на гражданке, кто где, кто как. Кто-то удачливый бизнесмен, кто-то частный охранник (физо и огневую в училище преподавали будь здоров), кто-то просто работает в преуспевающей фирме. Когда я рассказываю им, сколько я получаю денег, они удивляются и смеются, в шутку дразнят убогим и не позволяют вместе с ними рассчитываться в ресторане.
В таких случаях я всегда вспоминаю сухощавого финского полковника, бывшего у нас гостем на боевых. Стреляли ракеты для продления сроков технической пригодности, а какой-то процент отказов при этом неизбежен. Очередная «птичка» после выдачи команды «Пуск» отказалась взлетать, прежде чем трогать ее, необходимо было отстыковать пиропатроны запуска двигательной установки, иначе может образоваться неприятный сюрприз — запуститься движок как раз когда расчет вылезет на броню снимать ракету с направляющей. А мощь реактивной струи совсем не шуточная — бетонные плиты позади машины иногда при пуске выворачивает из земли и откидывает далеко в сторону. Так что кому-то надо сходить и отстыковать пиротехнику. Кому-то это мне. Тоже работенка не самая веселая, того и гляди, на манер Мюнхгаузена слетаешь на Луну. В тот момент, когда вооруженный отвертками и спецключами я выходил из бункера командного пункта меня и остановил финский полковник.
— Господин капитан, сколько Вам платят за эту работу? — на хорошем русском, почти без акцента.
— Мне хватает, — усмехнулся я в ответ, удивленный его вопросом.
И потом всю дорогу до стартовой позиции я улыбался, вспоминая смешную цифру за которую последний раз расписался в раздаточной ведомости.
Иногда уже в изрядном подпитии друзья на гражданке спрашивают, не надоело ли мне маяться дурью, предлагают работу в своих конторах. Зарплату на первый случай, раза в два побольше чем у меня. Я деликатно отказываюсь. А когда они начинают выяснять почему, на ум приходят только надоевшие трескучие фразы типа «священный долг» и «кто, если не я», явно здесь не уместные. Ну не могу я внятно объяснить, почему не ухожу из армии.
Точно знаю только одно, совсем не в деньгах дело, просто я — испытатель.
Мания величия
Любой служивший в наших славных Вооруженных Силах без сомнения согласится со мной в том, что нигде больше к человеку не проявляют столько поистине трогательной любви и не окружают его таким чутким и всеохватывающим вниманием. В ход идет весь накопленный за тысячелетия людской истории арсенал средств заботы о ближних. Это и всевозможные занятия, инструктажи и тренажи по любому поводу, это и проверки, смотры, осмотры, беседы замполитов и командиров, торжественные мероприятия и работа таких мифических организаций, как женсоветы или офицерские собрания, да мало ли что еще придумает воспаленный от жажды деятельности мозг в уютной тиши московского штабного кабинета. И весь этот девятый вал приказов, распоряжений, инструкций и методических рекомендаций, поучающих как жить, чтобы было хорошо и не было плохо, ежедневно, а то и еженощно вываливается на головы вконец обалдевших от такого неусыпного внимания военнослужащих.
Сидит, к примеру, где-то в далеком и благополучном Арбатском военном округе старый замшелый генерал, сидит уже давно, со времен веселой лейтенантской юности. Много званий оставило следы звезд на его плечах, много должностей измарало печатями его удостоверение, да и рабочих столов он сменил немало — три, только в том кабинете, куда пришел еще лейтенантом, да еще один при переезде в соседний более начальственный кабинет. Такая вот у генерала сложилась нелегкая служба. Еще у него все есть — тридцать пять лет выслуги, пенсия, квартира в Москве, машина и еще одна работа, приносящая реальные деньги. Хорошо генералу, жизнь сложилась удачно, все получилось, как хотел.
Вот только гложет его что-то изнутри, не дает жить спокойно, хочется не только для себя, а для всех братьев по оружию сделать что-нибудь такое замечательное, чтобы им, братьям, тоже служить стало легче и приятнее. И вот ходит он беспокойный как баба роженица, никак себе места не найдет, думу думает, причитает про себя, жену пугает отсутствующим видом, на вопросы отвечает невпопад. И, наконец, в положенные сроки рожает, чтобы вы думали? Ни мышонка, ни лягушку, а неведому зверушку? Как бы не так! Никаких зверушек, генерал может родить только одно — ПРИКАЗ! Именно так, большими буквами и обязательный к исполнению. А как все его на местах выполнят, вот тут и заживем!
Знаете, как облагодетельствовал войска наш генерал? Никогда не угадаете! Установил новые размеры табличек на дверях в кабинеты, новую их расцветку и новый шрифт надписей.
Десятки воинских частей, тысячи офицеров и солдат месяц лихорадочно переделывали злосчастные таблички, извели тонны краски, тысячи квадратных метров фанеры и неподдающееся исчислению количество нервных клеток. Зато как сделали, тут и пришло ко всем счастье. Слава тебе Господи, расплевались!
Жаль, только, что понятие о счастье у разных генералов разное. Года не прошло, как летит из Москвы новый ПРИКАЗ, теперь таблички с белым текстом на синем фоне следует переделать в таблички с желтым текстом на красном. Видно, сделав главное дело в жизни, ушел арбатский генерал со спокойной душой на дембель, а на его место пришел другой, главного дела еще не сделавший.
Почему так происходит, что человек, едва заняв начальственную должность, начинает искренне верить в то, что только он один понимает все проблемы своих подчиненных и точно знает пути их решения? Над этой загадкой я размышляю уже очень давно, и, наконец, пришел к выводу, что ответ лежит где-то в плоскости необратимых изменений происходящих в мозгу человека лишь только он становится начальником. А значит вопрос этот больше медицинский, чем социальный. Так давайте обратимся к медицине.