Не покидай меня, любовь, стр. 22

Глаза Эммы сузились.

— Пытаешься провести меня, да? — прошептала она. — Я знаю, что будет. Я отпущу его сюда на каникулы, а ты не вернешь его мне, оставишь здесь навсегда. Ты это планируешь, да, Винченцо?

Последовала долгая, напряженная пауза, и когда Винченцо заговорил, каждое его слово падало, как камень:

— Ты действительно думаешь, что я способен на такое?

Эмма открыла было рот, но тут же закрыла его. Вопрос слишком важен, чтобы ответить на него импульсивно. Она подумала, как боготворит Винченцо своего малыша, как горячо любит его нежной отеческой любовью, которая живет в сердцах большинства гордых сицилийских мужчин. И еще подумала о том, сколько любви Джино должен отдавать обоим своим родителям. Представила слезы ребенка, его замешательство и горе, если ему запретят видеться с мамой, и в глубине души знала, что Винченцо просто неспособен причинить такую боль своему ребенку.

Она покачала головой.

— Нет, не думаю. Я сказала это в гневе. Прости.

В каком-то смысле ее милое раскаяние перед лицом тех обвинений, что он бросал ей, сделало все в миллион раз хуже. Винченцо почувствовал себя так, будто ему в сердце воткнули нож.

— Пожалуйста, не извиняйся, Эмма, — с горечью проговорил он. — Просто скажи, когда хочешь уехать, и я все устрою.

Молодая женщина смотрела на мужа широко раскрытыми глазами. Когда она хочет уехать? Вспомнив, как поклялась не показывать свою уязвимость, по крайней мере суметь уйти, не уронив гордости, Эмма встала из-за стола и прошла к окну.

Сквозь пелену слез она смотрела на красивый пейзаж, потом сглотнула.

— Полагаю, лучше сделать это как можно скорее. — Ведь тогда будет не так больно. Быстрый отъезд должен быть легче для них всех, чем затянувшееся прощание. — Если это то, чего ты хочешь, — безжизненно добавила она.

На мгновение Винченцо ощутил дикий всплеск каких-то неясных, мучительных эмоций — чувств, которые всю жизнь старался скрывать, как скрывал тайную боль из-за смерти родителей. И на мгновение ему показалось, что легче и проще сказать ей: да, уезжай, и немедленно. Пусть уходит из его жизни, подальше от этой обжигающей боли и ужасных, обнаженных чувств.

Но что-то в решительной линии ее плеч заставило его дрогнуть. Он увидел дрожь, которую она пыталась сдержать, и внезапно что-то гораздо более сильное, чем стремление к избавлению, начало охватывать его. Это было похоже на разгорающийся пожар, когда чувства, которые он так долго подавлял, вдруг вырвались на поверхность.

Нет, конечно же, это не то, чего я хочу! — воскликнул он. — Ты правда думаешь, будто я хочу, чтобы ты уехала, Эмма?

Я знаю, ты не хочешь, чтобы Джино уезжал. — Она произносила слова очень осторожно, чтобы не возникло никакого недопонимания.

Ты… — Впервые в его взрослой жизни голос грозил надломиться. — Che Dio mi aiuti! Я не хочу, чтобы ты уезжала!

Эмма повернулась и уставилась на него. Она со всей силы вцепилась пальцами в подоконник, боясь, что потеряет сознание. У нее помутился разум? Она неправильно его поняла? Он говорит о Джино. Об их сыне.

— Я не буду ограничивать твои посещения, — выдохнула Эмма.

Но Винченцо уже пребывал во власти эмоций, охваченный жаром и нетерпеливым желанием сказать ей то, что так долго смотрело ему в лицо, только он был слишком слеп, чтобы увидеть. Он пересек комнату и заключил ее в объятия, но она была как безжизненная кукла, когда смотрела на него глазами, из которых пропал весь свет.

— Это не имеет никакого отношения к Джино! — горячо заверил он ее. — Это имеет отношение к тебе. И ко мне. К моей любви к тебе, Эмма… потому что я люблю тебя.

Она покачала головой, ее глаза начали наполняться слезами. Он насмехается над ней. Дразнит тем, что могло бы быть.

— Нет…

— Si! Не знаю, почему мне потребовалось столько времени, чтобы понять это, но я люблю тебя. Женщину, на которой женился. Которая пленила мое сердце. Которая подарила мне сына и доказала, что она лучшая на свете мать. Женщину, которую я не хочу потерять. И которую никогда не потеряю! — горячо добавил он. — Пока дышу, и мое сердце бьется. Но можешь ли и ты любить меня? Или уже слишком поздно, Эмма?

Пауза, которая последовала за его вопросом, показалась долгой, как столетие, хотя на самом деле длилась не больше мгновения. Эмма покачала головой.

— Нет, конечно, не слишком поздно, — прошептала она, — я никогда не переставала любить тебя, Винченцо. Хотя, видит Бог, пыталась.

Слезы теперь струились по лицу, угрожая задушить, и Эмма протянула руку, касаясь кончиками пальцев лица мужа, как будто он был не вполне реальным. Как будто не мог говорить такие вещи или смотреть на нее взглядом, который она уже почти забыла.

Но это был он. Настоящий. Реальный. Все, чего Эмма когда-нибудь желала, было написано на лице мужчины, которого она любит, хотя потребовалось еще несколько секунд, чтобы она осмелилась позволить себе по-настоящему поверить в это.

— Вин…ченцо, — всхлипнула Эмма.

— Шшш. — Он привлек ее к себе и обнял, нежно баюкая на своей груди до тех пор, пока и слезы, и дрожь не утихли. Это было, наверное, самое невинное объятие из всех, что Винченцо когда-либо имел с женщинами, и все же, без сомнения, самое сильнодействующее…

Они долго так стояли, пока Эмма не испустила тихий, дрожащий вздох. И, приподняв лицо жены, Винченцо стер последние слезы с нежных покрасневших щек и молча поклялся, что больше никогда не станет причиной ее слез.

Эмма закусила губу, понимая, что еще есть вещи, которые необходимо сказать ему, дабы оставить прошлое в прошлом.

— Мне не следовало убегать тогда из Рима, — прошептала она. — Когда наш брак дал трещину, мне надо было остаться и попытаться все наладить. Надо было поговорить с тобой об этом. Я была ужасной женой.

Винченцо поцеловал ее нежнейшим из поцелуев.

— И, возможно, все было бы иначе, если б я не шагнул на два столетия назад, когда женился на тебе, — мягко проговорил он. — Я был плохим мужем, Эмма. Так что, как видишь, сага mia, мы равны.

Это было нечто такое, чего Эмма никогда не думала услышать от своего великолепного сицилийского мачо. И хотя его признание привело молодую женщину в восторг, какая-то ее часть восставала против такого утверждения.

— Ты хочешь сказать, что я больше никогда не должна подчиняться твоей воле? — невинно спросила она.

Винченцо правильно прочел выражение ее глаз и улыбнулся.

— Интересный вопрос, — задумчиво проговорил он, пальцем рисуя соблазнительные круги на ее ладони. — Почему бы нам не пойти в спальню, пока наш сын не проснулся, и не обсудить это как следует, bella?

ЭПИЛОГ

Это была первая вечеринка, которую Эмма с Винченцо устраивали как супружеская чета. Молодая женщина готовилась всю предшествующую неделю, дабы убедиться, что меню удовлетворит всех, и что свежих цветов будет достаточно, чтобы украсить длинные столы, накрытые во дворе, поддеревьями.

Сицилия и этот замок отныне будут их домом, где будет расти Джино и который, даст Бог, они наполнят его братьями и сестрами.

Эмма в последний раз повернулась перед зеркалом, надеясь, что зеленое шелковое платье не будет выглядеть слишком шикарно на вечеринке, устраиваемой днем. Потом она поправила пиджак на плечах Винченцо, в чем, в сущности, не было нужды, но ей просто нравилось дотрагиваться до мужа. Нравится разговаривать с ним. Проводить с ним время. Как и ему с ней. Любовь освободила их, дала возможность показывать безо всяких ограничений, как дороги они друг другу.

Надо идти вниз, — неохотно сказала Эмма. — Гости начнут прибывать примерно через час, а еще полно дел. К тому же надо освободить Кармелу от Джино.

Но все уже готово, ты же знаешь, а Кармела всегда с радостью берет нашего мальчика к себе домой, — мягко возразил он. — И, кроме того, я хочу тебе кое-что показать.

Кое-что? — Эмма озадаченно сдвинула брови, когда муж заключил ее в объятия. — И что же?