Князь Воротынский, стр. 85

Согласились князья Михаил и Владимир еще с одним предложением Логинова: поставить засеку перед Тулой, начав ее от Венева, довести до Волхова, а затем потянуть ее точно на юг через реку Орлик, где возвести город-крепость, на Оскол. Будут рассечены, таким образом, Муравский, Пахмуцкий и Сенной шляхи.

Почти к самому Перекопу подступала по этому плану Россия, и орды крымские лишались полностью вольного маневра, а фактор неожиданности исключался совершенно.

– Дай бы Бог нашему теляти да волка съесть, – резюмировал рожденный план князь Владимир.

– Ты не прав, брат. Мы давно уже не теляти, а крымцы не волки. Они скорее – шакалы. Одолеем их с Божьей помощью.

– От ногаев и сибирских татар как отгородимся? – не вмешиваясь в разговор братьев, спросил Логинов. – Иль самой Волги хватит?

– Там казачий полк стоит. Пока пусть службу служит, а год-другой минует, от крымцев когда засечемся, подоспеет пора и для востока.

– Иль не указывать теперь линии?

– Отчего же? Укажи. От Нижнего на Алатырь, от него – на Самару. От Самары до Саратова, а там уж и до Астрахани. От нее – на Лукоморье. К Тмуторокани.

– Теперь всем сомнениям конец. Теперь к сроку управлюсь.

– И сразу же – за устав. Еще раз поглядим на все сказанное порубежниками, отсечем лишнее и – за дело.

– С превеликим удовольствием. Управлюсь быстро.

Подьячий намеревался всего лишь неделю потратить на устав, только понадобилось времени вдвое больше. Первый вариант, правда, был подготовлен быстро, но когда они стали обсуждать его втроем, Логинов с братьями Воротынскими, появилось много поправок. Тогда князь Михаил Воротынский повелел:

– В чем мы засомневались, поправь, затем головам стоялым и станичным почитай, а уж после того детям боярским, стрельцам и казакам. Да не всем скопом, а раздельно. Пусть еще неделя, пусть две пройдет, только все сладь, чтобы порубежникам устав наш не оприч души пришелся. Не нам, а им службу служить. Я же государю челом ударю о земле, о жаловании и ином прочем, что с казной связано.

Вопреки предположению, что придется убеждать царя Ивана Васильевича (и Воротынский основательно к этому готовился), встреча с государем прошла более чем удачно.

– Скоро ли к думе готов будешь? – первым делом спросил Иван Васильевич. – Дело-то на макушку зимы, настает пора не одному тебе шевелиться. Мне еще желательно, чтоб в день Святого Ильи Муромца приговор бы боярский я утвердил.

– К первому января, дню Святого Ильи, управлюсь. Слово даю. Только дозволь, государь, еще малый срок. Чертеж изготовлен, а вот устав нужно обсудить еще с самими порубежниками. Пусть свое слово скажут.

– Лишнее дело велел. Бояре обсудят. Пусть станет это их приговором. Не Устав, царем даденый, а боярский Приговор.

– Воля твоя, государь. Только без твоего слова не смею я предлагать боярам тебе одному подвластное.

– Говори.

– Взять казачьи ватаги на Азове, по Дону и иные другие, что нам тайно доброхотствуют у горла татар крымских… Чтоб Приговор боярский и им Уставом стал. А перво-наперво зелья огненного им послать, пищали да рушницы, землей не скаредничая пожаловать.

– Эка, пожаловать! Земля-то не моя.

– Верно. Но и не крымцев. Ничейная она, сохи пахаря ожидаючи истомилась.

Долго сидел в раздумье Иван Васильевич, вполне понимая, какой дерзкий шаг предстоит ему сделать, прими он совет князя Воротынского, и как взбесятся хан крымский и султан турецкий. Прикидывал, настало ли время для этого шага. Князь же Михаил Воротынский терпеливо ждал, готовя убеждения, если государь смалодушничает. Наконец Иван Васильевич заявил решительно:

– Беру! После приговора думы первым делом отправляй к ним воевод с обозами, с грамотами моими жалованными, с землемерами. Накажи, чтоб как детям боярским меряли бы и под пашни, и под перелог.

– Впятеро, а то и больше сторож потребуется для новых засек. Казаков бы звать, кто хочет. На жалование или с землей, на выбор. Да чтоб с детьми боярскими их тоже уравнять.

– Дельно. Согласен вполне.

– Сторожи и крепости всей землей рубить. Слать туда для жизни тоже отовсюду. И добровольно, и по указу воевод.

– Роспись составь. Бояре ее утвердят. Только Вологду не трожь. И Холмогоры с Архангельском.

– Там лучшие мастера…

– Сказал, не трожь, стало быть – не трожь!

Князь Михаил Воротынский знал, что государь Иван Васильевич строит в Вологде флот, не раззванивая особенно об этом во все колокола. Хотел царь всея Руси вывести его в Балтийское море неожиданно для шведов, датчан, поляков. Но знал Воротынский и то, что уже двадцать боевых кораблей ждут своего часа в устье Кубены, чтоб по повелению царскому быть переведенными в Онегу, оттуда по Свири в Ладогу, а дальше по Неве, мимо Новогорода, в море вольное. Дело, как считал Воротынский, сделано, оттого можно почти всех мастеров и подмастерии поставить на рубку крепостей в тех же вологодских лесах.

Разумно, конечно, если бы не одна загвоздка: царь продолжал строить корабли, теперь уже в тайне от своих бояр и князей. Еще целых двадцать штук повелел построить, крепче прежних и более остойчивых, ибо судьба им была определена иная: путь по бурным студеным морям. То планомерное уничтожение знатных русских родов, к чему уже приступил самовластец, а более того – дела будущие, внушали ему страх, вот он и готовил себе путь бегства из России в Англию. Вместе с казной государственной, которая перевезена была уже в Вологду и хранилась в специально для нее построенных каменных тайных погребах под охраной верных псов-опричников. Да и опричнина-то была им придумана, чтобы выкрутиться из сложного положения, в какое он попал, увезя всю казну из Москвы. Грабя купцов пошлинами, но главное, беря взаймы крупные суммы у монастырей, у удельных князей, он создал вторую казну, а после опричнины все долги свои перепоручил земщине, князей же, кому был должен, уничтожал, забирая их остальное имение себе.

Царь Иван не любил России, да он и не считал себя славянином, а тем более – русским. Куча дьяков давно уже парила лбы, чтобы вывести его родословную от Августа и Прусса, пристегнуть его к баварскому дому. Только куда денешься от Глинских, знатных предательством?

Чего-то не ведал князь Воротынский, чего-то не понимал в коварных замыслах государя своего, оттого и удивлялся резкому запрету Ивана Васильевича включить в роспись Вологду и поморские города и становища. Но удивляйся, не удивляйся, а остается одно: продолжать выторговывать у царя милости. Пока он в хорошем расположении духа.

– Челом бью, государь, подьячего Мартына Логинова очинить дьяком. Разумен. Старателен. Пусть порубежное дело ведет.

– Дьяком, говоришь? Ладно, уважу. Что еще?

– Бояр бы мне четверых.

– Обещал, исполню. Укажи кого. Еще?

– Триболы повели ковать в Пушкарском дворе московском, в Алатыре, Серпухове, Туле, в Пскове, Великом и Нижнем Новгородах. В порубежных уделах княжеских тоже ковать. Станем раскидывать перед бродами да еще в бойких местах перед засеками. А пригляд бы тому делу имели Бранный и Пушкарский приказы.

– Самим коней своих не покалечить бы, забывшись.

– Не должно бы. Ну, а у кого ума мало, сам свой ущерб на себя возьмет. Не из твоей, государь, казны. Пару лет триболам жизни, потом ржа съест. Даже тем, у кого память коротка, не сделают триболы зла.

– Тогда ладно. Велю. Еще?

– Все. Дьяку Логинову читать в думе Устав?

– Ему.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Дума собралась накануне дня Святого Ильи Муромца – знатного порубежника Киевской Руси. Бояре думные внимательно слушали Логинова, который, даже не в состоянии скрыть своей радости и гордости, читал прерывающимся от волнения голосом «Боярский приговор о станичной и сторожевой службе»:

– По государеву, цареву и великого князя всея Руси приказу боярин Михаил Иванович Воротынский приговорил с детьми боярскими, с станичными головами и с станичники о путивльских, и о тульских, и о рязанских, и о мещерских станицах, о всех украинах о дальних и о ближних, и о месячной сторожех, и о сторожех из каждого города, к которому урочищу станичникам повиднее и прибыльнее ездити, и на которых сторожах и из которых городов и по скольку человек сторожей на которой стороже ставити, которые б сторожи были усторожливы от крымские и ногайские стороны, где б было государеву делу прибыльнее, и государевым украинам было бережнее, чтоб воинские люди на государевы украины войною безвестно не приходили, а станичникам бы к своим урочищам ездити и сторожем стояти в тех местах, которые б места были усторожливы, где бы им воинских людей можно устеречь… А стояти сторожем на стороже с конь не сседая, переменяясь и ездити по урочищам, переменяясь направо и налево по два человека по наказам, каковы им наказы дадут воеводы. А станов им не делати, а огни класть не в одном месте. Коли кому сварити, и тогды огня в одном месте не к ласти дважды. А в коем месте кто полдневал, и в том месте не ночевать, а где кто ночевал, и в том месте не полдневать. А в лесах им не ставица, а ставица им в таких местах, где было бы усторожливо…