Синдикат, стр. 46

Сермэк пожал плечами.

– Ну да, верно. Не гадят же там, где едят, Геллер.

– Да, но они могут это сделать так, что никто ничего и не заподозрит.

– Что ты имеешь в виду?

– Политическое убийство. Вы здесь среди политиков со всех уголков страны, включая весь «кухонный кабинет» Рузвельта. Если какой-то идиот вдруг начнет стрельбу в вестибюле «Билтмора», когда вы будете стоять вместе с сотней других политиков и в вас случайно попадет одна из пуль, никто и не подумает на Синдикат. Все решат, что эти безработные негодяи сбрендили, выискивая, кого бы обвинить в своих неприятностях. А лучше всего обвинить политика. Скажите, вы можете на публике протолкаться к Рузвельту? Вы привезли пуленепробиваемый жилет, о котором тогда говорили?

Сермэк облокотился на стол, сложив большие толстые руки, и поглядел на меня поверх них.

– Я должен это сделать. Другого пути нет. Этого негодяя-инвалида я ненавижу, но в Чикаго есть проблемы большие, чем этот долбаный Фрэнк Нитти. У нас учителя месяцами не получают зарплату. От федерального правительства городу нужны кредиты, и нужны срочно. Можешь ты это понять. Геллер?

Ладно, я конечно мог на это заметить, что знаю об одном из блатных постов, который он получил от Фарли и отдал другому своему зятю. Это был пост сборщика налогов от Чикаго, появившийся очень кстати, потому что Сермэка решили проконтролировать на предмет честной уплаты налогов. Да я мог сделать сотню циничных замечаний, но, знаете, мне почему-то показалось, что этот негодяй говорит то, что думает, что он на самом деле хочет поставить Чикаго на ноги, что он на самом деле беспокоится об учителях, полицейских и других муниципальных служащих, которым платят так, словно милостыню подают. Сермэк добавил:

– А кроме того, тут повсюду будет секретная служба. Со времен Мак-Кинли не удалось больше ни одно убийство, знаете ли, и никогда не удастся. Потому что эти парни свое дело знают. Да и мои ребята здесь. И вы тоже. Геллер. Ведь вы будете?

Я кивнул.

– Но до тех пор сидите тихо. Больше никаких общественных мест.

– Только обед в честь Фарли в субботу.

– Там могут быть фокусы. Он открыт для широкой публики.

– Всего шесть сотен мест.

– Хорошо. Тут еще можно обеспечить безопасность.

– Другими словами, я останусь у зятя. С телохранителями. Я должен повидаться еще кое с кем, но они могут приехать ко мне сами.

– Хорошо, – сказал я. – Нитти, конечно, не ожидает, что вы заляжете на дно. И не думаю, что он попытается пристрелить вас дома. Скорее всего, это случится на публике, чтобы думали, что Синдикат тут ни при чем.

– Тогда у убийцы только две возможности. Обед в «Билтморе» в честь Фарли в субботу и Бейфрант-парк в среду.

– Что?

Сермэк махнул рукой влево.

– Бейфрант-парк... Там будет выступать Рузвельт.

– Непременно вам нужно все дело испортить, мэр!

В первый раз за все время холодные глаза немного смягчились, а улыбка стала искренней.

– Я вас, кажется, недооценил. Геллер?

– Может, и нет. А может, я только сейчас становлюсь самим собой.

– Может быть...

– А сейчас куда вы направляетесь?

– В туалет, – сказал он, вставая, кривясь и держась за живот.

На этот раз сопровождал его я, а он махнул Миллеру оставаться на месте.

Его Честь мыл руки, когда я сказал:

– Вам нужно усилить охрану перед домом.

– Что вы имеете в виду?

– Я сказал вашему садовнику, что я из «Гералд», я он мне выболтал все, вплоть до дня вашего рождения.

Промокая руки бумажным полотенцем, Сермэк отрицательно покачал головой. – У нас нет садовника.

– Что?!

– Вернее, не совсем, потому что этим занимается соседский мальчик. А когда приезжает зять, он все делает сам. Это его хобби.

– А ваш соседский мальчишка не кубинец, нет?

– Да нет. А что?

– В тот день у вас подстригал кусты какой-то кубинец.

Сермэк снова пожал плечами, явно сомневаясь:

– Возможно, мой зять нанял кого-нибудь еще, чтобы успеть обустроить сад к моему приезду.

– Может быть, вы и правы.

Так или иначе, тот, кого я ищу, – не кубинец. Да и садовник этот – явно не блондин. Но мой блондин мог иметь кубинца-напарника, мог ведь?

– Мы проверим еще раз все вокруг, если вам это так важно.

– Да, пожалуйста, – попросил я.

– Ну, а сейчас давайте удивим Миллера и Лэнга новостью, что вы теперь коллеги, – предложил Сермэк.

Глава 16

Над головой стояло налитое новогоднее солнце. Вдали на полоску земли напротив парка, хлопая крыльями, садились пеликаны и чайки, чтобы потом снова взлететь. Среда близилась к вечеру и духоте, а по Бейфрант-парку прогуливались пары разного возраста, иногда останавливаясь, чтобы поиграть в настольную игру или посидеть на скамейке с видом на синий залив с белыми суденышками.

Я прошел мимо одного из парней, который, привязавшись к большой пальме, натягивал оборванные ветром провода. Главная прогулочная аллея от подножия Ист-Флеглер до залива была окружена клумбами, подстриженными хвойными изгородями, королевскими пальмами и влюбленными на скамейках. Вид счастливых парочек навел меня на размышления о Мэри Энн Бим; мне хотелось знать, вспоминает ли она обо мне, пока я торчу здесь, пытаясь сохранить жизнь мэру Сермэку.

Если не считать парней с проводами, казалось, парк был полностью безопасен. Я прогулялся по всей его территории – сорока акрам, которые насыпали меньше десяти лет тому назад и превратили в тропический рай.

Браунинг висел под мышкой, а «бульдог» тыкался в мои внутренности, и если парень появится пораньше, желая осмотреть арену преступления, я еще успею подложить ему пушку и тут же взять его с ней.

Солнце все еще делилось с небесами своей щедростью, и над парком лениво парило несколько самолетов, когда я уселся в первом ряду амфитеатра. Ряды зеленых скамеек, на которых будут сидеть восемь тысяч приглашенных, изгибались, образуя широкий полукруг перед оркестровой раковиной. Купол центральной сцены был разрисован орнаментом красного, оранжевого, желтого и зеленого цветов, немного в восточном стиле, и на каждой стороне сцены было по башне с куполом наподобие желудя, разрисованного полосами серебристого, зеленого, желтого, оранжевого и красного. Это было похоже на представление Шрайнера о Египте: желтого цвета штукатурка внутри купола и синего цвета платформа; на коричневом с красными кистями занавесе изображения каирских улиц. На сцене была поставлена импровизированная деревянная трибуна с шестью рядами скамеек в ложе для примерно двадцати пяти – тридцати приближенных лиц, одним из которых будет Сермэк. Он должен сидеть в первом ряду.

По счастью, в целях безопасности, публика не имела возможности слишком близко подойти к сцене; невозможно это было сделать и с крыши, не доходившей ни до одной из королевских или кокосовых пальм, отделявших амфитеатр от панорамы Майами. Даже находясь в первом ряду, Сермэк будет в безопасности. Полукруглое замощенное пространство перед оркестром и было тем местом, откуда должен был говорить со своей машины президент-избранник.

Я сидел и обдумывал эту ситуацию, когда услышал за собой приглушенный разговор. Повернувшись, я увидел, что, невзирая на ранее время, зеленые скамьи стали заполняться народом. Я поднялся и прошелся вокруг, но не увидел того лица, которое искал. К пяти тридцати я сообразил, что мне нужно оставаться здесь, если я хочу сохранить за собой это место с круговым обзором.

Чуть позже шести появились и начали осматриваться какие-то парни, видимо, из Секретной службы. Одному из них я назвался телохранителем мэра Сермэка, показав кое-какие бумаги; парень проверил по списку, нашел мою фамилию, кивнул и позволил мне остаться. По мере наступления сумерек не осталось ни одного места, которое не подверглось бы досмотру ФБР.

Конечно, если все эти горожане вперемешку с туристами прочитали газеты, как это сделал я, они знали, что движение в нижнем городе будет остановлено в восемь тридцать, и решили попасть сюда, пока еще возможна хоть какая-то парковка (их машин и задниц). Парад покидал пирс, где стояла яхта «Нурмахал», около девяти, и сотни местных копов пешком, на мотоциклах и «моторах» должны были сопровождать Рузвельта, его людей, а также кое-кого из доверенных лиц по Бискейн-бульвару. Перед ними ожидалось шествие различных духовых оркестров, а замыкать всю эту демонстрацию должна была пресса.