Похороните меня за плинтусом + 3 неизданные главы, стр. 39
— Ты позвонила? — страдальчески спросил я, держась за живот. — Он продвинулся еще дальше.
— Кретин и сволочь! Если ты будешь морочить мне голову я тебя сама напихаю осколками.
Бабушка держала в руке треугольный кусок стекла. Оказалось, недостающий осколок прилип на соке каланхоэ к ее тапочку, а когда она пошла звонить, отвалился.
— Какого ляда ты морочил мне голову?
— Но мне колет, баба!
— Чтоб тебе кололо всю жизнь, негодяй! Я извелась до кровавой пены, а ты измываешься. Пусть тебе мама купит собачку, и ты будешь ее дрочить, а меня не надо! Это же надо, над чужим страхом, над чужой болью так издеваться жестоко… — заплакала бабушка, доставая нитроглицерин. — Ну, ничего, садист, тебе все это горючими слезами выльется, горше моих. По-настоящему страдать будешь, не притворно.
— Но мне вправду колет, — жалобно возразил я.
— Поколет и перестанет! — отрезала бабушка.
Скорост_
Когда бабушкины знакомые спрашивали меня, кем я хочу быть, то обычно удивлялись моим ответам. Я не хотел быть ни космонавтом, ни актером, ни пожарником. Я хотел быть инженером-конструктором и строить космические ракеты.
— Сто двадцать рублей в месяц получать будешь, — предостерегали знакомые. — Кто тебя только надоумил на это?
Я с достоинством отвечал, что к выбору жизненного пути меня подтолкнули два тома детской энциклопедии, которые подарила мне мама. Вообще-то мама собиралась подарить все десять томов, но бабушка сказала, что у нее и так загажен весь дом и она не позволит тащить в него книги размером с бетонные плиты. Она разрешила оставить только два тома, которые я выберу, а из остальных посоветовала маме построить склеп для себя и для карлика. Из десяти книг я выбрал том второй, посвященный астрономии и геологии, и том пятый, посвященный технике. Астрономический том пробудил во мне тягу к звездным мирам, но становиться космонавтом я даже не мечтал, помня про свое внутричерепное давление. Оставалось отправлять к звездам других счастливчиков, и так я решил стать инженером-конструктором. Знаний, собранных в пятом томе, было, на мой взгляд, достаточно, и к постройке космического корабля я приступил немедленно.
Вооружившись бумагой, линейкой и циркулем, я нарисовал схему ракеты в разрезе. Отсеки располагались один над другим и соединялись вертикальной винтовой лестницей. Верхний отсек занимала кабина управления, под ним располагался отсек со скафандрами и спускаемыми аппаратами, ниже был отсек столовой и кают-компании, далее — спальни с туалетами и душевой, потом топливный бак и, наконец, двигатели. Для каждого отсека в отдельности тоже были сделаны чертежи. На чертеже спальни я старательно вычертил кровати с подушками, в пищевом блоке нарисовал плиту и кастрюли, в туалете долго пытался изобразить унитаз.
«И кто только придумал для этого устройства такую сложную форму?» — думал я, в пятый раз стирая неполучившийся унитаз ластиком.
Когда унитаз не получился в восьмой раз, я решил, на правах конструктора, изменить его форму по своему усмотрению и нарисовал в туалете ракеты что-то вроде гриба. После этого можно было переходить к технической части. Здесь меня ждал титанический труд.
Я чертил в кабине управления рычаги и педали, связывал их тягами со стабилизаторами, рисовал разрез пульта и обозначал в нем множество ящичков-блоков, которые соединялись между собой паутинами проводов плюс и минус. На ящичках было написано ПРУ, СМУ, ГЗУ, СММК и так далее. Что это были за блоки, я не мог объяснить, но ведь пульт управления — вещь сложная, там много блоков — пусть разбираются потом те, кто будет строить ракету. Отдельных чертежей в разрезе требовали и спускаемые аппараты, которых было два, и пульты этих аппаратов, и двигатели, и даже скафандры. На рукавах скафандров тоже были свои пульты. У них внутри были блоки ГЗУ и СМУ, но не помещался СММК. А потом я подумал, что если во всех пультах есть блоки ГЗУ и СМУ, то для них тоже нужно сделать чертежи в разрезе. Я нарисовал их, и так появились блоки ЗММ, ППВ и КБС. Рисуя на пятый день чертеж разреза блока ПРК блока ЗММ блока СМУ пульта управления скафандром, я понял, что пора останавливаться, и показал свои чертежи бабушке. Она сказала, что я идиот, и рассказала про Королева, который принес свои чертежи академикам, и те объяснили ему, что чертежи талантливы, но безграмотны.
— Королев — гениальный конструктор, — говорила бабушка, подняв к потолку палец, — пока не выучился, чертил безграмотные чертежи. А ты мало того что клинический идиот, так еще и не учишься.
— Но сейчас каникулы!
— Все равно. Нормальный ребенок взял бы учебник за второй класс, повторил упражнения. А ты который день пособия для психиатров чертишь.
Непросто было не потерять в тот день веру в себя, но меня поддержал Борька. Он сказал, что чертежи отличные, но такую сложную ракету мы в ближайшее время все равно не построим и надо сделать корабль попроще — не для дальних полетов, со спальнями и туалетами, а хотя бы для пары витков вокруг Земли. Такой корабль можно построить безо всяких чертежей, и он даже знает как. На этом Борька повел меня в соседний двор, где валялись несколько старых ванн.
— Если соединить их вместе, получится прочный обтекаемый корпус! — сразу понял я Борькину мысль, и так родился новый проект.
Идея была проста. Ванны складывались вместе и скреплялись по кругу струбцинами, которые Борька обещал стащить из кабинета труда. Сверху вырезался люк. Внутреннее пространство разделялось перегородкой надвое. В передней части располагалась кабина с креслом, в задней части прорезалось сопло. Через сопло корабль предполагалось набить газетами — их оставалось поджечь, и огонь, вырываясь из сопла, поднял бы корабль в космос.
Мы позвали пятерых ребят и одну девочку и попросили их помочь нам перевернуть одну ванну и поставить ее на другую. На вопросы, зачем это, мы отвечали туманно, но обещали, что со временем все на этих ваннах прокатятся. Девочка сбежала, испугавшись во время катания испачкаться или ушибиться, но мы обошлись без нее и всемером сложили ванны вместе. Я взял кусок мела, вывел на борту будущего корабля название «СКОРОСТ» и чуть не прижался к нему щекой, поняв счастье конструктора, увидевшего свое творение в металле. Оставалось скрепить ванны струбцинами, прорезать сопло и люк и набрать достаточное количество газет для топлива. Борька притащил два пионерских галстука и предложил повязать их, чтобы пройтись по квартирам, спрашивая макулатуру. Надевать пионерский галстук, не будучи пионером, показалось мне кощунством. Мы и так всегда ссорились с Борькой, когда он рассказывал анекдоты про Брежнева, а теперь я и вовсе готов был сказать ему: «Не понимаешь, что делать можно, а что нельзя, нашей дружбе конец!» К счастью, Борька сам сообразил, что предложил гадость, и мы пошли по квартирам без галстуков. Старые газеты нам давали охотно, и вскоре мы набрали огромный ворох, которого хватило бы, чтобы набить наш корабль наполовину.
— Полбака, — сказал Борька.
— На сколько их, по-твоему, хватит? — поинтересовался я.
— Проверим, — решил Борька и достал спички.
Убегать от дворника мы начали, когда газеты сгорели наполовину, но было уже ясно, что на таком топливе далеко не улетишь. Требовалось что-то химическое. И я начал думать. Дома я перебрал все подручные вещества, но бабушка всегда была против химии и даже вещи стирала только хозяйственным мылом. Мыло, сода и соль для ракетного топлива не годились, а спички, с которых можно было соскрести взрывчатые головки и подмешать их к газетам, находились на строгом учете, и стащить из коробка больше пяти штук, не нарвавшись потом на скандал, было решительно невозможно.