Мастер Баллантрэ, стр. 75

Когда я вошел к капитану Гаррису, он сидел в своей комнате, в которой, между прочим, был отвратительный запах, за столом. На столе стояла зажженная свеча и пустая бутылка. Манеры у капитана были весьма грубые, как у отставного военного, но даже и в этих грубых манерах было что-то деланное, неестественное.

— Передайте милорду, что я буду у него через полчаса, — сказал он, прочитав письмо; а затем он имел нахальство, указывая на пустую бутылку, попросить меня, чтобы я принес ему другую бутылку ликера, так как весь его ликер вышел.

Хотя я шел домой очень быстрым шагом, капитан следовал за мной положительно по пятам. Он долго просидел у милорда. Петух пропел уже во второй раз, когда я из своего окна увидел, как милорд светил ему в то время, как он уходил. И милорд, и капитан были пьяны, это я заметил по тому, что когда они разговаривали, они как бы падали друг на друга.

На следующее утро после этого милорд ушел куда-то очень рано, предварительно захватив сто фунтов стерлингов. Я уверен, что он взял эти деньги, чтобы отдать их кому-нибудь, но, во всяком случае, мастеру Баллантрэ он их не снес, это я с достоверностью могу сказать, так как в продолжение всего утра ходил вокруг дома мастера, рассчитывая встретить там милорда.

С того дня, в который произошел вышеописанный случай, милорд вообще не показывался больше в городе, а если гулял, то только около своего дома, в том месте, где находились хозяйственные постройки, дальше же он никуда не ходил. Он сидел у себя в саду, разговаривал, как и прежде, с своей семьей, но не ходил уже ни разу в ту сторону, где жил мастер Баллантрэ. И так это продолжалось вплоть до нашего отъезда из Нью-Йорка. Капитан Гаррис также больше не показывался; я, по крайней мере, не видел его.

Меня очень мучила мысль о том, какое известие расстроило милорда до такой степени, что он оставил все свои прежние привычки и, так сказать, «скрывался» от света. По всей вероятности, известие было очень неприятное, если оно произвело на него такое сильное впечатление. Ясно, что памфлеты, которые ему были присланы, играли тут немаловажную роль. Я читал все памфлеты, которые попадались мне в руки; все они были настолько бессодержательны и, как все сочинения подобного рода, омерзительны, но в них ничего такого не было, что могло бы затронуть самолюбие такого высокопоставленного или знатного лица, как милорд. Политического в них также ничего не было, да милорд вообще настолько мало вмешивался в политические дела, что трудно было предположить, чтобы насчет него по этому вопросу мог быть составлен памфлет. Но как оказалось впоследствии, памфлет, который до такой степени расстроил милорда, он хранил у себя на груди, поэтому не мудрено, что я его не нашел. Там, на его груди, я нашел его после того, как он во время своего странствования по дикой стране умер, там мне удалось в первый раз увидеть и прочесть лживые, бессмысленные слова, с которыми какой-то клеветник-виг [11]обращается с воззванием к якобитам. То, что я прочел, было следующее:

Человек во вполне здравом уме не стал бы и минуты задумываться над тем, что говорилось в памфлете, и в особенности над глупой клеветой по поводу неблаго надежности лорда Деррисдира. Подобный памфлет не мог иметь решительно никакого влияния на общественное положение моего патрона, и это лорд Деррисдир должен был бы понять, несмотря на то, что он обладал особенным умом, если бы только он находился в полном разуме. Что он мог обратить внимание на подобный вздор и носить еще на своей груди эту бессмысленную болтовню, ясно доказывает, что он был ненормален. Без сомнения, намек на то, что сын его, Александр, лишится наследства, привел его в то состояние, в котором я его нашел, или же мой патрон уже давно был не в своем уме, и мы не замечали этого.

Через неделю после того дня, в который лорд Генри получил памфлет, я поздно вечером был снова в той стороне, где находилась гавань, и на обратном пути домой прошел мимо хижины, в которой жил мастер Баллантрэ. В то время, как я подходил к жилищу врага моего патрона, дверь отворилась и свет из дома упал прямо на дорогу. В ту же минуту из двери дома вышел человек, с которым мастер Баллантрэ необыкновенно любезно прощался. К моему великому удивлению, в этом человеке я узнал капитана Гарриса. Мне пришло в голову, не прислал ли милорд его туда с какой-нибудь целью, и я продолжал свою прогулку с тяжелым сердцем и погруженный в мрачные мысли.

Было уже поздно, когда я вернулся домой. К крайнему моему изумлению, я застал милорда в хлопотах и приготовлениях к отъезду.

— Как вы поздно пришли! — закричал он, увидев меня и укладывая вещи в чемодан. — Мы едем с вами вдвоем завтра в Альбани, и вам пора укладывать ваши вещи.

— В Альбани, милорд? — спросил я. — С какой целью?

— Для перемены декорации, — ответил он.

Миледи, на лице которой я заметил следы слез, сделала мне знак рукой, чтобы я ни о чем не спрашивал, а исполнил бы только то, что мне велено.

Когда мы впоследствии остались с миледи одни, она сообщила мне, что вернувшись от капитана Гарриса, у которого он был, милорд решил ехать в Альбани, и что, несмотря на все ее просьбы не ехать или, по крайней мере, объяснить ей, зачем он едет в Альбани, он остался непоколебим как в своем решении ехать, так и в решении соблюдать тайну.

ГЛАВА XI

Путешествие по дикой стране

Мы уселись в лодку и поплыли по реке Гудзон. Погода была хотя и осенняя, но очень хорошая, и мы самым благополучным образом доехали до Альбани и пристали там к берегу. Приехав в Альбани, мы остановились в гостинице. Хотя милорд и пускался теперь часто на хитрости, он все-таки не был настолько хитер, а я настолько слеп, чтобы ему удалось надуть меня. Я ясно понял, что цель его была засадить меня в гостинице в качестве пленного, и в то же время устраивать в Альбани дела, ради которых он туда приехал и которые он от меня скрывал. Он давал мне, например, работу и уверял, что она необыкновенно спешная, тогда как на самом деле никакой спешки не было, и переписывать одну и ту же бумагу по четыре и по пять раз, как это он требовал от меня, не имело никакого смысла.

Я делал вид, будто и не замечаю, что переписываю все одну и ту же бумагу, но между тем не зевал, и когда милорд уходил по своим делам, справлялся у хозяина нашей гостиницы о том, что делалось в городе. Через нашего хозяина я и получил весьма интересные сведения, а именно, что капитан Гаррис вместе с торговцем Моунтеном поднялись по реке Гудзон на лодке. Меня до такой степени взволновало это известие, что я с трудом мог скрыть от хозяина гостиницы свое волнение, и я был уверен, что против милорда устраиваются козни. Но я все-таки преодолел свое волнение и совершенно спокойным голосом сказал, что с капитаном Гаррисом знаком, но о торговце Моунтене не имею никаких сведений, и поэтому хочу знать, что это за личность, какая цель их приезда в Альбани и не участвует ли кроме них еще кто-нибудь в этой поездке.

Хозяин гостиницы не мог дать мне насчет этого верных сведений; он знал только, что мистер Моунтен приехал в Альбани за товарами, что он с капитаном Гаррисом много болтал, когда бывал в городе, много пил и между прочим хвастался, что он и его товарищи отправляются куда-то по весьма важному делу. Больше мой хозяин ничего не знал, и кто находился еще в лодке вместе с торговцем, ему также не было известно по той причине, что никто, за исключением Моунтена и Гарриса, не выходил на берег и, насколько он слышал, оба они очень торопились доехать до какого-то пункта раньше, чем выпадет первый снег.