Мастер Баллантрэ, стр. 63

Дело в том, что я обращал слишком мало внимания на индуса, на друга мастера Баллантрэ. Он свободно разгуливал себе по всему дому, своими тихими, неслышными шагами приходил то в одну комнату, то в другую, и всегда находился именно там, где я никак не ожидал его встретить. Когда я подходил к нему, он принимал обыкновенно крайне невинный вид, а когда я обращался к нему с вопросом, делал такое изумленное лицо, как будто он не понимал, что я говорю, или же просто, взглянув на меня с удивлением, низко кланялся и поспешно убегал оттуда, где я его заставал. С мастером Баллантрэ он не говорил иначе, как на своем родном языке, и поэтому я был уверен, что он по-английски совсем не умеет говорить. Он казался мне таким спокойным, робким и даже безобидным, что я предоставлял ему гулять по дому сколько ему было угодно, и даже чувствовал к нему сожаление за то, что он, словно изгнанник, живет в чужой стране.

Но, как оказалось, Секундра Дасс отлично понимал английский язык и в то время, как я его нисколько не боялся и воображал, что он по-английски не смыслит, он подслушивал, что я говорил, и, очевидно, выведал секрет, куда уехал лорд Генри, который я так тщательно хранил.

Когда я узнал о том, что мастеру Баллантрэ известно, куда уехал милорд, меня это известие поразило словно громом. Это случилось следующим образом.

В дождливый, бурный вечер мы после ужина, как обычно, сидели и болтали веселее, чем когда-либо, когда мастер Баллантрэ вдруг сказал:

— Болтать тут с вами чрезвычайно приятно, но лучше, если мы займемся теперь укладкой наших вещей.

— Как так? — спросил я. — Разве вы уезжаете?

— Я надеюсь, что мы все уедем завтра, — ответил мастер Баллантрэ. — Сначала в Глазго, а оттуда в нью-йоркскую провинцию.

Насколько мне помнится, я громко застонал.

— Да-с, вот оно как! — сказал мастер Баллантрэ. — Стало быть, мы едем. Я похвастался, думал, что мне в неделю удастся выведать адрес моего братца, а между тем это дело взяло у меня двадцать дней. Но это ничего, если я потерял время на отыскивание адреса, зато я постараюсь избрать теперь самый короткий путь и приехать к моему братцу как можно скорее.

— Да разве у вас есть деньги на дорогу? — спросил я.

— Дорогой и гениальный Маккеллар, есть, разумеется, есть, — сказал он. — В то время, как я каждый день по шиллингу выпрашивал у своего «папеньки» Маккел-лара, я запасся необходимыми средствами для своего путешествия. Если вы хотите ехать с нами, то можете сами платить за себя; у меня хватит денег только, чтобы заплатить за Секундру и за себя, а уж вы берите деньги, откуда хотите. Лишних средств у меня нет. В нашем экипаже, который приедет завтра за нами, есть одно место, рядом с кучером, которое я могу предоставить в ваше распоряжение за весьма умеренную плату, и в таком случае весь наш зверинец может ехать вместе: сторожевой пес, обезьяна и тигр.

— Я поеду с вами, — сказал я.

— Я так и думал, — сказал мастер Баллантрэ. — Вы были свидетелем моей неудачи, и вы будете теперь свидетелем моей победы. Я пригласил вас с собой, но не взыщите, если вы под дождем вымокнете до костей.

— Вы пригласили меня ехать с собой, потому что вы пожелали это сделать, больше ничего, и потому что вам трудно было бы уехать без моего ведома, — сказал я.

— Положим, что так, — ответил он. — Вы, как обыкновенно, правильно рассудили. Вы знаете, что я никогда не борюсь против того, чего изменить нельзя, и мирюсь с необходимостью.

— Мне кажется, что отговаривать вас ехать не стоит, это все равно ни к чему не приведет? — спросил я.

— Ровно ни к чему, — ответил он.

— Но, быть может, вы дадите мне время написать милорду… — начал было я.

— И какой, по вашему мнению, последует ответ? — спросил он.

— Да, — сказал я, — вот в этом-то и вся задача.

— Вы видите сами, — сказал мастер Баллантрэ, — что самое умное, что я сделаю, это если я отправлюсь в нью-йоркскую провинцию сам. Да и что говорить об этом! Завтра в семь часов утра экипаж будет стоять у ворот и мы отправимся в путь. Не думайте, что я, как это делают «некоторые люди», велю экипажу ждать меня где-нибудь, ну, положим, на том месте, которое носит название «Орлы», и что я боковыми дорожками стану пробираться к нему; о, нет, я выйду из подъезда и преспокойно усядусь в карету.

Я теперь окончательно рассудил, что мне нужно делать.

— Можете вы подождать меня четверть часа в карете, когда мы приедем в С.-Брайд? — спросил я. — Мне необходимо переговорить с мистером Карлайлем.

— Даже целый час, если вам угодно, — сказал он. — Я понимаю, что вам нужны деньги для путешествия, так как на меня вам нечего рассчитывать, и поэтому не мешаю вам устраивать ваши дела. Вы отлично можете доехать до Глазго верхом.

— Ну, и отлично, — сказал я. — Я никогда не думал, что мне придется уехать из Шотландии.

— Ничего, если вы будете тосковать по родине, так я вас развеселю, — сказал он.

— Мне думается, что путешествие это будет весьма неудачное, — сказал я. — У меня предчувствие, что именно для вас оно скверно кончится.

— Вы можете предсказывать, что вам угодно, я вам не мешаю, — сказал он, — но верить вашим предсказаниям я не намерен.

В эту минуту со стороны Сольвейского залива подул сильный ветер, и крупные капли дождя застучали прямо в окно.

— Знаете ли вы, что предсказывает нам этот ветер? — поддразнил меня мастер Баллантрэ. — Он предсказывает, что некий Маккеллар будет чрезвычайно сильно страдать от морской болезни.

Я ушел к себе в комнату, но я находился в таком возбужденном состоянии, что у меня не было даже и желания спать. Я зажег свечу и сел возле окна. Ветер так завывал и был до такой степени силен, что, несмотря на то, что дом был каменный, он порою даже дрожал; ветер, по-видимому, старался или вырвать оконную раму или сорвать крышу, но, во всяком случае, причинить дому какой-нибудь вред. И в то время, как я сидел и прислушивался к его гулу, мне делалось жутко, и мне в голову приходили такие страшные мысли, что волосы у меня становились дыбом. Я представлял себе несчастного Александра совсем развращенным ребенком, моего патрона — мертвым, или еще хуже чем мертвым, семейный очаг его разрушенным, а миледи Генри повергнутой в отчаяние. Все это, несмотря на то, что на улице было совершенно темно, я, глядя в окно, ясно видел, и в то время как я несказанно мучился этими видениями, ветер все завывал и как бы смеялся над моей бездеятельностью.

ГЛАВА IX

Путешествие мистера Маккеллара с мастером Баллантрэ

Туман был необыкновенно сильный, когда на следующий день экипаж подъехал к нашему дому. Мы молча уселись в карету. В доме лорда Деррисдира ставни были еще закрыты, и это производило крайне печальное впечатление. Когда мы отъехали от дома, мастер Баллантрэ выглянул из окна кареты и, устремив взор свой на мокрые стены и блестящую крышу дома, смотрел на дом, пока он не исчез в тумане. По всей вероятности, ему все-таки было неприятно, что ему пришлось покинуть дом своих предков, или, быть может, у него было предчувствие, что он его никогда больше не увидит? Когда мы вышли на некоторое время из кареты, потому что надо было подниматься в гору, и экипажу легче было подняться на нее без седоков, в то время, как мы по сырой, промокшей земле шли с мастером Баллантрэ рядом, он начал насвистывать, а затем напевать песню, носящую название «Странствующий Вилли», песню весьма трогательного содержания, доводившую многих людей до слез. Слова в песне он несколько изменил, — я слышал, по крайней мере, раньше совсем другие слова, — но мотив был мне знаком. Слова, которые Баллантрэ напевал в ту минуту, были вполне для нас подходящими.

Один стих начинался таким образом:

Отцовский дом, голубчик мой, так полон дорогих мне лиц,
Отцовский дом, о, друг ты мой, где в детстве был я счастлив.
Ныне, когда на землю свет упал.
Дом опустел, огонь потух в камине,
Нет больше никого, уж все исчезли,
Кто дорог был, кто верен был, кто мил был сердцу мне.