Шансы. Том 1, стр. 61
Клементина подошла к туалетному столику, чтобы внимательно рассмотреть свое отражение в зеркале.
— Неужели? — равнодушным голосом спросила она.
— Готов держать пари. — Джино подошел к ней сзади, обнял. — Так же, впрочем, как и я, но я — на свой лад.
Крепко прижав Клементину к себе, Джино стоял и раскачивался из стороны в сторону.
— Ах вот как?
Он продолжал раскачиваться.
Она почувствовала, как напрягся его член.
— Джино!
Но он уже расстегивал брюки.
— Хочу трахнуть тебя еще раз — пока холост.
— Не говори глупостей! У нас нет времени. Я уже совсем одета. И в любом случае — не здесь. Это невозможно.
— Невозможного не бывает. — Пальцы его проворно бегали по пуговицам ее блузки. — Ты сама меня этому учила.
Клементина поняла, что Джино не шутит.
— Но это же просто смешно, — слабо сопротивлялась она.
— Да. Ну и что?
Справившись с блузкой, он отбросил ее на кровать. Через мгновение туда же полетели и кружевные трусики.
— Осторожнее! Моя косметика… прическа…
— Обопрись о стол. Все останется как есть. Она склонилась над столиком, упершись в него руками, уже изнывая от нетерпения. Он вошел в нее сзади мягко, медленно, так, будто в их распоряжении была целая вечность.
— О-о… — У Клементины перехватило дыхание. — Ты оказался способным учеником…
— С такой учительницей…
Он стоял и раскачивался, и мысли его были заняты предстоящим бракосочетанием, Синди, будущим ребенком.
И впервые за много-много месяцев он подумал о Леоноре.
Кончая, он дрожал, как дикий зверь. Обрушившаяся лавина оргазма стерла из памяти все воспоминания.
Сегодня он станет законным мужем законной жены. Жизнь начнется заново.
КЭРРИ. 1928 — 1934
Все вокруг терялось в пустоте: доктора, сиделки, стены палаты. Лица. Голоса.
Кому они все нужны? Да пусть горят в аду.
— Как твое имя, милочка?
— Кто ты?
— Сколько тебе лет?
— Кто это с тобой сделал?
— Как тебя зовут?
— Где ты живешь?
— Где твоя мать?
— Кто твой отец?
— Сколько тебе лет?
Вопросы. Вопросы. Вопросы. До тех пор, пока вырвавшийся из ее горла вопль не погрузил их всех — безликих — в Тишину.
И каждый следующий день все повторялось сначала.
Ее истерзанное тело не находило покоя, криком чудовищной боли кричала каждая клеточка.
Крик. Конвульсии. Еще крик, и еще, и еще — до того момента, когда ее, завернув во что-то белое и плотное, не понесли куда-то.
Она очнулась в другом мире. В комнате, где никто не обращал на нее внимания, когда она кричала, рвала на себе волосы, царапала ногтями лицо.
Никаких вопросов.
И то же ощущение жуткой боли, те же конвульсии, та же агония.
Она жила жизнью зверя, бросаясь на еду, которую приносил ей охранник в форме, давясь кусками хлеба, лакая, как собака, воду из чашки, стоявшей на полу.
В течение двух лет даже проблеска мысли ни разу не мелькнуло у нее в голове. Разум оставил ее, мозг был абсолютно чист.
Но как-то ночью, проснувшись часа в три, она вдруг с удивительной ясностью поняла, что она — Кэрри. Так почему же она не дома, не вместе со своей семьей? Она рванулась к запертой двери, стала призывать помощь, однако никто не пришел. Это ее озадачило и напугало. Что с ней такое приключилось?
Утром Кэрри набросилась с расспросами на человека, принесшего ей пищу.
— Что я здесь делаю? Где я?
Охранник отпрянул в сторону. От этих помешанных всего ожидать можно. Никогда не знаешь, что они сейчас выкинут.
— Ешь! — грубо скомандовал человек, ставя чашку с едой на пол.
— Я не хочу есть! — что было сил закричала Кэрри. — Я хочу домой!
Через несколько часов к ней в палату вошел врач.
— Я вижу, ты заговорила.
Глаза Кэрри от удивления расширились.
— А как же мне не говорить!
— Кто ты такая? Как твое имя?
— Меня зовут Кэрри. Я живу в Филадельфии, вместе со своей семьей. Мне тринадцать лет.
— Тринадцать? — Брови врача поползли вверх.
— Да, тринадцать. — На ее щеках появились слезы. — Я хочу домой. Я хочу к маме Сонни… Я хочу к маме…
Никуда ее не отпустили. Ее оставили там, где она была. А поскольку теперь она уже более не походила на маленького зверька, ей дали работу. Она убирала палаты, мыла полы, готовила пищу, и в конце дня, изнуренная, без сил валилась на свою койку, стоявшую в переполненной комнате.
Так шли годы.
Раз в месяц ее осматривал доктор.
— Сколько тебе лет?
— Тринадцать.
— Где ты живешь?
— В Филадельфии, с родителями.
Они не могли ее никуда отпустить.
Кэрри была не в состоянии понять, что вокруг нее происходит. По ночам она плакала. Она скучала по школе, по своим братикам и сестричкам, по подругам. Почему, ну почему ее держат в этом ужасном месте?
В этом месте жили люди, лишившиеся разума. Буйнопомешанные. Постепенно Кэрри научилась держаться подальше от них.
Ведь ей всего тринадцать лет, она должна быть осторожнее в общении с окружающими.
ДЖИНО. 1937
-Эй! — воскликнул Джино. — А знаешь, у тебя это неплохо получается! , Рыжеволосая хозяйка, ее звали Би, или Пчелка, в шутливом негодовании откинула голову назад.
— Мистер Сантанджело! Вы, наверное, говорите это всем девушкам!
Стараясь оградить себя от чудовищного обвинения, Джино поднял вверх руки.
— Кто? Я? Да ты шутишь!
Пчелка улыбнулась и резким движением головы забросила назад тяжелую массу золотисто-медных волос.
— У вас сложилась… определенная репутация.
— Положительная, надеюсь?
— Ода.
— Рад слышать, рад слышать это.
Поднявшись из-за огромного, орехового дерева, письменного стола, Джино выпрямился и потянулся. Девчонка ему очень нравилась, но он вовсе не собирался ради нее превращаться в дрессированную собачку.
— И давно ты у меня работаешь, Пчелка? Ее пробрала дрожь. То ли от того, что в воздухе разливалась прохлада, то ли от мысли, неожиданной и ужасной, что ее готовы уволить?
— Три месяца, мистер Сантанджело.
— Тебе у меня нравится?
— У вас отличный клуб.
— А повышение ты уже получила?
— Еще нет.
Вот оно. Или — повышение, или — ее выставят вон.
— Хочешь, я отвезу тебя сегодня вечером домой, а по дороге мы обсудим это?
— Да.
Он улыбнулся.
— Значит, да? — Глаза его лениво скользнули по ее телу. — А как насчет «да, пожалуйста»?
— Да, пожалуйста, мистер Сантанджело. Улыбка его сделалась шире. Джино уже предвкушал наслаждение. Наслаждение ею. Ее волосами. Молочко-белой кожей. Агрессивно-вздернутыми грудями.
— Вот что я тебе скажу. Придешь в мой кабинет к двенадцати.
Она повернулась к двери.
— Да, и… Подбери волосы. Уложи их повыше на своей аккуратной головке. Ну, беги, — разрешил он ей наконец, — мне нужно еще сделать пару звонков.
Пчелка направилась к двери; взгляд Джино не мог оторваться от ее соблазнительно покачивающихся ягодиц. Он любил, чтобы женщины сзади было много, чтобы было за что ухватиться рукой. Клементина этим похвастать не могла, у Синди попка высокая, круглая и маленькая, как у мальчика.
Синди. Уже три года он живет с этой шлюхой, три долгих года — и никакого намека на то, что она в состоянии, подобно всем женщинам, забеременеть. Это сводило Джино с ума. Синди клялась, что не применяет никаких штучек, но в таком случае почему же она никак не родит?
В кабинет ввалился Алдо. Тридцать один год, а он уже округлился, как хороший пудинг.
— Когда ты растрясешь наконец свой жир? — грубовато спросил его Джино, не сочтя нужным обменяться приветствиями.
— Люблю поесть. Ужасное дело.
— Если в тебя как-нибудь попадет пуля, то ты просто вытечешь весь, как снеговик.
— Что же мне делать, если Барбара так вкусно готовит?
— Так в чем дело? — оставив шутки в стороне, перешел к сути Джино.