Приговор Лаки, стр. 52

Я понимаю, что ты ни в чем не виновата, но… Одним словом, мне нужно что-то срочно предпринять, чтобы не сломать себе жизнь окончательно, но пока я живу здесь с тобой…

– Я понимаю, Ленни. – Клаудия опустила глаза. – Поверь, мне очень жаль, что из-за меня у тебя такие неприятности. Я этого не хотела, но оставаться в Италии я тоже не могла. Кроме того, Леонардо и твой сын, и ему нужна помощь. Одной мне было…

– Знаю. – Ленни раздраженно заходил из угла в угол. Он понимал, что должен быть с ней терпеливым, доброжелательным, ласковым, но держать себя в руках ему было порой невероятно трудно. – Я помогу Леонардо. Через день или два я поговорю с врачами и узнаю, каковы результаты обследования, которое он прошел неделю назад. И если есть хоть какая-то надежда…

– Спасибо, Ленни. Я просто не знаю…

– Это еще не все, – перебил Ленни. – После того как вы с Леонардо переселитесь в дом, который я нашел для вас, тебе нужно будет подыскать себе работу. Ты неплохо говоришь по-английски, так что никаких проблем быть не должно. Ты могла бы стать переводчицей или пойти работать в итальянское консульство.

– Как скажешь, Ленни.

– Я скажу, что если ты сделаешь все так, как я тебе говорю, то сможешь жить нормальной, счастливой жизнью. Но только без меня, Клаудия. Ты должна это понять.

– Я понимаю, – грустно пробормотала Клаудия.

На самом деле она ничего не понимала.

– Вот и отлично. – Закончив неприятный разговор, Ленни с облегчением вздохнул. – А теперь я пойду в душ. Если зазвонит телефон – ответь, пожалуйста. Мне должны звонить из агентства по недвижимости.

– Хорошо, Ленни.

Не прибавив больше ни слова, Ленни отправился в ванную комнату и включил воду. «Дальше так продолжаться не может, – размышлял он. – Завтра надо будет еще раз позвонить Лаки и постараться убедить ее встретиться. С каждым днем, с каждым часом мы все больше отдаляемся друг от друга, и я уже не могу этого выносить».

Когда он шагнул в душ, в гостиной зазвонил телефон, и Клаудия взяла трубку.

– Pronto, – забывшись, сказала она по-итальянски.

Лаки ответила не сразу.

– Позовите, пожалуйста, Ленни, – промолвила она наконец.

– Ленни в душе, – ответила Клаудия. – А кто его спрашивает?

Не ответив, Лаки швырнула трубку на рычаги.

Она так и знала, что ничего из этого не выйдет.

Глава 30

Всю жизнь Бриджит пыталась научиться у Лаки одной вещи – как быть сильной. Иногда ей казалось, что у нее что-то получается, но, по-видимому, она ошибалась. Ведь если бы она переняла у своей приемной матери хоть что-нибудь, то сейчас вряд ли оказалась бы в столь незавидной ситуации.

Как она жалела, что, не спросив совета у Лаки, связалась с Карло – этим смазливым подонком, которому было наплевать на нее и на ее чувства. Ей не хватило характера, и она поддалась ему, а теперь, чтобы вырваться, требовались усилия еще большие. Ну почему с самого начала она не предприняла никаких мер предосторожности? Ведь та же Лаки не раз говорила ей, что, раз она так плохо разбирается в мужчинах (имелся в виду предшествующий, и весьма печальный, опыт Бриджит), она должна быть особенно осторожна, заводя даже самую легкую интрижку. «Давай сдачи, чего бы это ни стоило, если не хочешь, чтобы об тебя вытирали ноги», – такова была жизненная философия Лаки, но Бриджит ей не последовала. И теперь пожинала горькие плоды своей слабохарактерности и неосмотрительности.

Впрочем, Карло с самого начала позаботился о том, чтобы не дать ей вырваться из расставленной ловушки. Он похитил ее, сделал наркоманкой, а когда она уже не могла обходиться без ежедневных уколов – женился на ней. Даже беременность Бриджит стала звеном в цепи, которым он приковал ее к себе, хотя подозревать Карло в том, что он сделал ей ребенка нарочно, было глупо. Скорее всего это была роковая случайность, которая, однако, сыграла ему на руку.

Но главной бедой Бриджит была все же наркотическая зависимость. Героин убил или усыпил в ее мозгу все клетки, ответственные за принятие решений, и она стала безвольной марионеткой в руках Карло. Просыпаясь утром, она не могла думать ни о чем, кроме укола, после которого сразу же впадала в блаженную эйфорию, напрочь забывая о своем положении. Все окружающее представлялось ей тогда в розовом свете, и Бриджит уже не хотелось ничего предпринимать. К чему стараться, если один маленький укол заменял все, ради чего пришлось бы долго бороться и страдать?

Постепенно ее жизнь превращалась в сон наяву, в , вереницу чудесных и радостных дней, в сплошное блаженство, отказаться от которого она бы не смогла за все сокровища мира. Бриджит и не собиралась отказываться. Подобное существование вполне ее устраивало, и тем более оно устраивало Карло, который лишал ее укола лишь в тех случаях, когда ему было от нее что-нибудь нужно.

Постепенно героиновая зависимость Бриджит переросла в полную и абсолютную зависимость от Карло. Она мирилась с его приступами гнева, с оскорблениями и с частыми колотушками, которые Карло обрушивал на нее в зависимости от настроения. Большей частью Бриджит либо не замечала их вовсе, либо очень быстро забывала о них. Главным для нее был шприц с раствором, который она ловко вкалывала в свои разбухшие, почерневшие вены.

Только теперь, лишившись героинового допинга и перенеся нечеловеческие муки, Бриджит трезво оценила свое положение. Только теперь она до конца осознала, что сделал с ней Карло и каким чудовищем он был.

Впрочем, бросив ее одну в охотничьем домике, он невольно оказал ей услугу, но Бриджит не собиралась его за это благодарить. Карло должен был понести наказание за смерть собственного сына, и Бриджит знала, что теперь, когда она потеряла ребенка, ее ничто не остановит. Кроме свидетельства о браке, которое было обыкновенной бумажкой и которое, учитывая все обстоятельства, не признал бы действительным ни один суд, их ничто больше не связывало. Конечно, Карло мог сам подать на нее в суд и даже отсудить у нее один-два миллиона, но Бриджит было все равно – она готова была пожертвовать этими деньгами, лишь бы поскорее избавиться от него.

Пока же она делала все, что было в ее силах, чтобы поскорее вернуть прежнюю физическую форму. Организм ее, однако, был до предела ослаблен наркотиками и недавним выкидышем, и все же, несмотря на частые головокружения, боли во всех мышцах и непрекращающуюся мигрень, Бриджит была полна решимости как можно скорее покинуть дом, пока сюда не вернулся Карло.

Она имела все основания опасаться Карло. Кто знает, что у него на уме?! Не исключено, что он попытается снова посадить ее на иглу, и тогда все ее мучения окажутся напрасными. Ведь привычка, которую ей, благодаря обстоятельствам, удалось преодолеть огромной ценой, не была побеждена окончательно, и один-единственный укол снова вернул бы ее к прежней зависимости.

А когда Бриджит была «под кайфом», даже Карло – мерзавец из мерзавцев – казался ей ласковым и добрым.

Каждое утро Бриджит выходила из дома и несколько минут сидела возле могилы своего сына. Этот маленький холмик под грушей, на котором еще даже не начала расти трава, странным образом действовал на нее умиротворяюще, наполняя Бриджит покоем и уверенностью в себе. О ребенке она почти не скорбела – бедняжка скорее всего родился бы наркоманом и едва ли бы выжил. Даже если бы врачам удалось его спасти, он бы всю жизнь страдал. Бриджит с ужасом думала о том, какие бы муки испытал ее сын и она сама – ведь она была бы причиной всех этих страданий.

Посидев в саду, Лаки отправлялась исследовать большой старый дом и прилегающие к нему хозяйственные постройки. В одном из сараев она нашла старый, поржавевший велосипед с совершенно лысыми покрышками. Эта находка настолько воодушевила ее, что Бриджит почувствовала значительный прилив сил. На велосипеде она могла передвигаться значительно быстрее, чем пешком, к тому же в дорогу ей необходимо было взять с собой запас еды и воды, который легче было везти, чем тащить в руках. Но велосипед еще надо было привести в рабочее состояние, и Бриджит, что называется, засучила рукава. Она смазала ржавую цепь свиным жиром, который добыла из банки с тушенкой, и, найдя насос, попыталась накачать шины. Она, однако, была еще очень слаба, и ей понадобился почти целый день, чтобы – с перерывами и отдыхом – накачать оба колеса, но и это не остудило ее решимости.