В пламени холодной войны. Судьба агента, стр. 25

По мере того как шло время, росло и мое чувство ответственности по отношению к организации, которой я принадлежал. Это легко понять. Я утратил ответственность по отношению к своей стране и своему роду войск. Я утратил ответственность по отношению к своей семье: глава семьи не должен подвергать себя и ее такому риску. В духовном мире человека образуется брешь, когда он растрачивает моральные ценности. Теперь у меня оставалась только одна ответственность. Вернее, неизбежность…

Накануне подписания контракта пришло письмо из Стокгольма. Его содержание стало для меня сенсацией: я должен был занять пост военно-воздушного атташе в Вашингтоне. Это означало полнейший переворот в моих личных планах. Что же касается Петра Павловича – он достиг исполнения своей мечты. Моя роль в Москве, как он резюмировал, была фактически сыграна. Настало время для работы за рубежом. И что могло быть лучше?..

Я помню почти каждую минуту того дня, когда подписал контракт. Большей частью из-за того, что пережил массу неприятностей. К тому времени я жил в отдельном особняке. Шведское посольство получило в свое распоряжение новое помещение на Садовой, и при распределении жилья особняк достался мне.

Как я уже писал, итальянский посол обещал продать мне свой старый автомобиль. Теперь я стал владельцем допотопного «бьюика». В то необычно холодное и снежное утро он стоял во дворе. До встречи с Петром Павловичем оставалось три часа, и у меня не было других дел, кроме как поехать в шведское посольство. Там мне должны были обслужить и помыть машину.

Даже в условиях русской зимы я научился запускать двигатель после того, как машина простояла ночь на морозе. Во-первых, брезент или войлок на капот, во-вторых, паяльную лампу на двигатель. Лампы были специально сконструированы, чтобы давать достаточно тепла. Кроме того, они были дешевыми. Но в то утро определенно ничего не помогало. Двигатель не хотел запускаться.

Я обратился за помощью к милиционеру, который стоял на посту перед нашим домом, потому что в двух подъездах жили дипломаты. Он помог мне толкнуть автомобиль. И сам он, и несколько собравшихся вокруг пешеходов были очень благожелательны, что вообще характерно для простых людей. Когда двигатель запустился, один из них крикнул мне вслед:

– Купи русскую машину и не будешь иметь проблем!

В определенной степени он был прав. Русские автомобили действительно необычайно прочны и удобны в зимних условиях.

Я развернулся на широкой Садовой и остановился у аптеки купить какую-то мелочь. Запарковался очень глупо, позади грузовика, стоявшего на подъеме. Выйдя из аптеки, я увидел, что грузовик сполз по обледеневшей дороге, воткнулся в перед моей машины и разбил ей фару. Двое русских стояли рядом, готовые чуть ли не заплакать.

– Дорогой, только не зови милицию! У меня талон без проколов, – взмолился один из них.

– Поехали в наш гараж, – предложил другой, – в момент поставим тебе новую фару.

Мы укатили далеко за город. Удивительно, но и вправду нашлась фара, которая подошла точно. Как и многое в Советском Союзе, она была копией американского стандарта.

После того как добрался наконец до посольства, я уже был в цейтноте: пришлось взять такси, а затем почти бежать, чтобы соблюсти привычную секундную точность.

…И вот мы снова сидели за столом. Контракт содержал несколько необычных пунктов. Согласно одному из них, мое положение приравнивалось к должности генерал-майора. Объяснение этому выглядело еще более необычным. Где бы я ни находился, чем бы ни занимался, никто, кроме меня и Петра Павловича, не должен был знать о содержании моих докладов, которые предписывалось посылать только в непроявленной пленке. Вполне могло случиться, что какой-нибудь военный атташе в звании генерал-майора окажется на связи, и чтобы последний не чувствовал себя обиженным, мне и была присвоена аналогичная должность. Хороший пример бюрократии и внутреннего положения за «железным занавесом».

Во время судебного процесса газеты под крупными броскими заголовками трубили о том, что я был генерал-майором Красной армии. Может, это и помогало при распродаже недельного номера, но искажало факты, ибо существует большая разница между званием и служебным положением.

Согласно другому пункту нашего договора, я обязывался, как и прежде, соблюдать умеренность в употреблении алкоголя и проводить физические тренировки в «нормальном объеме». Такого я не ожидал: очевидно, русские предпочитали иметь трезвых и крепких шпионов.

Не был пропущен и обещанный Сергеем «пенсионный» параграф. Генерал-майорская пенсия должна была выплачиваться в желаемой мной валюте.

Следовало бы ощутить удовлетворение, ведь осуществилось то, к чему я стремился. Но вместо этого у меня впервые возникло отталкивающее предчувствие надвигающихся несчастий. Пришлось сделать глоток минеральной воды. Прогнав дурные мысли, я стал читать дальше.

Был там еще один любопытный пункт: «Требуемые должностные суммы выдаются местным посредником без расписки». Из разъяснений я узнал, что посредник сообщает в Центр о выплатах, которые он делал «Орлу», а я сообщаю Петру Павловичу, сколько получил. Таким образом и осуществляется контроль. Кроме того, я должен был сообщать, какую часть соответственно составляли расходы групп А и Б.

К группе А относились затраты на технические материалы (например, для фотографирования), поездки, подарки, взятки, приглашения и т. д. Под группой Б подразумевались расходы на собственные нужды. Как правило, они были незначительными. Если не принимать во внимание пенсию, экономические выгоды не были движущей силой моих действий. В Центре уже успели изучить характер «Орла» и, возможно, поэтому доверяли ему все больше и больше.

Естественно, я не мог демонстрировать расточительность ни в семье, ни тем более за ее пределами. Не следовало возбуждать подозрений. В принципе, я вообще не хотел иметь расходов. И объяснялось это условиями еще одного параграфа: от невостребованных денег, выделяемых «на личные расходы», отчислялась оговоренная сумма и прибавлялась к моей будущей пенсии. Таким образом, я был заинтересован в экономии расходов группы Б.

К слову сказать, я так и не воспользовался этими средствами вплоть до 1963 года: «провалился» прежде, чем мне успели что-либо начислить. «Основательно обманутый русскими» – так писали обо мне газеты. Но я считаю иначе. Организация, в которой я работал, обладала всеми признаками глубоко разветвленной бюрократии с четким уставом и правилами. В ней не царили законы гангстерской банды. Поэтому речи о надувательстве быть не могло.

Существует неписаное правило, хорошо известное всем агентам и шпионам. Тот, кому не повезло, после «провала» в большинстве случаев становился вдруг чужим для своих работодателей. Я искал подтверждение этому в моем контракте, но ничего подобного там не было. Более того, в самом последнем пункте обнаружилось следующее: «В случае потери связи контракт продолжает действовать автоматически в течение пяти лет со дня последнего контакта с Центром». Предполагалось, что если я «выйду из игры» или разные политические обстоятельства помешают мне установить контакт с Центром – в этом случае мой контракт прекращает действие лишь в июне 1968 года.

Глава 16

Как образно определил Петр Павлович, Веннерстрем должен был теперь «рыскать по свету подобно одинокому волку», в соответствии с собственными возможностями и намерениями. Иными словами, его отпускали в свободный поиск. А для этого требовалась подготовка.

Суть давно обговорили. Стиг должен был стать одним из многих наблюдателей, разбросанных по всему миру. В его задачи входило докладывать о военно-политических и военных изменениях, а также действиях, которые могли бы привести к рискованным или ошибочным заключениям в стане противника. Благословение Петра выглядело примерно так: «Эта работа послужит проверкой всего интеллектуального багажа, который ты приобрел благодаря образованию, опыту и способности анализировать.