Рико, Оскар и тени темнее темного, стр. 9

Я с нетерпением ждал, кто же победит. Моя мама — это моя мама, так что мне следовало бы желать победы ей. Она все делала хорошо, не дрогнув ни одной ресницей. Но Оскар был гораздо меньше ее, и хотя у него тоже не дрогнула ни одна ресница, эта борьба в гляделки казалась мне немного нечестной. Наверно, мама тоже так подумала, а может, ей стало неохота пялиться дальше. Во всяком случае, она вдруг посмотрела вниз, на свои ноги, и сказала:

— Мне срочно нужны новые наклейки на ногти.

Оскар и я тоже посмотрели вниз. На ногте каждого маминого пальца был приклеен крошечный дельфинчик, только на мизинцах их не было, слишком мало места.

— А что вы хотите вместо дельфинов приклеить? — сказал Оскар.

Это прозвучало как предложение мира.

Мама пожала плечами.

— Посмотрим. Наверно, каких-нибудь других рыб.

Она поставила кофейную чашку в мойку, покрепче запахнула японский халат и вышла из кухни. Оскар подождал, пока мама не отошла подальше, и тогда тихо сказал:

— Дельфины — это не рыбы.

— Ты ей понравился, — сказал я.

Он покачал головой.

— Она еще не знает, понравился ли я ей. Она считает меня странным, из-за шлема.

Он снова опустил визор вниз. И голос у него снова зазвучал совсем глухо.

— Каждый год почти сорок тысяч детей в Германии становятся жертвами несчастных случаев. Почти каждый третий — как пассажир в машине. Почти сорок процентов на велосипеде. И двадцать пять процентов — как пешеходы.

Математика! Я уже говорил: когда речь заходит о математике, я ни на что не способен.

— С большинством это происходит по дороге в школу и после уроков во время игр, — продолжал мрачно бубнить Оскар. — Велосипедисты чаще всего страдают, потому что едут не по велосипедной дорожке. Пешеходы — потому что перебегают улицу, не посмотрев направо и налево. Я всегда смотрю. Всегда!

Я вдруг понял разницу между нами. У меня почти всегда хорошее настроение, но знаю я не так много. Оскар знает огромное количество странных вещей, но при этом настроение у него хуже некуда. Наверно, это так надо, если ты очень умный — только подумаешь о чем-нибудь хорошем, как в голову тут же приходит еще и парочка каких-нибудь ужастиков.

Я вскочил. Меня осенила идея.

— Я тебе кое-что покажу, — сказал я. — Это совершенно не опасно и очень здоровско!

— Что это?

— Подожди, мне надо быстро поговорить с мамой.

Я помчался в гостиную — сегодня и правда был быстрый день. Мама, подобрав ноги, сидела на нашем размышлительном кресле. Она смотрела в окно. Ее взгляд был очень далеко. Вокруг — никаких следов лака для ногтей или новых наклеек. Наверно, она соврала, и ей просто хотелось побыть одной.

— Ну как он тебе? — шепнул я.

Она обернулась ко мне и сморщила нос.

— По-моему, он странный. Где ты его подцепил? Ребенка с мотоциклетным шлемом я никогда еще не…

— Я не про Оскара. Я про Бюля!

— О…

У мамы вдруг сделался очень усталый вид, как будто она не спала целую неделю. Она медленно закрыла, а потом открыла глаза и заговорила медленно и настойчиво:

— Рико, послушай. Я знаю, что ты тоскуешь по отцу. И я тоже очень хочу, для нас обоих, чтобы он у нас был, поверь! Но это не значит, что мне надо тут же начинать строить глазки любому мужчине, который, по твоему мнению, подходит для этой роли.

Ну ладно, значит, мама считает Бюля ужасным и отвратительным. Наверно, это из-за ее работы, в клубе вокруг нее постоянно вьются всякие типы. И понятно, что в своей частной жизни мама их знать не хочет. Но если так дальше будет продолжаться и мама не примет меры, когда-нибудь ее может застигнуть серое чувство. До сих пор она еще никогда не приводила никого домой, а ведь на работе она знакомится с огромным количеством мужчин, гораздо чаще, чем фрау Далинг за мясным прилавком. Должен же среди них наконец попасться один подходящий!

— Ну все равно, скажи, что ты о нем думаешь. Пожалуйста!

Я говорил настойчиво. Мне было важно, чтобы Бюль ей понравился, хотя бы немного. Мне он очень понравился.

— Симон Вестбюль.

Она задумалась.

— Ну, в общем… я бы сказала, этот парень — писаный красавчик, каких поискать. Кажется, мне такие за всю жизнь не попадались.

Я собрался было обрадоваться за нее и за себя. Но мама снова отвернулась к окну. Теперь она выглядела не только усталой, но и почти печальной, и хотя я видел ее прямо перед собой, она казалась далекой, как одинокий путник на горизонте. Иногда я маму вообще не понимаю.

Все еще понедельник. На крыше

Лестнично-подъездное происшествие рассосалось, перед нашей квартирой никого больше не было. Я закрыл за собой дверь и спросил Оскара:

— А кто тебя вообще-то впустил в дом?

Оскар снова откинул визор наверх. Он сделал глубокий вдох, как будто давно ждал этого вопроса и теперь наконец-то мог ответить на него.

— Никто, входная дверь была открыта, — возмущенно выдохнул он. — Так кто угодно войти может! Убийца, взломщик, пьяные, которые писают в подъезде. Что у вас только за соседи? Это так легкомысленно!

Я пожал плечами. Бывало, я тоже оставлял входную дверь открытой. Сзади у нее есть маленький крючок. Если дверь со всего размаха толкнуть внутрь, крючок зацепляется за петельку на стене. Ничего особенного, но только не для человека, которого зовут Оскаром. Для Оскара жизнь явно переполнена опасностями — по крайней мере, похоже, что он так думает.

— А как ты узнал, кому надо звонить?

— По табличке с именем, внизу у входной двери. — Голос у него стал совсем писклявым, и его звуки расходились от нас вверх по лестнице, как волна от носа парохода. — Она была открыта!

— Да, да, ты уже сказал.

Я занервничал. Если он и дальше будет так верещать, то нас, очень даже возможно, отловит Фитцке. Я быстро поднялся на несколько ступенек вверх.

— Значит, как ты это выяснил?

Оскар, спотыкаясь на своих коротких ногах, поспешно поднялся ко мне. Он наконец-то немного успокоился.

— Ты сказал, что твой отец был итальянцем. Доретти — единственное имя на табличках у звонков, которое звучит по-итальянски.

Я рассердился, что не смог догадаться сам, но в то же время решил, что выводы Оскара — это очень по-сыщицки.

— Ты знаешь мисс Марпл? — спросил я.

— Нет. Она тоже живет в вашем доме?

Ха! Вот отличный случай его немного высмеять! Каждый ведь знает фильмы про мисс Марпл. Но необычайно одаренные, наверно, не смотрят телевизор, а сами выступают в нем, чтобы протараторить простые числа и так далее. Так что я решил не ехидничать. И потом: когда кого-то любишь, не станешь его высмеивать — все равно Оскар сделал бы это в десять раз лучше меня и нашел бы в сто раз больше поводов. Я вспомнил маленькую Софию из Темпельхофа с круглым лицом и жирным пятном от клубничного варенья на мятой футболке. Вот кто наверняка был в школе жертвой насмешек номер один.

— Да не беги ты так! — пропыхтел Оскар. Ему было трудно поспевать за мной. Если бы он закрыл визор, тот непременно весь запотел бы от его дыхания. — И вообще, куда ты меня тащишь?

Я неохотно замедлил шаги. Тем временем мы почти пришли на пятый — охотничьи угодья Фитцке. Фитцке полностью выходит из себя, если на лестничной клетке шумят. Он ненавидит шум еще больше, чем фрау Далинг.

— Мы идем на шестой, — сказал я, понизив голос.

— И что там?

— Ну, шестой этаж.

— В смысле — что нам там нужно?

Я ухмыльнулся.

— Увидишь. Надеюсь, ты не боишься высоты.

—  Не боюсь высоты? — снова завизжал Оскар. Его голос звучал как сорвавшаяся сирена. — Ты что, хочешь со мной пойти на крышу?