Возмездие, стр. 64

Вождь варваров вышел на террасу. Небо было чистым, но поднялся небольшой ветерок, который гнал облака над необъятным озером. Он вспомнил фразу, которую услышал однажды, стоя над еще ярче отливавшими бирюзой водами. «Говорят, если бросить туда что-то очень для тебя дорогое, исполнится твое самое заветное желание». Озеро Вздохов: он загадал, чтобы его молодая жена никогда не умерла. Он загадал…

Сжимая в руке меч, Тириус Бархан повернулся к горам и медленно разжал пальцы. Меч упал на землю.

В небе мелькнула тень ястреба.

Пришло время покинуть Дат-Лахан.

Эпилог

Прочь.

Он оставляет позади этот древний мир — этот древний, древний мир, превратившийся в руины. Завтра, через несколько месяцев, быть может, через несколько лет сентаи вернутся. Возможно, он ошибается, но это кажется ему неизбежным.

Тогда он переводит взгляд на Вечные горы. Как они красивы, как огромны. Девственные снега. Разломы, вершины, а дальше еще вершины, еще более высокие, еще более величественные, расселины, ледники, каменные чудовища, которые не приснятся даже во сне. Край света. Говорят, что эту преграду невозможно преодолеть. Говорят, что эти вершины так высоки, что на них нечем дышать. Говорят, что за ними нет ничего. Но он не верит, что это так.

Он разворачивается, глядит на бескрайние каньоны, на это бескрайнее великолепие. Он уверен, что где-то в мире есть что-то еще. Что-то еще более огромное и более прекрасное — но одинокое. То, что находится позади гор — он еще не знает, что это, но отныне он будет жить там. Так или иначе, по эту сторону гор ему больше делать нечего. Его жена мертва. Его друзья мертвы. Он лишился Возмездия. Ему уже некого ненавидеть.

Он вспоминает себя ребенком. Вспоминает своих родителей, нападение сентаев, смятение и ужас, и смерть невинности. Он вновь видит перед собой эти образы, но ничего не чувствует. Он никогда не думал, что это возможно, и однако же это так. Как будто ему суждено возродиться.

«Когда теряешь все, ты становишься легким, как ветер. Ты становишься одним целым с облаками. И вместе с ними плывешь по воле ветра».

Он переберется через эти горы. Он уже представляет, как будет стоять, одинокий, как маленькая точка на бескрайнем белом просторе, и никого не будет вокруг, кроме орлов, горных баранов и шелеста ветра.

Какое великолепие. Какое непостижимое великолепие.

Он опирается рукой о выступ скалы и, стиснув зубы, подтягивается. Руки у него все в запекшейся крови. Собственной крови, крови его солдат, крови его врагов. Вдалеке встает солнце и светит для него одного. Он оборачивается и смотрит. Двумя руками он медленно снимает шлем.

И делает глубокий вдох.

Приложение

У монахинь Скорбящей Матери есть обычай слагать в честь умерших насильственной смертью (убитых в бою, казненных) небольшие стихотворения об их последних минутах. В центре этих написанных свободным стихом в состоянии нарочно вызванного транса коротких восхвалений обычно находится чувство или конкретное воспоминание. С этой целью сестры, которые их сочиняют, обычно пытаются войти в контакт с духом усопшего и прочесть его последние мысли, которые, как дымка, витают вокруг него. В монастырских тайных книгах эти стихотворения обычно собраны вокруг одного смыслового стержня. Здесь речь идет о людях, знавших Лайшама: было написано одиннадцать стихотворений с в общей сложности девяноста одной строкой.

Эта цифра, вероятно, имеет символическое значение в посмертной мифологии Единственного. Согласно «Смертоносному евангелию», спаситель родился в году 891 (или девять раз по девяносто девять) после Изгнания.

Не забывай нас слишком скоро.

Не знаю: я видела, как ты

Переходишь через горы

Чтобы скорее обрести

Другой мир и скорее залечить

Твои раны. Но

Быть может, так и лучше:

Исчезнуть из твоей памяти — значит

Навсегда соединиться с мертвыми.

«И продолжай искать Лайшама».

Я помню эти последние слова и

Тот давний день, когда тебя

Увидел я впервые. Я тогда

Не ненавидел тебя, нет, виновны в том

Были вино, усталость, гнев,

Но все исчезло, все пропало вмиг, когда

Я двадцать лет спустя тебя нашел,

Чтоб более уже не расставаться.

Мне жаль только одного — что я не успел

Передать тебе это письмо. Я искал тебя, а потом

Видел тебя на крепостной стене, но ты был далеко

И уже сражался в новой битве.

И тогда я прочел письмо, думая (и справедливо)

Что другого случая не представится, и тогда

Я наконец понял, что есть прошлое:

Ненасытный палач,

Которого только и нужно бояться.

Я знал о тебе лишь по легендам,

Которые тянулись за тобой, как шлейф,

И должен признаться: себя я тоже не знал

Пока с тобой мы вместе не стали

Сражаться бок о бок на крепостной стене.

Ты видел, как тяжело им было

Заставить меня упасть? Я умер за искру,

Блеснувшую в твоих глазах. Мужество

Сметает расстояния.

Огонь и ужас рук, которые

Взметнулись и, как птицы,

Упали и разбились

О землю. Я бы мог спасти

Их больше, если бы в меня

Не выпустили стрелы, и тогда

Я спас лишь тех, кто мог потом спасти

Других, и лучше, может быть, чем я.

Но улыбка никогда меня не покидала.

Меня считали погибшим, я и сам

Так считал. О, улыбка

На моем лице, когда я встал!

Врата ада не открываются

Просто так. Убить чудовище

Казалось достойной целью.

Ранен или нет, какая разница:

Боль была так сильна, что

Забвение было благодатью.

Они забрали у меня дочь,

Которая была мне больше, чем

Плоть от плоти моей — темноволосый

Символ вечной жизни.

Ну что ж, стреляйте, да, еще стреляйте!

Я лучше тысячу раз умру,

Чем предам или отрекусь,

Ибо мы, семеты, из тех

Кто никогда не сдается.

Целая жизнь верной службы, чтобы

Наконец понять — склонить голову

Перед другим, а потом

Вместе с другими воинами

Сражаться, презрев древние законы,

Открыть глаза, понять, что доблесть человека

Не в его крови, но только лишь

В том, как он

Ее проливает.

Ты угрожал мне, как лев рычит

В лицо своей добыче.

Что мне за дело? Я мог умереть тогда.

Но я не умер — дожил до того,

Как открылись ворота, и ты

Своим примером заразил других,

А я взошел на крепостную стену и

Ранил двух монстров, прежде чем другой

Не отрубил мне голову.

Вокруг все вопрошали: капитан,

Мы будем отступать? А я

Отдавал жестокие приказы. И думал:

Что мне сделал этот человек? Я бежал,

Когда первые глыбы рухнули в ущелье.

Но он не умер и никогда

Не умрет, а я через десять лет

Буду гнить под солнцем в Калахаре

И не нужны уж будут сожаленья.

Я не любила этот город,

Но я шла за моим любимым,

Шла лишь для того,

Чтобы следовать за ним, как тень.

Я, умершая так рано, со всей нерастраченной любовью,