Отчаянное путешествие, стр. 60

Утром 28 ноября я поднялся на борт американского бомбардировщика. Позавтракав в Нанди, я обедал уже на воздушной базе в Тонтуте. Проторчав целую неделю в Нанди, я теперь за несколько часов преодолел большое расстояние в тысячу миль.

Вручив командиру части рекомендательное письмо от полковника из Нанди, я рассказал ему о своих злоключениях. Он сочувственно выслушал меня, но сказал, что в ближайшее время не предвидятся рейсы в нужном мне направлении. Мне отвели комнату и предложили подождать.

Снова предстояли дни томительного бездействия. Через сутки после моего прибытия в Тонтуту я получил срочное письмо от Мэри, написанное более недели назад. Оно следовало за мной на самолетах через Суву и Нанди.

Между строчками этого письма я прочитал о том, как терпеливо ждала меня Мэри все эти долгие месяцы. Мое письмо, оставленное в бухте Почтовой на Галапагосе, она получила в первых числах октября: я обещал быть в Сиднее в конце сентября, иными словами, я уже тогда опаздывал на целую неделю. А теперь декабрь был уже на носу!

Из Новой Каледонии почти не отплывало судов, а о прямом пароходе в Австралию нечего было и думать. Оставалась лишь одна надежда — на воздушное сообщение. Каждый день я справлялся о расписании.

Через четыре дня я уже готов был вернуться на Фиджи и начать все сначала. Но летчики убедили меня не делать этого. «Вдруг подвернется случай»,— говорили они. И случай действительно подвернулся.

Неожиданно на аэродроме приземлился большой четырехмоторный самолет. На нем летел армейский инспектор, следовавший в Сидней через Брисбен. Пять дней напряженного ожидания остались позади — на другое утро мне предстоял последний рывок.

В полдень третьего декабря самолет сел в Брисбене на том самом аэродроме, откуда девятнадцать месяцев назад я вылетел на юг, чтобы жениться на Мэри. Мне не верилось, что через каких-нибудь три часа я снова увижу жену.

Репортеры фотографировали меня и засыпали вопросами. Я поспешил отправить телеграмму Мэри, сообщая о времени своего прибытия в Сидней,

Гигантский самолет легко взмыл в воздух и полетел над знакомым гористым побережьем. Вскоре мы миновали шумную гавань, знаменитый мост и, сделав круг над городом, пошли на посадку.

Я был самым нетерпеливым пассажиром на самолете. Мои вещи были выгружены в первую очередь. Выскочив из самолета, я сразу же увидел Мэри.

Помню, как она бросилась ко мне, и, кажется, я тоже шагнул ей навстречу. С минуту я глядел в ее бездонные голубые глаза… я держал ее в объятиях… мечты сбылись… все невзгоды остались позади.

Я не могу описать нашу встречу. Такие минуты пролетают незаметно, их не выразить обыкновенными словами. Самое главное, что я снова был дома и встретился с тем единственным в мире человеком, ради которого решился на такое отчаянное путешествие.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Грота-гик в качестве временной мачты прикреплен к уцелевшей части грот-мачты. Сломанная часть ее принайтовлена к палубе и выдается за борт: я рассчитывал поставить ее на место в Самоа, куда мне так и не удалось попасть. Бушприт сломан в нескольких футах от основания. Передняя часть рубки разрушена. Стекла каютных иллюминаторов левого борта разбиты, а правого остались невредимыми. Поручини снесены. Самодельные гаруса выкроены из бывшего грота. Весло установлено на корме вместо бизань-мачты. Предполагаемая скорость яхты — один узел

СОПЛЕМЕННИК МОРСКИХ РОБИНЗОНОВ

Весенним майским днем 1946 года из Панамского канала вышла в океан маленькая яхта с веселым и несколько вызывающим именем — «Язычник». На борту ее находился всего лишь один человек. Звали его Джон Колдуэлл. Замысел у него был дерзкий: пересечь Великий океан, одолеть многие тысячи миль от берегов Америки до Австралии.

Читатель, очевидно, уже встречался с представителями небольшого, но отважного племени «морских робинзонов»: смельчаков-одиночек, пускавшихся в трудные и дальние плавания по собственному почину.

Спокам и Блекбери, бесстрашные моряки конца XIX века, были, вероятно, родоначальниками этого племени. В двадцатых годах нашего столетия стал известен Ален Жербо со своим одномачтовым тендером «Файркрест». В тридцатых — Марэн Мари. В конце сороковых — неутомимый Жак Ле Тумелен; на паруснике «Гром» он обогнул земной шар. Летом 1952 г. доктор Ален Бомбар на резиновой шлюпке прошел через Атлантику. В 1954 г. шестидесятилетний Вильям Виллис вверил свою участь «Семи сестричкам» — плоту из семи бальзовых деревьев — и прошел от берегов Перу до островов Самоа. Разные причины побуждали их выйти в океан.

Ален Жербо пишет: «Путешествие в Америку (Жербо пересек Атлантику за сто один день.- Д. Ю.)я предпринял ради удовольствия и для того, чтобы доказать себе, что я в состоянии завершить его»

Жака Ле Тумелена влекли на море мечты детства, интересы энтографа, до некоторой степени идеи Руссо о слиянии человека с природой.

Ален Бомбар рисковал жизнью во имя гуманизма и науки. Он намеренно поставил себя в те условия, в какие попадает человек, потерпевший кораблекрушение. Такая судьба, как говорит статистика, постигает ежегодно около двухсот тысяч моряков и пассажиров. Многие из них гибнут, хотя и успевают высадиться с тонущего судна в шлюпки. Доктор Бомбар решил научить людей бороться со смертью в море, не поддаваться голоду, жажде, страху.

Вильям Виллис не задавался никакими научными целями. Но, как и Бомбар, он доказал, что одиночный мореплаватель может вырваться из роковых объятий океана. Снаряжая «Семь сестричек», Виллис сказал: «Пусть мое путешествие будет испытанием духа и поможет тем, кто терпит кораблекрушение в открытом море».

Различны цели. Различны маршруты. Различны суда. Но есть нечто общее у всех «морских робинзонов»: страстная и неутолимая любовь к морю, к тому, что уже давно стало самой поэзией — к парусам и неоглядным далям.

«…Полного счастья я не могу испытывать на суше, я непрестанно думаю о крепком запахе дегтя, о резком морском ветре»,— признается Ален Жербо.

«Прощай, земля, прощай надолго! Как некогда матросы дальних плаваний, я кричу: «Кливер поднят — за все уплачено!» В эпоху парусного флота поднятый кливер означал, что все счеты с берегом покончены… На небе ни тучки. Лишь на горизонте маячит лиловатая черточка. Волнующее величие и чистота зрелища потрясают мою душу. Я счастлив!» — восклицает Жак Ле Тумелен [9].

Ну, а Джон Колдуэлл, автор «Отчаянного путешествия»? Что манило его? Что заставило выйти в океан? Какая звезда светила «Язычнику»?

Колдуэлл не был моряком по призванию, как Слокам или Блекбери. Он вовсе не помышлял продолжать дело «воинов свинцовых морей», как Виллис. Он не тосковал по крепкому ветру, как Жербо. И уж, конечно, не хотел обрекать себя на голодовку и муки жажды, как Бомбар. Он смутно представлял себе, что значит идти под парусами, плохо разбирался в навигации.

Сквозь шторм и грозы, сквозь смерчи и тайфуны Джона Колдуэлла вела любовь. Любовь к жене, Мэри Колдуэлл, которую он, как всякий влюбленный, считал самой лучшей женщиной на свете. Океан разъединял их, любовь соединяла. В этом есть что-то от рыцарских времен, от старинных сказаний и песен.

Обстоятельства сложились так, пишет автор «Отчаянного путешествия» в начале своей книги, что ему ничего иного не оставалось, как пуститься через океан в ореховой скорлупке; а для Нептуна «Язычник» был, разумеется, ничуть не весомее скорлупки.

Перед нами книга захватывающе интересная, несмотря на то, что ее автор — человек неискушенный в литературе. Это его первая книга, но на ней как бы лежат отсветы океанских гроз и солнечных восходов, от нее как бы исходит соленый, радостный, бодрящий запах моря…