Грибной дождь для героя, стр. 20
Думать, каким сделается лицо Бабтони, когда она узнает про запретное купание, совсем не хотелось. Ринка поежилась, но купальник надела, и даже спрятала синенькие веревочки получше под платье.
— Молодчина! — громко зашептала Женька, увидев ее, хотя никого на участке, кроме Витьки и Рудика, не было.
— Ну ты, раз плавать не умеешь, можешь, типтого, у берега плескаться, в лягушатнике, — милостиво разрешил Рудик.
Ринке послышалась насмешка — и стало горько от «лягушатника», захотелось доказать, что и она может не только у берега плескаться, что и она — одна из них.
Послеобеденная Ореховая бухта волшебна, но это знает только тот, кто идет купаться по безмолвным в этот час улицам — вместо того, чтобы нежиться кверху пузом на веранде, разморенно щуриться на ленивое солнце, тяжеловесно переваливающее через какую-то неведомую небесную границу, которую Бабтоня называет звенящим словом «зенит». Это знает только тот, кто поворачивает, огибая поросший малиной холм, — и вот она, Ореховая бухта. Зеленая вода, заросли орешника, покрытые молочными, еще неспелыми, орехами, и длинные, почти до середины озера, деревянные мостки. Когда по ним бежишь, словно хочешь взлететь над озером, — они поскрипывают под ногами.
— Два, три, пуск! — скомандовал Рудик, и они с Женькой двумя рыбами нырнули с мостков в воду, окатив Ринкины ноги холодным, пробив толщу воды, ловко гребя — так, как Ринке ни за что не научиться.
Вода рябилась, расходилась зыбкими кругами, плеск гулким эхом улетал в лес, ударялся о стволы берез и путался в ореховых зарослях. Женька и Рудик уплывали — весело переговариваясь — вдвоем, все дальше и дальше. От нее. А она оставалась сидеть на мостках — одна, ни на что не годная. Глухая — и плавать даже не умеет.
Ринка дернулась туда, за ними, соскользнула — будто всю жизнь так делала — с деревянного настила и… поплыла. Руки и ноги сами собой, словно вспоминая то, что когда-то умели и забыли, задвигались, по-собачьи взбивая зеленую бездну в пену. И нужно было с напряжением держать шею, чтобы не окунуться, не коснуться подбородком воды.
Ни Рудик, ни Женька не обернулись — они плыли быстро и уже превратились в маленькие точки, почти слились с берегом.
Теперь она по-настоящему одна, а внизу — зеленая толща воды, глубина, страшная, неведомая глубина, о которой она и не подумала, спускаясь с мостков, и, наверное, склизкие болотные водоросли, верткие рыбы и угри.
Разом разучившись грести руками и ногами, Ринка стала тяжелой, будто мешок с камнями, который тянет ко дну.
«Я умру, — подумала Ринка, и ноги — то ли от страха, то ли от холодной воды — свело, сковало льдом, — я утону».
— Не думай про глубину! — прикрикнул знакомый голос откуда-то справа. — Не смотри вниз! Гляди на берег — вон рыбаки идут.
Рядом плыл дед Толик.
Он просто плыл, готовый, если Ринка пойдет ко дну, довезти ее на своих плечах до берега — будто спасательный круг, надежный и верный.
Ринкины ноги вмиг отпустило, вода снова держала ее. Она барахталась, а получалось — плыла, все увереннее подминая толщу воды под себя.
Берег из волнистой черточки медленно, постепенно превращался в заросли камыша, булыжники и кусты орешника.
Нащупав дно, Ринка вышла на траву.
Вслед за ней из воды вышел дед Толик.
В брюках, рубахе и парусиновых тапочках.
Двадцать третье июня.
Я сразу подумала — сейчас будут драть. Хотя меня никогда не дерут. Но мы просто пошли домой. Бабтоня потом внимательно посмотрела мне в глаза, приложила руку ко лбу, как будто бы я болею и у меня температура, и сказала: «А что, если все начнут прыгать из окошка — ты тоже станешь?»
Я долго думала потом про это. Нет, наверное, все-таки не стану. Я просто очень хочу, чтобы у меня были друзья. И про тишину подумала — вот хоть я и глухая, а у меня есть такая тишина, которую никто не слышит. Ни Женька, ни Рудик ее не слышат — для них это просто тишина, и все. Зато у Женьки есть Витька — как у меня тишина. Другим тоже этого не понять, про Витьку, что он тоже может смеяться и расстраиваться. А у деда Толика — рыбы и люпины, которых тоже понимает только он. Получается, у каждого есть своя такая тишина. И теперь я вот думаю — а какая тишина у Бабтони?
Совсем вечером мы пошли к Толику пить чай со смородиновым листом — и я первый раз увидела, как он живет.
В доме у деда Толика очень интересно — много всяких книг, большая такая деревянная маска скрюченного лица (он сказал, что это какой-то древнегреческий бог, он его дом защищает). И очень странная фотография в книжном шкафу — молодая Бабтоня с девочками, с моей мамой и тетей Маняшей. Только таких фотографий я у нас не видела — Бабтоня там такая принаряженная и у нее даже губы накрашенные!
Когда мама с папой приезжали каждые выходные, я очень хотела познакомить деда Толика с ними. Но почему-то никак не получалось. Дед Толик всегда куда-то девался — еще до приезда родителей, а на двери в его доме висел огромный амбарный замок. И только когда родители уезжали, дед Толик вдруг снова оказывался у себя дома.
Поэтому папа просто играл со мной в бадминтон, а мама шла к озеру, и я показывала ей Ореховую бухту с яхтой, мостки, с которых мы сигали в воду, старую ничейную, кажется, лодку, с древними рыболовными сетями. Сети лежат на дне спутанным веревочным комком, а внизу в них запуталась посеревшая на воздухе ракушка.
Теперь вот они уехали в санаторий, надолго, может быть, даже до конца лета — а с дедом Толиком я их так и не познакомила!
А еще я что-то очень странное заметила — всегда, когда Бабтоня варит варенье, потом бывает очень теплый вечер и звездная ночь, даже если обещали грозу и дождь. Когда моет окна — идет сильный дождь. А если вдруг забивает гвозди — вдруг такой град начинается! Как будто она умеет вызывать разную погоду. Может быть, конечно, я себе все и придумала.
Надо будет проверить.
Глава четвертая
Проверка градом
Варенье — хорошая погода и много звезд (3),
Мыть окна — к сильному дождю (2),
Забивать гвозди — град (1).
За последние недели к этому списку прибавились еще две строчки:
Рубить дрова — гроза на полдня (1) и
Вкручивать новые лампочки — к большой радуге (3).
В разлинованной тетрадке у Ринки получился целый лабораторный отчет, местами, правда, похожий на строчки из сонника, который каждый день по утрам читает тетя Маняша.
Цифры около каждой строчки значат, сколько раз Ринка замечала, что Бабтонино хозяйствование творило чудеса. (1) — это было мало. (1) нужно было проверить.
Но как проверишь все это, если день-деньской кругом суета? Три дня визжала пила, дробно постукивал молоток — и благодаря деду Толику домишко-кухня в самом углу участка, мечта Бабтони, был готов.
— Гуляй, рванина, от рубля и выше, — удовлетворенно подытожила Бабтоня и развесила на окнах новые зеленые занавески в белую клеточку.
Положила на старинный круглый стол такую же зеленую скатерть. На полках появились пузатые ало-янтарные банки с земляничным вареньем, корзинки с нежно-зелеными, молочными еще, кабачками и жестяные коробки с надписями Сахар, Рис, Перловка. На те полки, что повыше, забрались древние тяжелые чугунные утюги, похожие на упрямые ледоколы, на невидимые гвоздики запрыгнули крепкие связки лука, заплетенные Бабтоней в коричневые глянцевые косицы, и серо-фиолетовые пучки чеснока, а около мойки поселились хрустящие вафельные полотенца.
Теперь в сарайчике больше не пахло мышами, высохшими орехами и старыми пыльными опилками — он превратился в настоящую кухоньку: уютную и теплую. Тут хотелось сидеть долго, за полночь, глядя, как темнеет за окном корявыми яблонями сад.
Вчера Рудик прибежал к Женьке на участок и выпалил: