Трехдневный детектив, стр. 5
Напротив Юриса на расстоянии прыжка мыши стоял диванчик, на краешке которого пристроились две девушки в коротеньких форменных халатиках, с красивыми голыми коленками. Рядом сидел удрученный чем-то морщинистый старик; казалось, ему только что пришлось съесть горькое дикое яблоко. Одна из девушек закрыла лицо руками и всхлипывала тихо, словно постанывая; другая была почти в истерике — лицо ее будто полиняло, тушь на ресницах размокла и расплылась, губная помада размазалась, но ей было явно не до этого: истерические всхлипы становились все надрывнее. Юрис, похоже, не знал, что делать. Охотнее всего он свалил бы допрос на кого-нибудь другого или отложил на завтра, послезавтра, даже на неделю; но он не имел на это права, потому что приметы преступника нужно было выяснить сейчас же. Милицейским постам на автострадах, шоссе, на всех сухопутных путях, ведущих в Ригу и из нее, знать приметы просто необходимо, чтобы имелся хоть какой-то отправной пункт. Чтобы до тех пор, пока не выяснится что-нибудь новое, пока не составят фоторобот или словесный портрет преступника или не получат его фотографии, милиционеры на постах знали бы по крайней мере, рыжие у него волосы или черные, двадцать пять ему лет или пятьдесят, не было ли на его руках татуировки, на кого он похож больше — на великана или на карлика. Сведения эти нужны были немедленно. Сейчас же, чтобы через несколько минут они улетели по радио в самые отдаленные уголки Латвии. Что случилось с этими девушками? Неужто увиденная впервые насильственная смерть произвела такое впечатление, вызвала шок? Наверно.
Алвис все понял без слов.
— А кассирша? — спросил он.
— Ничего не видела.
— Как?
— Обычное явление. Она подает инкассатору мешочек с деньгами, и на том ее функции кончаются. Кассирша высыпает перед собой горсть мелочи и склоняется, чтобы пересчитать. Когда она поднимает голову преступник уже стоит к ней спиной. Он выходит из магазина, направляется прямо к такси, и она, естественно, видит только его спину.
— Значит, абсолютно ничего?
— На нем был коричневый югославский плат покроя реглан. Пятьдесят второй размер, четвертый рост.
— Вот это глаз!
— Такой профессионально наметанный глаз у каждой третьей продавщицы.
— Плащ был не совсем коричневый, — вмешался вдруг старик. Его глаза так и вспыхнули от желания действовать. — Он был коричневый с серым.
— Вы же находились в самом конце зала, — Юрис недоверчиво поглядел на старика.
— А я могу и не говорить, — ощетинился тот. Рыдания девушки стали уже конвульсивными, и Алвис, испугавшись, побежал за медицинским экспертом — врачи всегда носят при себе успокоительные средства.
Когда он воротился в сопровождении озабоченного доктора, Юрис сказал, что Алвису звонили из таксомоторного парка. Шофер Людвиг Римша проживает на хуторе «Людвиги» в селе Дони Рижского района. В таксомоторном парке уверены, что Римша скорее может стать жертвой, чем преступником.
Усевшись в машину, Алвис заметил, что подъехал Конрад, но задерживаться не хотелось.
— Жми! — крикнул Алвис шоферу. — В Дони.
— А где это? У черта на рогах?
— Где-то возле Белого озера, сейчас уточню по справочнику. — И, видя, что Конрад уже выбрался из машины и идет к магазину, Алвис нажал на клаксон, открыл дверцу и крикнул: — Я позвоню!
Конрад кивнул — понял, значит, — и медленным матросским шагом пошел дальше. Ветер трепал полы его белого парусинового пиджака.
Любопытные разбрелись. Как только пострадавших увезли, плотный круг распался: какой интерес глазеть на пустой газон? Остались только самые заядлые. Они отошли подальше и, показывая на газон, где недавно лежал раненый инкассатор, самозабвенно просвещали тех, кто еще был не в курсе.
4
В то самое время, когда Людвиг приехал из столицы в Валою, туда прибыла и Нелли, но совсем из других краев и совсем другим образом: ее привезли на лошади. Выглядело это не бог весть как, и потому, завидя идущих навстречу парней, она морщила свой маленький носик. Дядя привез Нелли в Валою, чтобы устроить на интеллигентную работу на почте. В телеге стояли два ларя и полдюжины чемоданов. Провожая дочку в путь, мать заливалась слезами радости и горя: наверняка, крышка верхнего ларя еще не успела просохнуть. Мать радовалась, что дочери удалось вырваться из колхоза: теперь она станет торговать конвертами в почтовом отделении и ногти у нее всегда будут наманикюрены и ходить она будет только в шелковой блузке, а в жены ее возьмет какой-нибудь валоец или — что тоже возможно — какой-нибудь цессисец или валмиерец. На рижан мать не надеялась, потому что сама никогда не бывала в Риге. От радости слез было пролито куда больше, чем от огорчения: мать думала, что дочка, выйдя замуж, возьмет ее к себе.
Нелли только что закончила среднюю школу. Ей было восемнадцать лет, она любила кокетничать, была неравнодушна к танцам и другим общественным увеселениям. К тому же она была услужлива, добродушна и всем сочувствовала. Никто и никогда не видел ее злой. Она не была ни Джокондой, ни моделью для античного скульптора. Даже фотоснимок на обложку модного журнала с нее не прошел бы. Но все-таки она была привлекательна, и ее ничуть не портили неумело подкрашенные губы и ресницы. Она, конечно, не рассчитывала, что все валойские парни потеряют из-за нее голову, но тем не менее была уверена, что кое-кто все же потеряет, и она сможет выбрать себе подходящую пару.
В первый же субботний вечер, она, дрожа от нетерпения, натянула свое лучшее платье, черным карандашом нарисовала в углах глаз маленькие закорючки, тряпочкой навела блеск на лаковые туфли и отправилась на бал в старый парк бывшего имения. Там была устроена квадратная танцплощадка с перилами. На возвышении играл оркестр, но танцоры еще не собрались с духом. Парни теснились по краям, курили и сплевывали сквозь зубы. Девушки без всякой необходимости реставрировали краску на губах и критически наблюдали за непредприимчивыми парнями.
Нелли купила билет, положила его в сумочку и отважно пошла через пустую середину танцплощадки. Она видела и чувствовала обращенные на нее заинтересованные взгляды и понимала, что к ней не придерешься — платье в крупных пестрых цветах очень ей шло.
Она пересекла уже почти всю площадку, когда ее окликнул какой-то парень:
— Красотка, как тебя зовут?
Она повернулась к парню и кокетливо прикусила нижнюю губку: — Отгадайте!
— Илга!
— Вия!
— Майга!
— Ария!
Парни отгадывали наперебой, а она стояла, склонив головку улыбаясь; и ждала, когда угадают ее имя Она не понимала, что игра затянулась, становится скучной, а это уже опасно.
— Пеструха! — крикнул вдруг кто-то, глядя на ее пестрое платье.
— Пеструха! Му-у! — подхватили парни в один голос. Имя было такое неожиданное и такое знакомое, что они корчились от смеха.
Глаза Нелли наполнились слезами, их начало щипать от туши. Сдерживая рыдания, она побежала на другую сторону площадки, но и там ее встретили с поразительным единодушием. Сопрано, альты, тенора и басы глубокомысленно тянули:
— Му-у-у-у!
Нелли взвизгнула и бросилась прочь с площадки.
Ничто так крепко не прилипает, как прозвище в малом городишке. Нелли, казалось, получила его на всю жизнь. Она согласна была вытерпеть любые лишения и беды, только бы избавиться от прозвища. Может быть, все было вовсе и не так страшно, но, завидя улыбающихся или смеющихся людей, Нелли воображала, что это смеются над ней, и глаза ее сразу же наполнялись слезами. Мимо почтового отделения гнали мычащих коров — и опять у нее на глазах выступали слезы, и она готова была всех их уничтожить. Напротив теткиного дома белело здание молокозавода, и Нелли казалось, что даже оно построено с одной единственной целью — унизить ее. И все-таки однажды надо было рискнуть и пойти на бал, потому что иначе не имело никакого смысла жить в Валое.
Сразу за парком бывшего поместья начинался Ирбуленский луг, окруженный частными домишками. Почва здесь была сухая и твердая, травка короткая, казалось, она выросла только для того, чтобы на ней кувыркались. Мало-помалу частники отгрызали от луга по кусочку, но территория была еще большая — в пять или шесть футбольных полей. По будням Ирбуленский луг оккупировали владельцы коров и коз; они привязывали здесь свою живность, а сами с хворостиной садились рядом. Но в Янов день на луг являлись все валойчане.