Ночью в дождь..., стр. 30

Сам я заполняю бланк о задержании Петериса Цепса. Он, как предусмотрено законом, будет спать на нарах, а где будем спать мы с Иваром — еще неизвестно.

Глава XI

Кухня выглядела как поле битвы. Карине пришло в голову такое сравнение, когда она увидела, как Спулга мечется между холодильниками, не в состоянии сообразить, где что стоит, куда чего добавить и что подавать на стол.

— Ноги моей у нее больше не будет, — негодовала Спулга чуть не плача. Для Спулги любое торжество — нечто священное и благородное, и до сих пор она ничего в таких случаях не делала наспех. — Я же предварительно договорилась с ней. «Пожалуйста, мадам! — Спулга передразнила парикмахершу. — Можете приходить в любое время!» А когда эта торговка рыбой перед моим носом плюхнулась в кресло, я от неожиданности потеряла дар речи. Рот закрылся, и все тут. Стою как немая и таращу глаза. А эта уже накручивает на бигуди: «Как тебе, Фридочка, так или вот так? Извините, мадам, вас я сразу после нее…» Мне бы развернуться и уйти, но деваться-то некуда. Осталась бы без прически в свой праздник. Безвыходная ситуация.

— А ты стань заведующей рыбным магазином, тогда заместительницу сможешь опередить, — усмехнулась Карина. — Успокойся, нечего волноваться!

— Ты смеешься, а я просто киплю от злости. Уж она-то не может упрекнуть меня в скупости. Кроме того, в прошлом году я выхлопотала ее сестре место в больнице.

— Помню, помню. Через меня ты все и устроила.

— Какой стыд! Гости в сборе, а за стол не сесть.

— Не переживай, именинница, они даже не замечают нашего отсутствия, им есть о чем поболтать. Ты только послушай, как мой Алп работает языком. — Карина густо посыпала корицей куриный салат; из гостиной действительно доносился громкий голос Алпа. Он, конечно, опять рассказывал об охоте. Как на одном загоне убил двух лосей — первый шел краем болота, и за густыми сосенками его было почти не видно, но, присмотревшись, Алп прицелился, нажал на спусковой крючок, и зверь упал, ломая ветки. Как дергался в агонии, взрывая длинными ногами мох.

— А другой — точно по тем же следам! Самец! Самец осторожнее, никогда не побежит первым. Идет медленно, оглядывается, через кусты тоже пробирается тихо, как негритянский партизан. А я так же тихонько навстречу: никуда ты, братец, не денешься, все равно выйдешь на тропу. Мы потом вымеряли — восемьдесят четыре шага. Прямо в холку. Большой лось, на рогах четыре ответвления, только один рог не очень красивой формы, а то потянул бы на бронзовый приз.

— Я вот что думаю, товарищ Алп, — заговорил Эдуард Агафонович, — вам надо менять профиль. Зачем вам директорствовать на предприятии, где делают всякие жестянки? Вас надо перевести директором на мясокомбинат. Вы один настреляете для колбас этих… как их… оленей?..

— Лосей.

— Сначала пропустим по рюмочке за те закуски, которых нам никак не дождаться, — провозгласил Виктор.

Карина заметила, как у Спулги задрожали губы — сейчас расплачется.

— Не глупи — расстраиваться не из-за чего!

— Я так не могу!

— Салаты готовы. Может, мне взяться за окорок?

— Что бы я без тебя делала!

Карина выбрала нож подлиннее и начала резать холодный окорок тонкими ломтями. Прислушавшись к разговору в гостиной, она сразу представила себе, что там происходит. Цветной телевизор включен, но звук приглушили, чтобы не мешал. В одном из двух кресел лицом к экрану сидит Эдуард Агафонович — стройный, преисполненный достоинства мужчина средних лет. Хозяйственный работник, последние десятилетия посвятивший медицине, — авторитетный человек с широкими связями.

— Спулга, ты знаешь, Агафоныч пригласил меня на свидание!

— А ведь он недурен.

— Мой Алп тоже недурен и почти наполовину моложе.

— И ты, бесстыдница, сказала это Агафонычу?

— Нет, притворилась, что не поняла.

— Чего не поняла?

— Что он предлагает свидание.

— Умница.

— Пожалуй, можно раскладывать по тарелкам. Чем украсить?

— Петрушка в кладовке на окне.

Алп расположился в другом кресле — высокий, плечистый, с широким лицом и темными, вьющимися волосами. И все же какой бы костюм Алп ни одел, какой бы галстук ни повязал, он выглядит как деревенщина в похоронном облаченье. Мыслит он односторонне, с трудом закончил политехнический, но давно уже директор.

Конечно, большой завод ему никогда не доверят. Хотя… всякие чудеса бывают. Он послушный — никогда не поплывет против течения. А если срывается, то только на подчиненных.

Виктор с рюмкой в руке стал ходить по комнате. Как всегда немного нервничал, не в состоянии усидеть на месте. Элегантный и изысканный — ни дать ни взять аристократ в четвертом поколении.

— Что бы ты сделала, если бы твоего лесного бродягу Алпа прибрала к рукам какая-нибудь красавица-фея?

— Не знаю, — пожала плечами Карина. — Наверно, ничего бы не сделала. А что вообще в таких случаях можно сделать?

— Я тоже так думаю. Скандалом ничего не добьешься, только осложнишь себе жизнь. Может, попыталась бы в пику ему найти любовника. А раньше… теперь-то я могу тебе признаться… Давно уже, как только вы с Алпом стали бывать у нас… Мне тогда казалось, что у тебя с Виктором роман.

— Что за фантазии у тебя сегодня! Включи тостер, пора делать гренки.

— Честное слово, мне так казалось. Какое-то время я даже была уверена в этом.

— И припасла серной кислоты, чтобы плеснуть мне в глаза?

— Почти. Хотела Алпу рассказать, а потом вместе с ним застукать вас.

— Плохой из Алпа компаньон, он же всегда на охоте.

— Виктор буквально ел тебя глазами. А мне было завидно, потому что на меня он никогда так не смотрел.

— Просто жаль, что я сама этого не замечала.

Тихо, как привидение, в кухню проскользнул Наурис и хотел стащить мясо, но его уличили и начали стыдить.

— Нам с Илгонисом смертельно жрать хочется! — оправдывался он, как плаксивый, обиженный мальчик. Немного сутуловатый, но очень даже симпатичный, мускулистый.

«Илгонису сейчас семнадцать, значит, Наурису уже двадцать один», — подумала Карина.

— Всем хочется! Сейчас сядем за стол, — сказала Спулга.

— Если бы вы из своих яств пожертвовали нам хоть косточку, мы бы удалились и не стали мешать вам.

— У меня же сегодня день рождения.

— Мамуленька, я прекрасно это знаю и еще утром поздравил тебя восемнадцатью поцелуями. Илгонис тоже знает, он же тебя поздравил горшком с георгинами.

— Азалией, — поправила Спулга.

— Ну ладно, георгиновой азалией.

— Куда вы собрались?

— Нам просто скучно будет смотреть, как вы киряете! Илгонис хочет показать мне свою новую гоночную машину, может, по дороге высосем по коктейлю в какой-нибудь кафушке.

— Но чтоб не позднее десяти были дома. У Илгониса утром тренировка, — строго сказала Карина. — И никаких коктейлей!

— Мы же пьем только безалкогольные — молочные.

— Не зли меня, — сказала Карина тем же тоном. — Мама с тобой не справляется, а у меня ты получишь трепку в два счета!

— Я убегаю, я испугался, мне тут угрожают насилием! — Наурис быстро выскользнул из кухни. Он и в самом деле немного побаивался Карины, и ему было неудобно: раза два она видела его на улице изрядно выпившим, но ни отцу, ни матери, видно, не сказала об этом. Если бы сказала, то не обошлось бы без воспитательных бесед.

— Как учится в институте?

— Ленится, мерзавец, — ответила Спулга. — Тянет с зачетами, знает, что из-за Виктора не отчислят.

— Может, лучше было бы, если бы поступил в политехнический?

— Виктор надеется, что Наурис продолжит его работу. Ничего, все в конце концов уладится, он ведь еще совсем ребенок. Такой возраст: уже не мальчик, но еще не мужчина.

— Для тебя он всегда будет мальчиком, так же как для меня Илгонис.

Тема разговора в гостиной переменилась, голоса перекрывали друг друга, значит, говорили о работе и ругали техническое снабжение. Наконец верх взял баритон Эдуарда Агафоновича.