Мысли и сердце, стр. 35

Противно, когда поймаешь себя на таком деле. «Ах, я так страдаю за своих больных! Я так самоотверженно борюсь со смертью!» Черт знает что. Все такие, или только я?

Человек прежде всего делает что-то. Хорошо, плохо, разно. Кроме того, он думает о деле. Тоже разно. Третий этаж — он наблюдает как бы со стороны за своими делами и мыслями. Полезное лекарство от некоторых пороков — например, тщеславия. Можно еще и на это посмотреть издали. И получается, что ты — никакой. Ни хороший и ни плохой. Средний.

Что-то тетя Феня постель не несет. Деликатно предоставляет мне время спокойно выпить чай. А может быть, проще — подает судно кому-нибудь из тяжелобольных. Правильно. Идет. О! Даже матрас тянет.

— Тетя Феня, зачем же вы матрас несете? Диван ведь мягкий.

— Хочу, чтобы помягче вам было. Умучались, поди.

— Как там, с послеоперационного поста ничего плохого не слышно?

— Видно, все спокойно, раз Мария Дмитриевна пришла вздремнуть к старшей сестре. Она ведь нарочно осталась помогать, если будет тяжело с Сашей. Золотые у вас рученьки...

— Полно, полно, тетя Феня. Вы еще меня будете хвалить...

— Ну как же не хвалить. Весь народ так говорит.

— Хорошо, хорошо...

Это значит — отправляйся, бабушка. Поняла или нет, но ушла, пожелала спокойной ночи.

От ночи-то осталось немного. На часах — час тридцать. Дольше шести не сплю.

Раздеваюсь, тушу настольную лампу, ложусь. Какое наслаждение вытянуться в постели после такого дня! Все тело ноет. Впрочем, это приятная боль. Простыни не очень белые. Я это чувствую кожей. Плохо работает прачечная. Наплевать!

Спать, спать, спать.

Лежу неподвижно. Торможение должно распространяться с двигательных центров на всю кору.

Что-то не распространяется.

Спать... спать...

Нет, машина работает. Снова о смысле жизни: есть две программы деятельности. Так говорил Саша... А здорово привык я к этим словам. Научился пользоваться.

Животная программа — народить детей и воспитывать их. Чтобы они могли выжить и размножаться дальше. В общем неплохая программа. Но она не предусматривает особой гуманности в отношениях с ближними. Хватай, рви, дави. Чтобы дать потомство, сам должен быть сытым и сильным. Попутно это доставляет удовольствие — побеждать, накапливать, повелевать. Кора еще усилила приятность этого дела.

Мелькают лица, события... Животные программы. Похвастать на обществе вшитым клапаном — это она. Рая плачет — тоже. Добралась уже Ирина до дома? Она любит — тоже.

Вторые программы — общественные. Человек должен работать для других. Даже если неприятно. Чтобы все люди жили лучше. Это не доставляет такого острого удовольствия, как любовь и ребенок. Часто и вовсе никакого. Приходится заставлять.

Раньше было проще — люди верили в Бога. Люби ближнего — получишь рай. Если не будешь — вечный огонь. Наказание и поощрение. На тех же животных программах.

Бога нет. Наука. Каждый знает — наказать могут только люди, сейчас, здесь. Если суметь — можно избежать. И получить удовольствие. Торжество инстинктов. Фрейдизм.

Ну, а счастье?

Первобытный человек был счастлив, когда был сыт, в тепле, с семьей. А современный? Он уже не может жить без общества. Удовольствие от общения не только с близкими, но и с чужими, удовольствие от деятельности, находящей отклик в людях, уже необходимы для душевного комфорта.

Есть затасканная формула — «общественно полезная деятельность». Не нужно над этим смеяться. Это и есть смысл жизни человека, не биологический, заложенный природой, а социальный, обусловленный обществом. Счастье, идущее «снизу», острое, но оно ненадежно и для нашего человека мало. Только если оно дополнено этой «деятельностью», есть надежда получить крепкий якорь...

Разве с этим кто спорит, друг? Разве ты читал возражения в газетах? Возражений нет, но и не всегда настойчиво это доказывается. А нужно...

А сам?

Уже достаточно пожил. Животные эмоции отошли на задний план. Инстинкт жизни держит на поверхности, но счастья не дает.

Что же меня поддерживает? Семья, Леночка? Да, конечно, но этого мало. В отпуске с ума схожу от тоски. Мордочки детишек, что выписываются после операции? Глаза матерей?

Знаю, что это «социальные программы», привитые обществом. Ну и пусть. Они дают мне удовольствие и позволяют переносить невзгоды.

Наверное, очень важно — убедить себя в этом. Тогда и будешь счастливым... Я и есть счастливый... А что?

Спи, счастливец... Спи...

Нет, не так легко уснуть. Новые мысли приходят строй за строем. Сегодня уже принадлежит прошлому. Саша будет жить... наверное. Еще один клапан есть. Это здорово — клапан. На каждый прием приходят несчастные с митральной недостаточностью, и мы отправляем их, безнадежно разводя руками. Горький осадок от прежних попыток. Теперь это позади.

Даже если одну операцию в неделю, то многих можно вылечить. А можно — две. Такие, как сегодня?

Нет, не вытянуть. Ребята все замучились. И сам тоже. Ничего — наладится. Пожалуй, нужно вшивать по Жениной методике — это легче. Толковый парень. Думает он о смысле жизни? Наверное, еще нет. Он добрый — у него смысл есть.

Если даже по одному клапану в неделю, то за год можно прооперировать человек сорок. Это уже цифра, о которой можно говорить. Цифра? Говорить? Животные программы неистребимы. Черт с ними! Какой есть. Святым уже не быть.

Что мы завтра оперируем? Операцию с АИКом отменили. Зря поддались слабости. Может быть, еще можно вернуть? Не стоит. Матери уже сказали, что не будет. Материнское сердце не игрушка — взад да вперед. Вместо этого Лени возьмем взрослого. Сорокина, с сужением аорты. Его Петро прооперирует. Кровь той же группы. Да, возьмем. Только, кажется, там есть отложения извести в клапане. Придется самому побыть, чтобы включиться, если будет трудно.

Да, я же хотел завтра пораньше уйти, чтобы пописать. Статью давно нужно отправить. Ничего, подождет еще. Подождет... Как хорошо вот так устать, а потом лежать вытянувшись... Если бы не завтрашний день... не заботы... постоянно новые заботы...

Книга вторая

Третий день. Через полгода

Понедельник. Пятиминутка окончилась. Обход.

Так не хочется начинать неделю... Поехать бы в лес, полежать на теплой земле... Тихо падают с кленов красные листья. Деревья высокие и неподвижные в бледном осеннем небе. Солнце теплое. Леночка ходит где-то близко, болтает, слов не разобрать, грибы ищет. И думать совсем не нужно — только смотреть и слушать. Хорошо. Счастье.

Вчера не удалось — вызвали в пригородную больницу. Испортили воскресенье. Легочное кровотечение, обязательно в праздник. Но — молодая женщина, в глазах ужас. Боится двинуться, даже дышать. Потом вдруг легкий кашель — и кровь прямо льется изо рта, сразу почти стакан. А, не жалей воскресенья. Час пролежишь под солнцем, два, а потом все равно мысли, как облака, затягивают бездумное небо. Иначе — скука.

Так что все равно. Мечта даже лучше. Обход.

— Ну, пошли, пошли!

Оглядываюсь: гвардия какая, молодец к молодцу! Почему не позвонили об этой женщине? Нет, ничего не может быть. Операция хорошая. Брось — чужая больница. Наоборот, вызвали бы, если не знают. Но там порядка нет. Примитив. Первая палата.

Взгляд в дверях: смотрят из-под одеял ребячьи мордашки, все веселые. Будто это санаторий, а не семь процентов смертности... Дети. Не понимают. Так и весь мир живет, не верит, что завтра может быть война.

— Здравствуйте, ребята!

— Здра...ст...

Нестройно. Маленькие.

Порядок: Вася — лечащий врач — ждет у первой кровати, весь собранный, губы поджаты. Вот и начальство Мария Васильевна входит, заведующая отделением: строга и официальна. Она всегда строга. Начинаем.

— Ну как дела, пацан?

Рука сама тянется потрепать за вихор, потрогать теплую щечку. Приятель: операция позади, скоро домой.

Улыбка на все лицо, тянет руки. Уже грязные!