Понаехавшая, стр. 19

О. Ф. переобулась в туфли, аккуратно сложила под стулом сменную обувь. Хмыкнула.

— А ты Георгия пугаешься. Да у него пугалка небось с гулькин хуй. Обмельчал народ, истерся в причиндалах. Не то что в наше время (вздох). Пойду в туалет.

Понаехавшая наблюдала, как О. Ф. идет по фойе, маленькая, полненькая, в нелепых зеленых клетчатых брюках и черной облегающей кофте с переливающимися люрексовыми вставками на плечах. Возле стойки ресепшн высилась группа элегантно одетых подтянутых англичан. Когда О. Ф. поравнялась с ними, одна дама неловко повернулась и уронила на пол большой зонт-трость. О. Ф. наклонилась, подняла зонт, с хрустом согнула оторопевшей интуристке руку в локте и галантно повесила на сгиб зонт за бамбуковую ручку.

— Велкам! — улыбнулась она.

Интуристка забулькала что-то нечленораздельное в ответ.

— Грю — донт дроп ёр зонт, чудо в перьях! — ласково пропела О. Ф. и пошла дальше, в сторону лифтового холла. Группа англичан проводила ее долгим немигающим взглядом.

— Уроки английского не прошли даром, — вздохнула Понаехавшая. Она коротко и зло расплакалась, вытерла сопли рукавом и села писать заявление об уходе. По собственному желанию.

Но до увольнения дело не дошло. Через неделю глухой обороны Георгий неожиданно исчез. Оказалось, его перевели в другую гостиницу — в «Космос». Пускать пыль в глаза «космическим» клиентам.

Глава десятая. Клиенты

Меняли в обменнике деньги не только иностранцы. Так как с десяти утра и до десяти вечера охрана пропускала в фойе людей с улицы, то опыт работы с соотечественниками девочки стали нарабатывать с первого дня. И буквально с первого дня вычислили всю разницу между иностранным клиентом и местным.

Среднестатистический иностранец был неплохо воспитан, умел вовремя улыбнуться, поблагодарить, обезоружить книксеном. Сюрпризов и всяких других подвохов от него ждать не приходилось. С ним было надежно, но почему-то скучно.

Основной экстрим доставляли советские в этимологии клиенты. Наш человек, он ведь особый. Его хлебом не корми, дай театр одного актера устроить. Опять же, с ним не скучно, потому что он непредсказуем. Он как молния — бьет не целясь, и лишь потом, когда проснется совесть (а совесть у нашего человека просыпается всегда, просто она заднеприводная и срабатывает постфактум), так вот, и, только когда просыпается совесть, наш человек начинает разбираться, кого же он случайно, в порыве своей непредсказуемости, испепелил.

Непредсказуемость соотечественников девочек не пугала. И даже увешанные золотыми крестами в натуральную величину «малиновые пиджаки» им были нипочем. Потому что с О. Ф. девочки были как за каменной стеной.

В О. Ф. погибла великая дрессировщица. Она легко могла усмирить разбуянившегося соотечественника, иногда, в приступе встречной непредсказуемости, выскакивала из обменника и устраивала целое цирковое представление с жонглированием барсетками и другими предметами роскоши распоясавшегося клиента. К счастью, все заканчивалось для клиента благополучно: подлетала охрана и выпроваживала его под белые рученьки из гостиницы.

К вежливым соотечественникам О. Ф. относилась со снисходительным пониманием, терпеливо консультировала на тему курсов валют и за глаза ласково называла «маде ин усэсэр».

К обмену соотечественники подходили осторожно — долго заглядывали в окошки, выбирая безобидную на вид кассиршу. Вследствие такого творческого подхода у каждой кассирши со временем образовалась своя постоянная клиентура. Если у одной в клиентах числились преимущественно молодые люди, то у другой — женщины постбальзаковского возраста. Возле окошка Добытчицы Наташи, например, всегда толпились не отягощенные проблемами с простатой мужчины. Любая женщина, увидев роскошный, подчеркнутый глубоким вырезом Наташин бюст, шарахалась к другому окошку. В другом окошке бюстом не пахло, там маячили чахлые каркасы Понаехавшей или Праведной Ольги, посему оскорбленные Наташиными персями женщины охотнее эксчейнджили там.

Бедовую Люду присмотрели граждане с сомнительной валютой. Поэтому количество изъятых Людой фальшивых купюр спустя полгода перевалило за сотню. В банке хватались за голову — сомнительная валюта требует экспертизы и бумажной волокиты. В банке даже мягко намекали, что неплохо бы какое-то количество такой валюты возвращать клиентам с формулировкой «не прошла через детектор». «Пусть и у других банков голова болит», — говорили Люде. Но Люда объявила джихад фальшивомонетчикам и с намеченного курса сбиваться не собиралась. Так что если в О. Ф. погиб великий дрессировщик, то в Люде — непримиримый боец с преступностью.

Что касаемо Понаехавшей, то ее облюбовали шизофренички всех мастей. Тихие, обмахиваясь кружевными платочками, декламировали поэтов серебряного века. Буйные демонстрировали в окошко свои испещренные варикозом ноги, парики, искусственные челюсти и другие прелести и, закатывая глаза, повествовали разные истории о многочисленных молодых любовниках, штурмующих балконы, или о соседях, в пять утра с умыслом грохочущих титановыми болванками.

— Чем? — пугалась Понаехавшая.

— Титановыми болванками. От атомных боеголовок! — следовал исчерпывающий ответ.

— О-о-о-о! — выдыхала ошарашенная Понаехавшая.

— Слышь, Мундисабели, ты бы хоть комиссию с них брала. Другие такую чушь за деньги слушают! — посмеивалась О. Ф.

Понаехавшая расстраивалась. В каждом обороте речи О. Ф. ей слышался матерный контекст.

— А чего сразу Мундисабели? Это что-то нецензурное, да? — допытывалась она.

— А то! — гоготала довольная произведенным эффектом О. Ф.

Самой везучей на клиентов была Галя. Потому что к Гале шли политически активные пенсионеры. Денег у них было мало, зато желания обсудить ситуацию в стране — хоть отбавляй. Поэтому Гале приходилось на досуге штудировать учебник по истории. Чтобы соответствовать. А как-то с Красной площади к ней пришли «Ленин» и «Сталин» — актеры, которые зарабатывали на жизнь тем, что в образе вождей фотографировались с гостями столицы. У обоих был изнуренный алкоголем вид. Галя возбужденно разговаривала лозунгами, поминутно почтительно вскакивала с места и норовила взять у них автограф на бланке строгой отчетности. Еле отговорили.

Однажды в обменном пункте работал мужчина Игорь. Понаехавшая могла поклясться чем угодно, что даже на самой высокой макушке самой высокой горы не каждый день встретишь мужчину такой зубодробительной, беспрекословной и сокрушительной суровости.

Личностный конструкт Игоря был безыскусен и незамысловат, и никаких завихрений в виде сантиментов или каких других эмоциональных изысков не предполагал. При взгляде на Игоря в голову лезли разные увесистые слова типа коловорот, мордоворот или на худой конец — переворот. Опять же, открытая черепно-мозговая травма.

В анамнезе Игорь имел два неудавшихся брака и пятилетнюю отсидку в местах не столь отдаленных. Мочка его левого уха отсутствовала напрочь, глубокий прикус радовал глаз массивными булатными коронками. Выражать нестройный ряд своих мыслей он предпочитал исключительно матом.

— Хуй ли блядь надо было пиздячить блядь с этим мудозвоном блядь в его ебеня? — делился Игорь впечатлениями о поездке с бывшим тестем на дачу и глядел на Понаехавшую с претензией, требуя немедленной сатисфакции в виде адекватного ответа. Понаехавшая пугалась и искренне жалела, что не родилась глухонемой.

Питался Игорь только здоровой, домашнего приготовления пищей, закусывал ее ядреной головкой репчатого лука. Луком хрустел, как яблоком. Работать предпочитал исключительно под хорошую музыку. Правда, и тут без суровостей не обошлось — хорошей музыкой он признавал только репертуар группы «Лесоповал» и Михаила Круга.