Гибель «Демократии», стр. 18

– А я думал, – усмехнулся Храбро-Василевский, – ты мне расскажешь, что за доброхоты с турецким акцентом последнее время крутятся вокруг эскадры. Угощают матросов табачком, рахат-лукумом, в друзья набиваются.

– Чего хотят?

– Кто их знает? – пожал плечами Владимир Иосифович. – Это скорее по твоей части, либо чижиков из КОБа.

– Ладно, разберемся, – энергично махнул рукой Жохов. – Кто из твоих знался с этими турками?

– Вызовешь кондуктора Угрюмова, из боцманской команды. Он тебе подробно доложит, кто из матросов соблазнился на стамбульские табаки да на восточные сласти. Еще чем тебе помочь?

Начальник контрразведки полистал блокнот, затем сказал:

– Нужно два отдельных помещения, где мы с поручиком могли бы без помех поговорить с офицерами и членами команды из тех, кто общался со спасенными с «Демократии»: гребцами шлюпок, санитарами и тому подобным индивидами. Нам также понадобятся рассыльные для вызова очередных собеседников.

Старший офицер встал с кресла, следом поднялись контрразведчики. Капитан 2 ранга надел фуражку; немного подумав, объявил:

– Ты, Алексис, располагайся в моей каюте, а Петру Андреевичу могу предложить канцелярию строевой части. Побудьте здесь немного, я пришлю матроса, крторый проведет вас на место и будет выполнять ваши распоряжения.

Затем напустил на себя торжественный вид и провозгласил:

– Господа! От имени кают-компании линкора «Воля» приглашаю вас на обед. Прошу спланировать ваши занятия так, чтобы к часу пополудни быть за обеденным столом. Без опозданий.

Он вышел, а минут через десять в дверь постучали. Петр, выглянувший в коридор, обнаружил там двух матросов. Один из них, по фамилии Евченко – коренастый, со смуглым, словно вырубленным из куска горной породы, лицом, поступил в распоряжение Шувалова. Другой, разбитной парень со щегольски закрученными усиками, достался Жохову. Ожидая посыльных, офицеры успели не только распределить между собой список лиц, с которыми предстояло побеседовать, но и обсудить визит поручика на телеграф. В итоге было решено найти Москвича (так окрестили фигуранта), чтобы лучше к нему присмотреться. Уж больно подозрительным на фоне произошедших событий выглядел текст отправленной им телеграммы. Опыт недавней войны показал, что вражеская агентура успешно передавала собранную информацию, маскируя ее под коммерческую переписку. Особенно активно немецкие шпионы пользовались телеграфом в начальный период войны, когда сообщали о ходе мобилизации. Органы контрразведки и жандармерии оказались не в состоянии выявить шпионские послания в бесчисленном множестве депеш, а тем более раскрыть их истинный смысл.

Находясь под громадным впечатлением от близкого знакомства с боевым кораблем, Шувалов с некоторой робостью начал допрос первого по списку офицера – командира четвертой башни мичмана Каткова. Но уже скоро уважительное, на грани пиетета отношение к морякам, начало сменяться чувством раздражения, Мичман держался с явной неприязнью, на вопросы отвечал неохотно, сухо и предельно сжато. Лед отчуждения не смогло растопить даже всплывшее в разговоре обстоятельство, что Петр хорошо знал московских родственников Каткова, бывал у них запросто, считаясь другом дома.

Немного иначе держался следующий собеседник, носивший литературную фамилию Панаев. Он охотно беседовал на любые отвлеченные темы, стараясь всячески выразить свою приязнь поручику. Однако едва разговор касался поездки офицеров «Воли» на «Демократию», он становился немногословен. По его утверждению, целью визита было совместное музицирование, что уставом не возбранялось, а командованием рассматривалось положительно. Да и матросы начинали понемногу проявлять неподдельный интерес к концертам классической музыки, которые вечерами звучали на юте линкора («Знаете ли, поручик, эдакое приобщение народа к культуре»). Что же касается подозрительных обстоятельств, которые могли бы указать на приближение катастрофы, то таковые им не были замечены.

Терпеливо внимая пространным речам Панаева, Петр не заметил, как пролетело время. Мичман вдруг прервался на полуслове и объявил, что ему необходимо успеть переодеться к обеду, после чего исчез. Спохватившись, Шувалов тоже, начал собираться: привел в порядок бумаги на столе, тщательно запомнил их расположение. Блокнот с рабочими записями положил в карман френча. Выйдя в коридор, дождался, пока писарь запрет дверь, и, поторапливая Евченко, устремился в кают-компанию.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Убранство кают-компании «Воли» поразило Петра своей роскошью. Чувствуя некоторое смущение, он подошел к офицерам, которые в ожидании приглашения к обеду сгрудились в центре кают-компании. После взаимного представления Храбро-Василевский как хозяин кают-компании предложил всем занять свои места. По его настоянию гости сели рядом с ним. Судовой священник отец Иринарх – пожилой человек, с добрым взглядом праведника, философски относящегося к окружавшим его грешникам, благословил трапезу. Шувалов заметил, что серьезно к молитве отнеслись всего трое-четверо из присутствовавших, включая старшего офицера, перекрестившегося на католический манер. Остальные стояли равнодушно, а молодые мичманы в конце стола и вовсе кривили губы в усмешке. Наконец все сели, принялись наполнять рюмки, передавая друг другу графинчики, накладывать в тарелки закуски. Вслед за старшим офицером выпили без тоста, но дружно. За столом потек неторопливый разговор на вполне безобидную тему – предстоящие гастроли Шаляпина.

Минный офицер линкора лейтенант Игнатьев припомнил благотворительный концерт в пользу раненых, устроенный великим артистом в Севастополе в июне 1917 года. Шаляпин несколько дней подряд ездил по кораблям эскадры, отбирая лучших певцов, без устали проводил репетиции сводного хора. Успех выступления был огромным. Федор Иванович появился на сцене в матросской форме, с красным флагом в руке и исполнил «Песню свободы» собственного сочинения. Публика рукоплескала, неистово требовала спеть на бис.

– А затем эти певцы свободы принялись хватать офицеров и убивать, как собак, – со злостью перебил вдруг рассказчика мичман Катков.

Повисла неловкая пауза. Храбро-Василевский пристально взглянул на молодого офицера, и тот сразу сник, уткнувшись взглядом в стол. Ситуация разрядилась появлением вестовых, которые внесли супницы с борщом. Пока они разносили тарелки, дразня молодежь в дальнем конце стола чудесным ароматом, разговор понемногу возобновился.

Теперь предметом обсуждения стала новая программа развития флота, и на ее фоне слух о предстоящей закупке в Германии большого парусного судна. По плану Морского министерства оно должно было заменить отплававший свой век учебный корабль «Дальний», Новый парусник позволил бы готовить к флотской службе в длительных, может, даже кругосветных, плаваниях гардемаринов Морского корпуса и будущих боцманов. Раньше именно так было поставлено дело, но после русско-японской войны из-за финансовых трудностей пришлось отказаться от дальних походов. Немедленно возник спор: нужно ли в век железа и пара тратить деньги на такой анахронизм, как парусная практика. Механики яростно доказывали, что технический прогресс вынес окончательный приговор старому флоту еще в Крымскую войну. Их оппоненты – строевые офицеры – упорно стояли на своем: настоящий морской характер закаляется в борьбе со стихией, а лучшие условия для этого существуют на парусном корабле. Спор не смогла прервать даже подача второго блюда – нежнейшей свиной отбивной.

– Монтекки и Капулетти, – усмехнулся Храбро-Василевский, заметив, как Петр пытается вникнуть в суть полемики. – Вечные противники: машинное отделение – «низы» и «верхи» – командный мостик. Готовы схлестнуться по любому поводу.

Однако улыбка застыла у него на губах, когда один из спорщиков в запале произнес: «Наверняка ваши демократы хорошо погреют руки на этом заказе». Грозно сдвинув брови, старший офицер произнес с нажимом:

– Эдуард Оттович! Сейчас подадут мороженое. Настоятельно рекомендую отведать – очень освежает.