Повседневная жизнь российских подводников, стр. 47

Но, по-видимому, кормовые отсеки "Эксплорер* так и не поднял.

Судя по высказываниям американских газет, операция "Дженифер" обошлась налогплательщикам США в 350 миллионов долларов.

Расходы надо было компенсировать. С этой целью ЦРУ спланировало и скрытно выполнило еще одну акцию, поистине в духе "рыцарей плаща и кинжала".

В XVII веке в районе юго-восточнее Калифорнии, загонул испанский парусный корабль с грузом золотых слитков. Право на поиски корабля и водолазные работы купила у властей штата, возможно и у правительства Мексики, некая американская фирма. Но пока эта фирма вела подготовительные работы, в одну из темных ночей "Эксплорер" прибыл в район и своим гигантским ковшом-захватом зачерпнул и утащил испанский галеон со всем своим содержимым. Обиженная фирма направила иск в федеральный суд США. Но ЦРУ дало понять: если хотите существовать - заберите иск.

Вскоре после скандала с операцией "Джениффер" главные участники сошли со сцены: президент Р. Никсон потерпел фиаско в связи с уотергейтским делом, директор ЦРУ У. Колби был освобожден от должности по неустановленным причинам, а миллиардер Г. Хьюз лишился рассудка и, живший в стерильно чистых аппартаментах, умер от того, чего боялся более всего на свете - от элементарного гриппа.

Уход же со сцены основных заинтересованных лиц на "красной стороне" Вы легко проследите сами…"

Наверное, всю эту печальную историю можно было бы давно списать в архив "холодной войны" и "эпохи застоя", если бы не письма, написанные вдовой погибшего механика под диктовку полуслепого сына:

"Год назад я отправил в Министерство обороны письмо с просьбой разрешить нам с мамой побывать на святом для нас берегу, откуда ушли подводники и не вернулись. Никакого ответа я не получил. Позже выяснилось, что письмо переслали в часть, где отец служил. Только, благодаря офицерам этой части наша поездка состоялась. Нас с мамой моряки приняли сердечно. Они и сегодня помнят о своих погибших товарищах.

Корреспондентам местных газет мы подробно рассказали о тех, кто был на борту лодки, все, что знали. Я был рад, что люди хоть что-то узнают о них, что память о них сохранится, хотя бы на газетной бумаге,

Спустя месяц после отъезда я получил газету. В статье речь шла только о судьбе мамы и два слова о том, что погиб мой отец, и ни намека на то, что вместе с ним погибли еще сто пять человек. В короткой записке корреспондент сообщал, что местная цензура материал о гибели К-129 не пропустила.

Мне непонятно одно: ведь подводники выполняли свой воинский долг, и пусть неясна причина гибели корабля, разве можно их всех вычеркивать из нашей общей памяти?! Но ведь есть же конкретный чиновник, который-то и вычеркивает/ Кто он?

Я уже давно собираю материалы о погибших моряках, чтобы переслать в музей части, где пока ничего нет о них. Наверное, здесь не разрешает какой-нибудь цербер местного масштаба. Но я верю, что всем этим запретам недолго жить.

С надеждой,

Игорь ОРЕХОВ"

ВЕНОК "ЖЕЛЕЗНОЙ ЛЕДИ"

…Вдова капитана второго ранга, старшего помощника командира погибшей лодки Журавина, Ирина Георгиевна, живет в Москве за Речным вокзалом.

- В последний раз мы виделись с Сашей в аэропорту Петропавловска… Я улетала во Владивосток, а он провожал меня. Через несколько суток его лодка должна была уйти в трехмесячную автономку. Он все предчувствовал. Он будто знал, что мы никогда уже больше не увидимся. Из всех провожающих он один пробился на летное поле и подбежал к самолету. Я смотрела на него сквозь стекло иллюминатора и видела слезы в его глазах. Я испугалась. Испугалась за себя. Подумала, раз так прощается, значит не долечу, самолет разобьется. А вышло все наоборот.

Она и сейчас еще не может простить себе того страха за себя.

- Я точно знаю, когда они погибли, - поглаживает эбонитовую модель К-129 Ирина Георгиевна. - Не 8 марта, а на сутки раньше. В тот день со мной творилось что-то странное. Я беспричинно лила слезы, меня сотрясала нервная дрожь. Состояние, близкое к истерике, хотя я всегда умею держать себя в руках, за что и прозвали «железной леди»…

Я тогда работала в исполкоме и сразу же пошла по начальству флотилии выяснить, что случилось. Начальство прятало глаза и отделывалось общими фразами, мол, ничего страшного, все выяснится, неполадки со связью… Но сердце-то не обманешь.

Сгинувшую в океане К-129 корабли и самолеты искали несколько недель. Единственное, что обнаружили, - огромное соляровое пятно. Взяли пробы - соляр советский, такой, каким заправляли подводные лодки.

Конечно же, жены погибших подводников слетались со всего Союза в Петропавловск, в поселок Рыбачий, в родной гарнизон. Ждали, внимая каждой весточке из района поиска, верили и не верили в счастливый случай, в невероятное. Пели на печальных своих посиделках песню, написанную лодочным поэтом:

И чайки сразу не поверят,

Когда сквозь утренний туман

Всплывет вдруг "Ка - сто двадцать девять",

Подмяв под корпус океан.

Но К-129 не всплывала. И женщины потихоньку стали разъезжаться. Авиабилеты с Камчатки на Большую землю всегда были в цене. Но никаких пособий семьям пропавших без вести моряков не выплачивалось. Офицеры дивизии, куда входила лодка, пустили по кругу фуражку - кто сколько сможет.

Улетела и Ирина Георгиевна - во Владивосток, в штаб Тихоокеанского флота - искать правды и справедливости. Дело в том, что приказа по флоту о гибели подводной лодки небыло, в петропавловском ЗАГСе вдовам подводников выдали "Свидетельства о смерти" с издевательской записью - "считать умершим".

От этой подловатой чиновной записи пошли многие житейские проблемы обезглавленных подводницких семей. Никаких льгот, никаких скидок, никакого государственного участия… Мало ли кого можно «считать умершим»?

Многие убитые горем смирились и с этой записью, и со своей участью. Лишь Журавина мириться не стала. Писала, звонила, ходила, требовала… Записалась на прием к командующему Тихоокеанским флотом. Вышел мичман-адъютант, сказал, что готов передать суть ее просьбы адмиралу, которому некогда принимать всех подряд… Ну, она и взорвалась! Высказала мичману насчет "всех" и "подряд".

Ушли годы на то, чтобы «умерших» моряков признали «погибшими при исполнении служебных обязанностей». Этого добилась она, Журавина.

Ее скорбный статус «вдовы подводника» никак не вписывался в лучезарное бытие народа-строителя, устремленного к высотам коммунизма. Помнить о катастрофах и иных бедах было не ведено. А она помнила. Она ничего не хотела забывать. Таких опасались и чурались. Угодны были беспамятные.

Я никогда не видела Сашу в таком мрачном настроении. Он даже написал завещание на вклад в сберкассе… «Мало ли что…» - сказал со вздохом. И других офицеров угнетало общее безысходное настроение: «Не вернемся». А ведь экипаж был лучшим в дивизии. И командир капитан 1 ранга Владимир Иванович Кобзарь считался опытнейшим командиром-подводником на Тихоокеанском флоте.

О муже скажу словами его бывшего подчиненного контр-адмирала Алексина: «О нем трудно рассказывать. Его надо было видеть и знать. Это был блестящий морской офицер! Никого даже близко похожего на него я с тех пор больше уже не видел (из нескольких тысяч командиров кораблей и соединений, прошедших передо мной за 24 последних года). Тяжело, когда гибнут товарищи. Но гибель Журавина я переживал тяжелее всего. Несколько лет после этого я встречался с ним в разных ситуациях во сне и просыпался с рыданиями».

Прошло шесть лет с того черного дня, и для Ирины Георгиевны начался новый круг хождения по мукам.

Она узнала, что в Рыбачьем поселке (теперь город Вилючинск), в котором служили камчатские подводники, открывается памятник экипажу К-129. Никаких приглашений и извещений. Открыли втихаря, и все. Город режимный, просто так не приедешь. Да и путь не близкий - через всю Россию. Стала она снова обивать пороги, писать письма: «Дайте возможность хоть памятнику поклониться». Казенные бумаги приходили с разными канцелярскими словесами, но смысл был один - «не положено». Почему не положено? Это не укладывалось ни в голове, ни в сердце. Это и сейчас, когда ничему уже не удивляешься, поражает. Товарищи флотские политработники, инженеры человеческих душ, это же вашими руками начертаны все эти чудовищные отказы, и кому - вдове флотского офицера, погибшего при выполнении задания социалистической Родины! Не положено ей побывать у памятника мужу и разделившим с ним смерть сотоварищам?! Кто и когда такое «не положил»?!